Ознакомительная версия.
Они — Мария и Оксана — не знали, что этот дождь, перешедший вскоре в очередную июньскую грозу и ливень не только над Украиной, но и над Польшей и Румынией, отменил утренний вылет американских бомбардировщиков.
Срочно, совершенно секретно
5 июня 1944 г.
Генералу Эйкеру
От генерала Спаатса
Считаем, что, как минимум, одна операция должна быть срочно произведена с Восточной авиабазы с возвращением на нее же. Утверждаем ваш план атаковать Галац незамедлительно. Крайне важно атаковать Восточную Германию в ближайшие дни по известным вам соображениям. Польский Мейлик или Ригу или цели в их окрестностях.
— Как вы считаете, майор, вы умней товарища Сталина?
Козыкин обмер. Такие вопросы задают на допросах, а затем, не дожидаясь ответа, бьют так, что вместо слов зубы вылетают.
А тут — под шум уличного дождя — они сидят в чистенькой столовой только что отстроенного Полтавского областного комитета партии, куда его пригласил второй секретарь обкома, обедают наваристой куриной лапшой. На столиках настоящее масло в стеклянных вазочках и соломенные корзинки с нарезанным белым хлебом — ешь сколько хочешь. На окнах красивые льняные занавески, расшитые красными петухами, под потолком электрическая люстра, а на стенах портреты Ленина, Сталина и Тараса Шевченко. И две статные официантки в кружевных передниках переходят от столика к столику, разнося порционные блюда в глубоких тарелках. А в буфете можно, практически задарма, по смешным ценам, купить свежих ощипанных цыплят, конфеты «Мишка на Севере» и шампанское «Абрау-Дюрсо». И это когда за стенами обкома все еще карточная система! Даже он, майор НКВД, не предполагал, что и во время войны партийный аппарат ни в чем себе не отказывает…
Его собеседник мельхиоровой ложкой добрал из тарелки остатки супа и прежде, чем отправить в рот, усмехнулся:
— Вы что, майор, язык проглотили?
Козыкин отложил свою ложку, ему уже было не до супа.
— Никак нет, товарищ полковник, я не умней товарища Сталина и никогда так не считал.
— Да вы ешьте, ешьте, — сказал собеседник, совершенно не похожий на полковника НКГБ.
Если бы Козыкину привели его в качестве подозреваемого по любому делу, он бы, не раздумывая, вышвырнул из кабинета этого совершенно невзрачного типа, похожего на мелкого канцелярского мышонка. И тем не менее это был заместитель начальника Первого разведывательного управления Народного комиссариата государственной безопасности полковник Игорь Матвеевич Уфимцев, формально прикрепленный к штабу генерала Перминова в должности начальника отдела политического просвещения 169-й авиабазы особого назначения.
— Мы получили вашу докладную, — продолжал он, принимая из рук официантки тарелку с бефстроганов. — Вы совершенно справедливо предположили, что среди прибывшего контингента американских военных можно и нужно произвести вербовку агентов.
Черт возьми! Как его, Козыкина, докладная на имя генерала НКВД Юхимовича попала в НКГБ? Это же теперь совершенно разные и даже конкурирующие ведомства. Сталин еще год назад разделил всевластное НКВД, и половину — милицию, пограничные войска, СМЕРШ и ГУЛАГ — оставил Берии, в другую половину — разведку, контрразведку и охрану правительства — отдал в НКГБ Меркулову.
Дальний раскат грома заставил Козыкина посмотреть в окно, за которым продолжал шуметь дождь. Но, кажется, он уже понимает, куда клонит этот полковник.
— Так неужели вы думаете, майор, что наш великий вождь Иосиф Виссарионович Сталин не подумал об этом еще два года назад, когда Рузвельт и Черчилль заговорили о создании в СССР этих авиабаз? Вы ешьте, ешьте…
Козыкин мысленно выдохнул и даже перекрестился — похоже, пронесло. Почувствовал, как вспотел животом и в подмышках, потной ладонью провел по мокрому лбу.
А полковник явно получал удовольствие то ли от замечательного бефстроганова, то ли наблюдая за Козыкиным своими мышиными глазками.
Но Козыкин уже расслабился. Кажется, все не так уж плохо. И этот полковник не такое уж мышастое чмо, а в чем-то даже симпатичный, как знаменитый киноактер, который играет всяких мелких управдомов и счетоводов. Просто он проверяет Козыкина на прочность, а потом, скорей всего, предложит перейти на работу в НКГБ. Вместе со всей его сетью завербованных женщин. Не зря же он назначил их встречу здесь, в столовой обкома, где, по-видимому, обедает каждый день. И не сам пригласил сюда Козыкина, а через второго секретаря обкома. То есть и по партийной линии согласовал этот перевод.
Ободрившись, Козыкин вновь переждал очередной раскат грома, налил себе полстакана вишневого морса из носатого стеклянного графина и залпом выпил.
— Морс здесь замечательный, правда? — спросил полковник Уфимцев. — Очень освежает.
Ему явно нравилось томить Козыкина этим разговором.
— Я слушаю вас, — сказал Козыкин и вернулся к своей куриной лапше. Если состоится его перевод в помощники Уфимцева, то, может быть, и он сможет обедать тут каждый день.
— Так вот, майор, — полковник доел бефстроганов, запил морсом, а затем выпрямился на стуле и посмотрел Козыкину в глаза: — Если ты, гнида, будешь лезть не в свое дело, то поедешь кой-куда за своим Юхимовичем. Ты меня понял?
Козыкин ошарашенно молчал. Что он такого сделал? Чем не угодил или переборщил?
— Я спрашиваю: ты понял? — повторил Уфимцев.
— Так точно, товарищ полковник.
Уфимцев встал, придвинул свой стул к столу и уже отвернулся, чтоб уйти, но вдруг передумал и наклонился к Козыкину, сказал ему на ухо:
— А если ты, курва, будешь мной интересоваться, то поедешь дальше Юхимовича.
И вразвалку, как блатной, пошел к выходу из столовой.
А Козыкин остался за столом гадать, какие в Московском НКВД-НКГБ подковерные интриги и куда отправили его покровителя Юхимовича.
…В тот же вечер майор Виктор Козыкин запил, и пакет, который принесла ему Мария Журко, не открывая, бросил в сердцах в нижний ящик своего стола.
И только когда она ушла, вспомнил, что еще в прошлый раз хотел ее вые…
6 июня 1944 года в 6:23 утра воздух над Лавчанскими Прудами наполнился гулом и ревом двигателей ста двенадцати американских бомбардировщиков и сорока семи истребителей прикрытия. По приказу генерала Эйкера «летающие крепости» стали одна за другой взлетать в очищающееся от туч небо и строиться в боевой порядок, чтобы в 7:30 одной ревущей эскадрой двинуться на Румынию.
И десятки, а то и сотни полтавских девушек и женщин высыпали из своих хат. Задрав головы, они долго смотрели вслед улетающим самолетам. Никто из них не знал, что согласно стратегическому плану американского командования этот полет был только частью одной из самых крупных операций Второй мировой войны и что улетающие из СССР бомбардировщики должны были — если останутся целы после атаки на румынский нефтезавод в Галаце — вернуться в Полтаву. Тем, кто остался на земле, казалось, что мужчины на этих самолетах улетают от них навсегда.
Одной из таких девушек была шестнадцатилетняя Оксана. В отличие от других полтавчанок, она не знала, кого провожает. Но она слышала и чувствовала, как вместе с ревом этих самолетов — ревом, от которого яблони, сливы и вишни испуганно роняли на землю даже зеленые листья, — улетает от нее ночная музыка «My Heart’s Desire».
И девичье сердце не ошиблось — они действительно улетели, все шестеро музыкантов секстета «Летающий джаз», включая кларнетиста лейтенанта Ричарда Кришнера. Накануне вечером они заявились в палатку майора Фреда Потта и сказали, что даже в грозу не тратили время зря. Вынужденно сидя в палатке по команде «готовность к вылету», они репетировали свой репертуар, и теперь хотят не только играть, но и летать все вместе. Иными словами, они уже сложившийся экипаж, им нужен свой самолет.
— Целый самолет? — усмехнулся Потт.
— И желательно «боинг», — в тон ему сказал рыжий трубач.
— А твои засранцы вышли из медчасти? — спросил Ричард.
— Эти-то вышли, — ответил Потт. — Но у нас другая проблема. Сюда прилетели сто тридцать машин, а к полету готовы только сто двенадцать. Шести машинам нужны новые двигатели и запчасти, которые прилетят из Тегерана, только когда распогодится. Но самое главное: двадцать пилотов санчасть не допустила к полету — упоили их местные красавицы пойлом под названием «сам-о-гон». Поэтому тасовать экипажи все равно придется. Так что пошли все вместе к Лойеру, он в соседней палатке.
Правда, вот так сразу, буквально за несколько часов до вылета, полковник Форд Лойер никакого отдельного самолета им не дал. Однако вынужденные перетасовать экипажи, Лойер и Потт приняли другое решение. Если к следующему полету техники восстановят шесть «боингов», то секстет «Летающий джаз» одну машину получит. Но при условии, что «для проверки на вшивость» в этот рейд они полетят под командованием самого Потта в его B-17, а членов своего экипажа он временно отправит на замену музыкантов в их «боинги».
Ознакомительная версия.
