На вокзал их привез Вячеслав Карлович. Сам вел машину, сам донес багаж и — особый знак! — приобнял Соню на прощание. После чего убыл в наркомат, оставив женщин наедине. Юлия бодрилась, пыталась улыбаться, до последней минуты тормошила сестру, строила фантастические планы, словно та уезжает на месяц-другой и вскоре вернется, но на сердце было тяжело…
Когда состав тронулся, Юлия растерялась. Только что сестра и мальчик были рядом, она слышала их голоса, касалась их, смотрела на грустное лицо Сони сквозь запыленное стекло спального вагона — и все, пустота. Она еще долго стояла, опустошенно глядя прямо перед собой, на заплеванном, быстро пустеющем перроне и курила до одури — одну папиросу за другой. Потом перрон окутали сумерки.
На привокзальной площади она села в первый попавшийся таксомотор и совершенно открыто, ни от кого не таясь, поехала в мастерскую Валера. Казимир был единственным, кто был нужен ей сегодня. Безрассудный поступок: она понятия не имела, один ли он или в подвале снова толпятся чужие, в большинстве незнакомые люди. Неразумно и опасно — но она ничего не могла поделать с внезапно навалившейся тоской…
Казимир никак не мог справиться с замком, бессвязно бормотал что-то по ту сторону, однако Юлия ждала с каменным терпением. И только когда позади, у входа в ремонтируемый особняк, прозвучали резкие голоса, раскатился смех, схватилась за ручку и рванула дверь к себе. Та внезапно легко распахнулась — и в проеме, в сером полумраке, возникло злое и пьяное лицо художника. Он смотрел мутным взглядом, словно не узнавая…
Позже, когда Балий как бы между прочим поинтересовался, зачем она ходит к этому пропойце и неудачнику, — разве он не просил ее держаться в рамках и не давать поводов трепать его имя, — Юлия невозмутимо солгала, что зашла в мастерскую только затем, чтобы отдать деньги за картину, которая теперь висит в ее спальне.
Вячеслав Карлович поморщился, однако развивать тему не стал.
После болезни мужа их отношения круто изменились. Будто между ними был заключен новый пакт, опять же негласный. И оба соблюдали его, с той разницей, что Балий все еще надеялся, что прежнее вернется, а Юлия просто терпела его присутствие.
Ей ли было не знать — не вернется ничего, потому что ничего и не было.
Вячеслав Карлович оправился и снова был занят по горло, когда неожиданно позвонил Казимир. Она была одна в доме. Голос в трубке казался далеким, смущенным, нетерпеливым — у нее сразу вспыхнуло лицо.
— Узнал твой телефон у Светличного, звоню из аптеки… Скучаю без тебя, хочу увидеть. Приедешь?
— К тебе невозможно, — жалобно проговорила она, и, чтобы он сразу не бросил трубку, торопливо добавила: — Давай где-нибудь встретимся.
Договорились назавтра, в парке, и пришлось солгать Балию, что необходимо срочно отвезти на дачу лекарство для отца. Шито было белыми нитками, но пакт сработал — муж недовольно поморщился и отпустил до вечера. И тем не менее Юлия дважды меняла извозчиков, накручивала петли по городу и поминутно озиралась: не тащится ли за ней агент-калека или другой, не менее отвратительный тип…
При встрече она скороговоркой назвала адрес родителей в Советском переулке и попросила прийти туда через полчаса. И боже упаси не наткнуться на соседей, без шума подняться по лестнице, трижды нажать кнопку звонка — и тогда она откроет…
Казимир смотрел нежно и насмешливо.
Она даже не предполагала, что два тайных свидания — это и еще одно, спустя несколько дней, — в пустых и по-летнему пыльных комнатах родительского дома окажутся такими унизительными для обоих.
Что снова придется шарить взглядом по сторонам, дрожащими пальцами отпирать двери — одни, потом другие, с напускным спокойствием ждать условленного звонка и с остановившимся сердцем вести Казимира за собой в темноте коммунального коридора. А потом, дрожа всем телом и закусывая до крови губы, обнимать в родительской спальне, чтобы вскоре торопливо проститься, чуть ли не отрывая от себя его руки и умоляя уходить как можно быстрее… и не смотреть на его лицо. Торопиться на дачку Дины Павловны, с ужасом понимая, что там ее уже поджидает Балий…
Но снова обошлось.
В другой раз она сказала мужу и вовсе несуразное: родителям срочно потребовались какие-то затерявшиеся документы, придется поискать у них дома. На его рассеянный вопрос: «Забрать тебя, и сразу отвезем?» — Юлия, нисколько не смутившись, ответила: «Я перезвоню…»
Она предчувствовала, что все кончится разрывом с Казимиром. Пришла гораздо раньше назначенного времени, проветрила комнаты, вытерла пыль, убрала с глаз забытую племянником игрушку. Постояла с папиросой у открытого окна. Заглянула соседка, спросила, как мама, пожаловалась, что все разъехались, квартира пустая, не с кем даже поговорить, и убежала по делам…
Если бы Казимир не завел разговор о своей жене, она бы не потребовала прекратить эти безнадежные встречи. Но Марьяна тут была ни при чем. Для Юлии не имело значения, за что он ее, нелюбимую, так ценит и превозносит. Она просто боялась за него. О чем и сказала Казимиру, когда тот спросил, чем это она так подавлена. «Маячня!» — легкомысленно отмахнулся он от ее слов. «У меня такое впечатление, — медленно проговорила она, — что мы с тобой, как подростки, играем в прятки на развалинах, не думая о возможных последствиях…» — «Так для тебя это игра? Ну-ну. Пани любит острые ощущения…» — прищурился Казимир и стал неторопливо натягивать рубашку.
От обиды у Юлии судорогой свело горло: знал бы он цену этим «острым ощущениям»… «У тебя жуткий характер, — наконец сказала она. — Ты видишь только себя…» — «Какой есть. Пока никому не навязывался… ни в друзья, ни в любовники!» — не попрощавшись, он хлопнул дверью и оставил ее одну.
Ей пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы просто открыть глаза. Встать, одеться, накрасить губы, выйти в коридор к общему телефону и набрать домашний номер. Муж уже должен вернуться со службы.
Так оно и было.
— Я ничего не нашла, — вяло проговорила Юлия в трубку. — Поэтому поездка отменяется… Скоро буду дома.
— Ты чем-то расстроена? Голос у тебя какой-то странный…
— Тут душно, и голова разболелась. Наверное, будет гроза.
— Так! — сказал Балий, и она явственно представила, как он осанисто расправляет плечи. — Не вздумай никуда уходить. Я немедленно высылаю за тобой машину…
После этого до самого переезда за город Юлия из своей квартиры больше не выходила.
Балий возвращался поздно, к полуночи, — и ей было спокойно одной. Она приняла решение и смирилась. И когда Вячеслав Карлович объявил, что они съезжают с городской квартиры до конца сентября, а уж в сентябре он возьмет двухнедельный отпуск и они отправятся в Крым, Юлия равнодушно ответила — будет так, как он решил. Занялась переездом и с неожиданной охотой стала устраиваться на даче; муж казался довольным. В его отсутствие она гуляла с собаками по окрестностям, иногда обедала с Вероникой Станиславовной — сам Филиппенко был в отъезде, возилась с хозяйством. Но чаще пряталась от жары на просторной веранде, сидя в плетеном кресле с книгой на коленях…
Незадолго до конца июня Вячеслав Карлович, оживленно потирая руки, объявил, что предстоит охота.
— Что за новости среди лета? — удивилась Юлия. — Ведь не сезон. А как же запрет?
— О чем ты толкуешь? — с досадой воскликнул Балий. — Что ты знаешь о запретах? За прошлую зиму волки так обнаглели, что по дворам шастают. Общество рыболовов и охотников не могло не откликнуться на просьбы местного населения… — он усмехнулся и предостерегающе поднял ладонь, явно не желая продолжать бессмысленный спор.
— Как бы там ни было, понадобится твоя помощь. После облавы к вечеру мы вернемся на дачу. Надеюсь, ты сумеешь все организовать так, как только ты это умеешь. На должном уровне.
— Вячеслав, — Юлия вскинула на него глаза, — а без этого никак нельзя обойтись? Я совершенно не расположена устраивать приемы. Не мучай меня!
— Невозможно! — он развел руками. — Все решено. И прошу — не делай мученическое лицо. Из города подъедут жены…
— Господи помилуй!
— Нам необходимо встряхнуться, — Вячеслав Карлович повысил было голос, но спохватился: — Юлия, в последнее время мы живем, как затворники в скиту. Сворачивай дискуссии. Люди приедут — и точка.
Организовать «прием» было несложно — оставалось лишь убедить Балия обойтись без купеческого размаха. Сам он был неприхотлив в еде и питье, как и многие из его круга. Однако подступиться к нему было непросто: все его мысли теперь занимала предстоявшая в субботу облава. Охотничьим забавам Вячеслав Карлович отдавался со страстью и впадал в бешенство, если что-то шло не так или просто не везло. Тогда приходилось по нескольку дней пережидать, пока он откипит, остынет, забудет проигрыш…
