Джойс повернул к ним тонкогубое лицо.
— Буду весьма признателен, друг. Идемте скорей, пока его величество не выкинул какой-нибудь глупости.
Они ринулись вверх по лестнице. Десятка три солдат побежали за ними, грохоча сапогами по ступеням, рассыпаясь по боковым коридорам, занимая посты у дверей. Испуганные слуги жались по стенам. С площадки второго этажа человек в одном белье ошалело смотрел на пришельцев. Проход к покоям короля был устлан толстым ковром, и в конце, на фоне малиновых драпировок, застыли два стражника с алебардами. Между ними метался бледный камердинер. Он то вздымал руки к небу, то протягивал их ладонями вперед, в сторону непрошеных гостей, то умоляюще прижимал к губам:
— Тише, прошу вас!.. Джентльмены, такой грохот… Кто вам позволил? Король уже спит.
— Придется разбудить. — Джойс деловито принялся счищать с колена пыльное пятно. — Доложите, что посланцы армии желают говорить с ним по важному делу.
— Какие посланцы? Вы сошли с ума! Врываться в королевские покои… в такой час, в таком виде!
— Для людей, проскакавших от самого Оксфорда, вид у нас вполне приличный. Но если вы предложите мне щетку, я не откажусь.
— Я не могу допустить вас к королю без разрешения комиссаров парламента.
— Они только помешают нашей беседе. Чтобы этого не случилось, я расставил часовых у их дверей.
— Но по чьему приказу?
— По приказу того, кто их не боится.
— Вы не понимаете, что такое оскорбление, нанесенное монарху, не может остаться безнаказанным.
— Никто не собирается оскорблять короля. Напротив, мы прибыли, чтобы вызволить его из бесчестных и предательских рук. И если вы доложите о нас, я уверен…
— Я доложу о вас утром, а до тех пор…
— Очень жаль, что мы вынуждены нарушить сон его величества…
— Нет, нет, нет! Об этом не может быть и речи.
— Слушайте, любезный! — Джойс повысил голос и грудью надвинулся на камердинера. — Или вы сейчас же исполните свою обязанность, или мы войдем всей толпой без доклада. Войдем, даже если для этого нам придется продырявить животы вашим молодцам.
Рука его легла на пояс и привычным коротким движением выдернула пистолет. Эверард и Форстер, ожидая знака, не спускали с него взгляда. У стражников были молодые, безусые лица, а глаза горели лихорадочным воодушевлением. Было ясно, что иначе как силой их не удастся оттащить с поста. Камердинер, тоже осмелев от отчаяния, прижимался спиной к дверям и упрямо мотал головой.
В начале коридора появилась новая группа кавалеристов. Джойс сделал шаг вперед, но в это время из спальни долетел тонкий звук колокольчика. Голова камердинера перестала мотаться, поднялась, прислушалась, потом испустила длинное «тс-с-с-с» и исчезла за дверьми.
— А парень-то не робок, — Эверард толкнул Форстера локтем. — Если король рассердится и уволит его, тебе бы стоило предложить ему местечко в своем взводе.
Через минуту камердинер вышел обратно, принял церемонную позу и произнес:
— Его величество ждет вас. Оружие можете сдать дежурным.
Джойс хмыкнул, повертел в задумчивости перед глазами пистолет и, видимо решив, что это не та вещь, с которой он хотел бы сейчас расстаться, решительно вошел в спальню — шляпа в одной руке, пистолет в другой. Камердинер, зашипев, исчез за ним.
Прошло около получаса.
Дворец наполнялся ровным гудением, солдаты, переговариваясь, сновали по всем проходам. Кое-кто уже тащил в комнаты второго этажа тюфяки, готовил ночлег. Пришло известие, что комендант бежал неизвестно куда. Эверард пытался расспросить о нем безусых алебардщиков, но они лишь косились на него и стискивали зубы.
Наконец портьера раздвинулась, выпустила Джойса — пистолет уже был спрятан, — а вслед за ним несколько успокоенного камердинера.
— Похоже, любезный, вы все тут крепко надоели королю. Он даже не поставил условием взять кого-нибудь из вас с собой. — Джойс усмехнулся, затем повернулся к солдатам, толпившимся в коридоре, и скомандовал. — Выставить часовых. У спальни короля — двойной караул. Остальным отдых до утра. В шесть быть готовым к выступлению.
Ряды неподвижных всадников заполняли двор, вытягивались и наружу, за ограду, когда наутро король в сопровождении парламентских комиссаров вышел на ступени дворца. У него был вид человека, не очень хорошо спавшего, но тем не менее с любопытством и оживлением готовящегося принять все, что несет ему наступающий день. Светлые, чуть навыкате глаза быстро оглядели построенный отряд, росистую зелень кустов у ограды, две кареты, запряженные четверкой, пока еще стоящие вдали, у конюшен, и остановились на выехавшем вперед Джойсе.
— Мистер Джойс! — голос короля звучал звонко и повелительно. — Скажите, кто дал вам право, кто дал вам полномочие вторгнуться в этот замок и увезти меня отсюда?
Джойс снял шляпу и, чуть пригнув голову, с видом человека, который устал повторять двадцать раз одно и то же, но ради приличия готов повторить и в двадцать первый, спокойно ответил:
— Армия, государь. Меня уполномочила армия, которая хочет предупредить своих врагов и помешать им произвести новое кровопролитие в нашем отечестве.
— Но армия не есть законная власть.
— Для меня приказы ее не подлежат обсуждению.
— Я признаю законной лишь свою власть, а после моей — власть парламента.
— Люди, которых видит перед собой ваше величество, отдали много крови для укрепления власти парламента.
— По крайней мере, есть у вас приказ сэра Томаса Ферфакса?
— У меня есть приказание армии, а генерал входит в состав армии.
— Это не ответ. Я спрашиваю, есть ли у вас письменное приказание?
— Государь, — в голосе Джойса проступало теперь откровенное раздражение, — прошу вас, избавьте меня от этих вопросов. Я достаточно разъяснил вам суть дела.
— Но вы так и не показали мне своего полномочия.
— Да вот же оно.
Кивок Джойса был таким неопределенным, что король не понял и переспросил:
— Где же?
Джойс поднял руку и ткнул большим пальцем через плечо.
Король чуть приоткрыл рот, будто хотел произнести «а-а», обвел ряды всадников долгим взглядом и рассмеялся:
— Ну, мистер Джойс, признаюсь, вы меня убедили. В жизни своей не видал более надежного полномочия, выписанного столь крупными буквами. Молодцы ваши вооружены на диво и выглядят весьма браво. — Он говорил громко, почти не заикаясь. — Но знайте, что лишь силой удастся вам увезти меня отсюда, если мне не будет обеспечена должная почтительность и возможность молиться богу, как того требует англиканская вера. Обещаете ли вы это?
— Обещаем! — донеслось из рядов. — Клянемся! Мы все клянемся!
— Не в нашем обычае, государь, стеснять чью-либо совесть. Веротерпимость должна распространяться и на королей.
Джойс сделал знак, и одна из карет подкатила к парадному въезду. Лакеи соскочили с запяток, откинули ступеньку, распахнули дверцу. Король начал спускаться, комиссары понуро пошли за ним.
Июнь, 1647«Парламент проголосовал за то, чтобы король был доставлен в Ричмонд в сопровождении тех же комиссаров, которые находились при нем в Холмби; однако армия отказалась повиноваться и оставила короля при главной квартире. Со своей стороны, военный совет обвинил в государственной измене одиннадцать членов палаты общин, которых считал своими главными недоброжелателями в пресвитерианской партии. После долгих и страстных дебатов в общинах было постановлено, что эти одиннадцать добровольно удалятся из парламента на шесть месяцев».
Люси Хатчинсон. «Воспоминания»
26 июля, 1647«Пресвитерианская партия представила в парламент петицию от Сити с требованием возвратить командование городской милицией пресвитерианам. По тону это была скорее команда, нежели петиция. Разнузданная толпа вломилась в зал заседаний, распахнула двери и кричала: „Голосуйте! голосуйте!“, грозя тем, что она не даст палате разойтись до тех пор, пока та не исполнит требований, изложенных в петиции. В конце концов общины уступили, но мятежникам показалось этого мало. Они схватили спикера, бросили его обратно в кресло (неслыханное насилие над парламентом!) и добились от него и от прочих членов постановления о том, чтобы королю было позволено прибыть в столицу.
В ответ на это генерал Ферфакс отдал армии приказ двинуться на Лондон».
Мэй. «История Долгого парламента»
6 августа, 1647«Когда армия вступила в Лондон, в Хайд-парке мэр и старейшины вышли навстречу генералу, смиренно приветствовали его и просили извинить их за то, что благие намерения заставили их поступать опрометчиво; от имени города они поднесли ему большой золотой кубок. Генерал обошелся с ними неприветливо, отказался принять кубок и проехал мимо. Кавалерия, пехота и артиллерия прошли через город в величайшем порядке, не причинив никому ни малейшего вреда, не оскорбив даже словом, что создало офицерам и солдатам репутацию людей замечательной выдержки и дисциплины. По решению парламента Сити собрало заем на 100 тысяч фунтов стерлингов для покрытия нужд армии».
