Ознакомительная версия.
– Да тут почти не осталось, быстро же ты управился.
Лейв, не успевший этому помешать, с ужасом наблюдал как остатки зелья, попали в сосуд. Он сверкнул глазами, и, стиснув зубы, зло уставился на Страбу.
– Значит кто-то, всё же умрёт, – произнёс он вполголоса и поспешно направился к воротам. – Не зря собака выла.
Оставшийся во дворе Страба, с непониманием смотрел вслед уходящему гостю.
– Конечно умрёт, а для чего ж мы всё это затеяли, – пожав плечами, произнёс злодей, и, вставив пробку в отверстие, направился к дому.
Одетый в расшитую расписными узорами белую сорочку, малыш сидел на руках у матери, и озирался по сторонам, забавно хмуря брови. В отличие от большинства детей его возраста он не имел пухлых и румяных щёк. Личико мальчика отличалось небывалой худобой и бледностью, но, несмотря на это маленький Игорь был крепким и крупным. Крики и шум, которые раздавались со всех сторон, казалось, вовсе не беспокоили княжича. Словно игнорируя устроенное в его честь празднество, наследник Рюрика время от времени стучал ладошками по крышке стола, и то и дело ронял на пол небольшую серебряную ложку, которую ему то и дело совали в ручку две дородные няньки-прислужницы. Порой малыш зевал, и потирал ручонками глаза. Несмотря на предложения нянек, взять на руки мальчика, Ефанда не выпускала сына из рук. В отличие от беспечно настроенного ребёнка, мать казалась обеспокоенной и недовольной. Пир устроенный Рюриком в честь годовщины со дня рождения наследника, вовсе не радовал молодую княгиню.
Сидевший во главе стола Рюрик восседал во главе стола. Он то и дело улыбался, и одобрительно кивал, когда кто-нибудь из гостей произносил тост за князя, княгиню, и в особенности за главного виновника торжества. Но все кто знал Рюрика особенно хорошо, подмечали, что на душе у князя тоже не всё спокойно. Сидящий по правую руку от князя Сивар Синеус – князь Белоозера, почти не притрагивался к еде, и лишь время от времени отпивал из большого кубка красное вино, то и дело вытирая ладонью свои длинные пышные усы. Место по левую руку от Рюрика пустовало.
Слуги то и дело подносили вина и еду, скоморохи и песенники распевали песни и частушки, но, несмотря на это, общее настроение на празднике было напряжённым. Все знали, что новгородский князь не любил пиров и веселий. Кто-то объяснял это общей нелюдимостью Рюрика, кто-то упрекал его в скупости, но лишь немногие знали о том, что в последнее время новгородский правитель стал очень подозрительным. Так долго боровшийся за власть воин и полководец, наконец-то получив её, больше всего боялся её потерять. После того, как кто-то из знатных гостей произнёс очередной тост за Рюрика и его дружину, слово предоставили Белоозёрскому князю, Синеус нехотя поднялся.
– Много славы у брата моего Рюрика, силён он и могуч, вся Балтия его знает, боится и чтит, – начал свою речь могучий рус. – Теперь же и в этих землях, где мы новую родину себе нашли, познали люди силу нашего меча. Много хвалебных слов мы ноне услыхали, про князя, про княгиню и про Игоря-княжича, все те слова чистая правда. Теперь же я хочу выпить за брата нашего младшего, я которым мы вместе славу себе добывали, за Трувора. Вижу место возле тебя Рюрик свободно, видно скоро братец наш прибыть должен, не зря же ты для него стул подле себя приберёг, так давайте же, други,…
– Ошибаешься, князь Белоозёрский, не для Трувора место это, – оборвав речь брата, возразил Рюрик. – Не пожелал наш брат младший сына моего почтить, да и видно ко мне уважение всё потерял, как посажен был на княженье в Изборск-град.
– Как так? Не понимаю тебя, – в голосе Синеуса прозвучало искреннее удивление.
– А так, не чтит он боле не меня ни звание моё, дружбу с врагами моими завёл, с теми, кто на место моё издавна мелит.
– Да ты что такое говоришь, князь, с какими такими врагами?
– Слыхал ли про Вадима-воеводу? Тот Вадим, ещё до приезда нашего на вече новгородском постоянно воду мутил, всё жаждал место княжье занять, а как меня Новгород признал, так и скрылся. К Трувору в дружину подался, теперь они чуть ли не побратимы с братом нашим. Трувор его слушает, а он – Вадим этот дурное про меня сказывает.
Сивар нахмурился, – Не верю я этому, наговор это.
– Да какой уж там наговор, – при этих словах Рюрик огляделся. А, ну, где тот приказчик, что давеча из земель изборских вернулся?
Перед самым столом, где сидел Рюрик, откуда ни возьмись, появился Страба. Его и без того красное лицо, ещё больше покраснело, по лицу тёк пот.
– А, поведай-ка нам, приказчик, что тебе Трувор сказал при последней встрече, и верно ли то, что он мне и граду Новгороду дани положенной дать не пожелал?
– Всё так и есть, как ты сказал, не захотел он с тобой великий князь богатствами делиться, хотя торговлю он с соседями ой как успешно ведёт, большие барыши получает, и все себе, да себе, – Страба говорил торопливо, то и дело часто кивая. – Богатства свои не бережёт, пиры почитай каждую неделю устраивает, что бы дружина его любила, а для Новгорода почти ничего не даёт.
– Ну? А что ещё ты от брата моего слышал? – Рюрик скривив рот, перевёл взор на Синеуса.
– Да уж и не хочу я и говорить то тех слов вовсе, – просипел Страба, потупив глаза. – Зачем же такое повторять лишний то раз?
– Говори, раз уж начал, у меня от дружины тайн нет, пускай все слушают.
– Говорил мол Труврр, что он и есть князь, настоящий да мудрый. Народ его любит, за щедрость и широкую душу, а ты мол князь-Рюрик скуповат, пиры для воинов устраиваешь редко, да дружине лишь малую долю даёшь, насмехался, – Страба исподлобья посмотрел на сидящего неподалёку от Рюрика Лучезара, словно ожидая его поддержки, но тот выглядел безучастным.
Зато подпившая гридь Рюрика загудела, раздались крики и ругань, кто-то грохнул кулаком по столу. Суетившаяся вокруг столов прислуга не на шутку переполошилась.
– Да неужто ты этому брехуну веришь брат, – гаркнул Синеус, пытаясь перекричать шум. – Ты только глянь на него, врёт он всё, мы с Трувором росли вместе, в боях да сражениях плечом к плечу стояли.
– Так то так, да только поменялось нынче многое, – Рюрик говорил сквозь зубы, но каждое его слово было хорошо слышно. – Власть да богатства, меняют людей. Зависть да злобу чёрную в их сердцах поселяют. Посмотри, где сегодня наш брат младший, почему не с нами? Ага, не знаешь, так может ты нам на этот вопрос ответишь, приказчик?
– Так отговорил его Вадим этот, про которого ты давеча сказывал, вот и не поехал князь Трувор на пир твой, – промямлил Страба под ещё большее возмущение участников пира.
– К ответу призвать князя Изборского, а Вадима его воеводу казнить, – орали разбушевавшиеся дружинники Рюрика. – Наш князь выше всех сидит, суди их Рюрик судом своим.
Послышался грохот, кто-то схватился за мечи, один стол был перевёрнут. Кто-то видимо вступился за Вадима Храброго, но его тут же утихомирили. Послышался женский визг. Взволнованная княгиня, наспех подхватив младенца, вскочила, а поспешно покинула место праздника, унося на руках разревевшегося княжича.
– Ну, что брат скажешь? – Рюрик даже не потрудился унять общий гнев. – Загордился братец наш, может маловато ему изборских земель стало. С тех пор как я сына привёз и наследником его сделал своим, пошла меж нами размолвка. А на место подле себя, я другого посажу, того, кто верой и правдой служит, кто первым мне роту принёс. А ну, воевода Лучезар, садись ближе, теперь это место твоё по праву.
Лучезар, изобразив удивление поднялся, лёгкая усмешка показалась на его лице, но тут же исчезла.
– Спасибо тебе, великий князь, – хитрец поклонился Рюрику. – Принимаю я милость твою, с радостью великой.
– То, что ты людей своих жалуешь, в том дурного не вижу, – произнёс Синеус. Он стоял насупленный, плотно сжав кулаки. – Но, то, что от тех, кто с тобой одной кровью связан, унижаешь да позволяешь их оговаривать, то глупо.
– А ты бы князь Синеус глупым то князя нашего не называл, – обращаясь к говорившему, произнёс Лучезар. – Вспомни где находишься, тут дом Рюрика, он здесь хозяин, а мы дружина его верная, и князя своего оскорблять не дадим.
– Да ты кто такой, что б мне указывать? – Синеус дёрнулся, в сторону Лучезара, но остановился. – Я брат князю твоему, а ты лишь слуга его, или ты тоже почет себе нажил, бреша как и этот, – Сивар указал на трясущегося от страха Страбу.
Лучезар побледнел, губы его сжались в тонкую полоску, глаза сверкнули. Лишь едва заметная холодная улыбка, появившаяся на его лице, выдавала его гнев.
– А ты людей моих верных не лай, братец, – наконец встрял в разговор Рюрик. – Мне они служат, мне их и судить. А то, что в глупости меня упрекнул, так то воевода мой верно подметил, забываться ты стал Сивар. Вспомни, это я тебя над весью князем поставил, я могу тебя того княжества и лишить. А то, может ты и сам на моё место позарился, да с Трувором и Вадимом заговор против меня замыслил?
Ознакомительная версия.
