Храбр пожал плечами. Вячко сохранил бесстрастный вид. Стоум слегка улыбнулся.
Теперь Гостомысл обратился к боярам:
— Так какое у вас срочное дело, господа?
Храбр взглянул на Стоума.
— Стоум, говори. У тебя лучше это получается.
Стоум, кивнул головой и начал говорить:
— Прости, князь, мы потому тебя разбудили так рано, но что-то неладное в нашей дружине творится.
Гостомысл насторожился.
— И что же вызвало вашу тревогу?
Стоум замялся. Выпалил Храбр:
— Сегодня многие дружинники собираются объявить тебе князь, что хотят уйти.
Гостомысл побелел.
— Как уйти? И чем я им плох?
— Дружинники говорят, что старый вождь умер, и они не хотят быть под началом мальчишки, — проговорил Вячко.
Гостомысл молчал в растерянности.
В его голове понеслись, словно табун испуганных коней, растрепанные мысли.
Конечно, он знал, что как наследник отца он когда-либо встанет во главе его дружины. Но обычно князь постепенно приучал свою дружину и своего наследника друг к другу. И когда он отходил от дел, наследник уже не был для дружины чужим.
На этот же раз все произошло не так, — Буревой слишком рано ушел по дороге в вечность и потому не успел приучить дружину к наследнику.
Видя, что Гостомысл молчит, нетерпеливый Храбр спросил:
— Так что делать будем?
Гостомысл вздохнул и задал вопрос:
— А можно ли дружинникам моего отца запретить уйти от меня?
Стоум напомнил:
— Это наш обычай — дружинник может выбирать себе князя. А потому его задержать невозможно.
— Тогда пусть делают как хотят, хотят — остаются, хотят пусть уходят, — невесело* сказал Гостомысл.
Храбр проговорил:
— Прости, я честно служил твоему отцу. Но он умер, а они мои товарищи. Мне нельзя от них отбиваться. Если они уходят, то и я должен уйти вместе с ними.
— И я, — сказал Вячко.
— Если должны — уходите, — сказал Гостомысл.
— А я останусь. Гостомысл мой воспитанник, и я бросить его не могу и не хочу, — сказал Стоум.
В его голосе бояре почувствовали укоризну.
— Каждый выбирает свой путь — сказал, оправдываясь, Храбр.
— Но путь должен быть честным, — заметил Стоум.
— У нас честный путь, — сказал Вячко.
— Бросить сына своего вождя в тяжкое для него время — честный путь? — презрительно проговорил Стоум.
— Мы служили его отцу. Он был опытный воин, а Гостомысл молод, неопытен. Он погубит нас, — сказал Вячко.
— Князь Буревой тоже был когда-то молод и неопытен. И вы оба тоже. Вы только забыли об этом, — сказал Стоум.
— Даже если мне и не нравится решение моих товарищей, все равно я обязан быть с ними, — сказал Храбр.
— Уходите, — сказал Стоум. — Только вспомните, что в тяжелое положение Гостомысл попал по вашей вине.
— Как — по нашей вине? — вскинулся Вячко.
— По-вашей! Вы потерпели поражение в битве с разбойниками. Вы не уберегли своего князя, отца Гостомысла.
— Князь Буревой сам проявил неосторожность, — возразил Вячко.
— Но князь принимает решения по согласию с дружиной. Князь Буревой всегда следовал обычаям. Значит, дружина в этот раз дала ему плохой совет, — сказал Стоум.
Гостомысл склонил голову и глухо проговорил:
— Хватит спорить — уходите!
Бояре поклонились и пошли к двери.
Около двери Стоум сказал боярам:
— Вы были плохими друзьями своему князю. Когда он побеждал, вы вились вокруг него, а когда потерпел поражение — предали. Такие друзья хуже врага. Поэтому правильно сказал молодой князь — уходите.
Лицо Храбра от этих обидных слов покраснело, но он промолчал.
Как только за дружинниками закрылась дверь, Гостомысл упал на кровать и залился слезами.
— О боги! — рыдал он. — Как теперь мне жить? Без дружины я ведь никто!
Он плакал минут десять, пока не почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за плечо. Гостомысл оторвал лицо от мокрой подушки. Рядом с ним на краешке кровати сидел Ратиша.
— Ну что тебе надо от меня, когда меня все покинули? — с плачем воскликнул Гостомысл.
Ратиша погладил плечо Гостомысла и сказал:
— Княжич, я твой друг. И я тебя не покинул.
Гостомысл ткнулся лицом в плечо Ратиши.
— Да, ты не покинул — ты верный друг! — сказал он.
— Тебя не покинула твоя молодая дружина, — сказал Ратиша.
— Но что мы можем сделать, ведь нас совсем немного? Мы молоды и неопытны, — сказал Гостомысл.
— Когда у князя есть дружина, то он может сделать очень много, — сказал Ратиша. — И, кроме того, остался твой воспитатель Стоум, а он один стоит целой дружины.
— Где он? — спросил, вытирая ладонью слезы, Гостомысл.
— Он ждет тебя за дверью, — сказал Ратиша.
— Пусть скорее входит, — вскинулся Гостомысл.
— Погоди. Так нельзя, — сказал Ратиша. — Нельзя встречать боярина в слезах. Увидев твои слезы, он только утвердится во мнении, что ты мал для того, чтобы быть вождем дружины. Вытри слезы, прими веселый вид. И пусть твой воспитатель и другие дружинники увидят, что ты не потерял мужества и не пал духом.
Гостомысл посмотрел в зеркало на стене. В зеркале отражался заплаканный ребенок.
— Не ребенок я, а князь! — гордо проговорил Гостомысл, приободряя себя, и приказал: — Ну-ка, Ратиша, дай мне умыться.
Через пять минут, с чисто умытым розовым лицом, Гостомысл приказал:
— А теперь, мой друг, самое время звать мудрого воспитателя.
Ратиша открыл дверь и кому-то поклонился:
— Князь просит войти.
В комнату вошел Стоум.
Следом за ним в комнату вошел белый кот. Он так близко жался к ногам боярина, что тот едва не споткнулся об него.
Ругнувшись, Стоум стал выпихивать ногой кота из комнаты, но тот мягкими движениями уклонялся от его ноги.
Гостомысл с улыбкой наблюдал за борьбой человека с котом.
Наконец Стоум потерял терпение и, пробурчав, — что б тебя разодрало, проклятое животное! — попытался схватить кота рукой.
Кот страшно зашипел на боярина, и тот поспешно отдернул РУКУ-
— Оставь его, — сказал Гостомысл.
Кот подошел к князю и стал тереться о его ноги.
Гостомысл поднял пушистое тело под мягкое брюхо, положил на колени и стал гладить его, кот заурчал.
— Снежок, тебя надо было бы тоже назвать Стоум, — сказал, улыбаясь, князь.
Стоум провел внимательным взглядом по лицу Гостомысла, и на его губах появилась удовлетворенная улыбка.
— Хватит тебе в дружине и одного Стоума, — сказал он.
Гостомысл показал рукой на лавку рядом со столом и сказал:
— Присаживайся рядом, мой умный воспитатель.
Стоум сел на лавку. Рядом сел Гостомысл.
— Я рад, что ты не пал духом! — проговорил Стоум. — Ибо сила воина в его духе.
Гостомысл кивнул головой Ратише:
— Присаживайся рядом, Ратиша. Вы, двое, теперь мои самые надежные друзья. И нет у меня других друзей. Поэтому давайте держать совет, что нам делать дальше.
Стоум провел рукой по усам и начал неторопливо говорить.
— Уходит большая часть дружины твоего отца...
Кот перестал урчать.
— Ну почему же они уходят? — перебил Стоума Гостомысл.
— Ты молод.
— Только из-за того, что я молод? Но многие великие люди в моем возрасте совершали подвиги, — сказал Гостомысл.
— Дело не в твоем возрасте, — продолжил Стоум. — Твой отец был великим воином. Но великим людям свойственно переоценивать свои силы. Князь Буревой хотел разбить данов малым числом, чтобы не делиться со многими добычей. Он был неосторожен, потому и потерпел поражение. Разбойники захватили город, столицу нашего государства. Остальные племена, видя поражение, утратили веру в словенского вождя. Они теперь не будут платить тебе дань. Эту дань захочет забирать наш враг — датский конунг Готлиб. Доходят слухи, что Готлиб хочет остаться и править нашими землями. Поэтому весной, как только к нему придет помощь и он закончит сбор дани, он снова пойдет на нас. Сил у нас мало. Биться придется насмерть. Зная это, дружинники твоего отца не захотели быть с тобой, потому что не видят они никакой выгоды защищать тебя.
— Разве дружинники служат князю ради выгоды? — с негодованием спросил Гостомысл и опустил кота на пол.
— Все в мире делается ради выгоды, — уклончиво ответил Стоум и продолжил: — Пока другие князья зовут их и с радостью принимают в свои дружины, они хотят этим воспользоваться,
— Значит, они могут перейти и к нашим врагам? — спросил Гостомысл.
— Возможно, — сказал Стоум и тяжело вздохнул. — Так что горечь поражения твоего отца суждено испить тебе в полной мере.
По мере того как Стоум объяснял ситуацию, Гостомысл понимал, что его положение еще хуже, чем он полагал, и, возможно, он скоро погибнет.
От тяжких дум голова Гостомысла клонилась вниз, и ему снова хотелось броситься в постель и расплакаться.
