– Знает.
– Знает?.. Тогда странно, что ты еще здесь!
– Просто есть обстоятельства… В общем, Филин сказал ему, что я встречаюсь с Куракиной по служебной надобности.
– И ты думаешь, он поверил?
– Думаю, не до конца. Во всяком случае, я чувствую, что его люди за мной присматривают.
– Еще бы!
– Но дело не во мне. За себя я не боюсь.
– Я понимаю. Если такое письмо поступит во французскую делегацию, бедной княжне не поздоровится.
– Да в том-то и дело, Гаврюха! У меня прикрытие, а у нее ничего!
– Какая же падла это строчит? – выругался от избытка чувств интеллигентный Гаврик. – Знаешь, судя по всему, это писал не наш человек…
– Ну, сия тайна невелика есть, – усмехнулся Ребров. – Действительно, не наш. Но такого я от него не ожидал!
– Ты уверен, что знаешь его?
– На девяносто девять процентов… Но все равно нужно проверить.
– Что делать будешь?
– А у тебя есть совет?
– Ты его все равно не послушаешь, – махнул рукой Гаврик. – Но заткнуть этот фонтан надо. Если нужна моя помощь… По-моему, она очень хороший человек.
– Кто? – рассеянно спросил задумавшийся Ребров.
– Ее светлость княжна Куракина, вот кто!
Ребров удивленно посмотрел на Гаврика.
– Слушай, Гаврюшка, а ты часом не влюбился, а?
Гаврик вдруг залился краской и отчаянно замотал головой.
– Дурак ты, Ребров. И язык у тебя без костей! Мелешь ерунду!
ПостскриптумОперативники ГУКР «Смерш», работавшие в Нюрнберге, обратились в Москву с просьбой о выдаче им заграничных паспортов, так как в связи с большим наплывом иностранцев американцы ужесточили режим пребывания, осуществили ряд полицейских мер. Одновременно они усилили разведывательную и контрразведывательную работу среди советской делегации. Отсутствие загранпаспортов затрудняло передвижение по городу и решение оперативных вопросов.
Из документов ГУКР «Смерш»Глава VI
Речь идет о вашей чести
Барона Розена он дожидался в коридоре, ведущем в отсек французской делегации. Розен шел, опустив голову, словно не видя ничего вокруг. Ребров догнал его и крепко взял за руку. Розен, вздрогнув, обернулся и уставился, ничего не говоря, на Реброва расширившимися безумными зрачками.
– Господин барон, нам надо поговорить, – голосом, не терпящим возражений, сказал Ребров.
– Позвольте! – попытался вырвать руку барон. – Какого черта! Мне не о чем разговаривать с вами, господин чекист! – Это в ваших интересах, господин барон. Иначе…
– Не стоит меня запугивать!
Бешеным усилием Розен, наконец, освободил руку.
– Не трудитесь! Я вас не боюсь. Мы не в подвалах Лубянки, где вам все позволено!
– Я жду вас через четверть часа у фонтана на площади, – спокойно сказал Ребров. – Учтите, речь идет о вашей чести… Ровно через четверть часа.
Нудный дождь то переходил в снег, то вдруг неожиданно прекращался. Ребров стоял у фонтана, засунув руки в карманы, и тяжело смотрел на скульптуру нагой женщины, в виде которой был сделан фонтан. Каким-то чудом она осталась цела, и ее нагота была особо несуразна среди развалин.
Он даже не услышал, как подошел Розен. Барон останавливается в шаге от Реброва и смотрит на него, выставив вперед подбородок. Похоже, он был готов ко всему.
– Зачем вы пошли на эту подлость? – холодно спросил Ребров.
– Во-первых, я не понимаю, о чем вы говорите, – высокомерно сказал барон. Но голос его дрогнул. – Во-вторых, в отношении таких людей, как вы, понятие подлость неуместно и неприменимо.
– Ну да, я же кровавый чекист…
– Вот именно. Это ваши предшественники объявили моих родителей вредными насекомыми, которых можно уничтожать любым способом. Любым. И уничтожили.
– Послушайте, барон, по этому вопросу мы с вами уже объяснялись. Но я готов напомнить вам еще раз, что во время революции мы с вами еще и не родились…
– Это ничего не меняет, – сцепил зубы Розен.
– Хорошо, – кивнул Ребров. – Со мной все понятно. В отношении меня вам дозволено все, любые действия, любые мысли. Но Ирина… Ведь вы же любите ее. И идете на подлость, способную погубить ее…
– Не смейте касаться моих чувств в отношении княжны Куракиной! Слышите – не смейте!
Ребров вдруг почувствовал жалось к Розену. Он действительно любит Ирину, давно и отчаянно, и ничего не может с собой поделать… Но ведь вовсе не Ребров виноват в том, что Ирине нечем ответить на его чувства – просто так сложились жизнь и судьба…
– Я пытаюсь спасти ее, – вдруг сорвался Розен. – Хотя это уже бесполезно. Вы уже погубили ее… Ваше исчезновение – единственное, что может хоть как-то спасти ее. Вот почему мне надо, чтобы вы исчезли. В Сибирь вас отправят или Магадан – мне все равно. У меня нет по отношению к вам ни обязательств, ни жалости. Вы испоганили ее жизнь, и единственное, что мне остается – уничтожить вас. Любой ценой… И я не успокоюсь. Слышите, не успокоюсь!
Ребров смотрел на его исказившееся злобой лицо и думал, что этот человек не оставляет ему выбора. Ему можно посочувствовать, его можно понять, но его надо остановить.
– Успокоитесь, господин барон. Успокоитесь и остановитесь. Перестаньте делать подлости, за которые вам же потом будет стыдно… Иначе я уничтожу вас.
– Как? Пуля в затылок? Петля на шею? Это же ваши методы!
Ребров покачал головой.
– Есть кара и пострашнее для вас господин барон. Вы – дворянин, у вас должны быть понятия о чести. Если вы продолжите писать бредовые доносы, то о вашей подлости станет известно не только здесь, но и в Париже… Вы предстанете перед всеми вашими друзьями и близкими как персонаж, который выдал княжну Куракину советским органам.
Ребров повернулся и, не прощаясь, пошел прочь.
– Ненавижу! – затравленно прошептал, глядя ему вслед, Розен. – Ненавижу!
На глазах его выступили слезы.
Обнаженные, они стояли у окна в комнате княгини Трубецкой, и смотрели на таинственно мерцающие ветви деревьев, закованные после прошедшего вечером ледяного дождя в прозрачный панцирь. Ледяной сад казался чем-то нереальным, то ли выдумкой, то ли фантазией, как и все, что случилось между ними…
Ирина провела легкими пальцами по шраму на его плече.
– Что с тобой сегодня? – обернулся к ней Ребров. – Что с тобой?
– Мне сказали, что у тебя могут быть из-за меня неприятности… Тебя могут отправить в Москву или даже в Сибирь…
– И кто это тебе сказал?
– Неважно.
– Это Розен?
– Какая разница!
– Не обращай внимания – он просто ревнует. Мне даже его жалко…
– Да?
– Представь себе. Кстати, а у тебя? У тебя не может быть неприятностей? Ты хоть представляешь, с кем связалась?
– Не знаю, как-то не думала… Ну, меня могут отправить в Париж… Но это не самое страшное, что может быть в жизни. Подумаешь, потеряю зарплату! Нам, русским княжнам, к бедности не привыкать…
ПостскриптумВ конце 1944 года де Голль совершил поездку в Советский Союз. Прежде всего, он хотел установить контакт со Сталиным. Главной целью было подписание союзного договора между СССР и Францией. Де Голль говорил, что необходимо «восстановить в какой-либо форме франко-русскую солидарность, которая соответствует естественному порядку вещей. Как перед лицом немецкой угрозы, так и перед лицом попыток установить англо-американскую гегемонию».
Константин Мельник, сын русского эмигранта, при де Голле, фактический руководитель французских спецслужбГлава VII
Женщина мечты для тех, кого ждала смерть
Зал на третьем этаже нюрнбергского Дворца юстиции выглядел даже не строго, а мрачно, если не зловеще. Темно-зеленый мрамор на стенах, закрытых панелями темного дерева, даже на взгляд казался пронизывающе холодным, все окна были плотно зашторены, чтобы в зал не проникал дневной свет.
На специальном возвышении был установлен длинный стол для судей Трибунала, за их креслами – большие государственные флаги стран-победительниц – СССР, США, Великобритании, Франции.
Скамья подсудимых в два ряда располагалась в другом конце зала напротив, так что судьи и подсудимые постоянно смотрели друг на друга. За подсудимыми стояла целая шеренга американских солдат в белых касках, белых портупеях с дубинками в руках. Перед ними, словно защищая от судей, на скамьях в три ряда нахохлились адвокаты, в черных и лиловых мантиях очень похожие на стаю воронов.
Ребров, провозившийся с очередной шифровкой от Гектора, к началу первого заседания опоздал. Он пробрался на гостевой балкон, когда Главный американский обвинитель Джексон уже говорил.
– Господа судьи! Честь открывать первый в истории процесс по преступлениям против всеобщего мира налагает тяжелую ответственность. Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся…
