— Что это такое?
— Верно, ты не в курсе. Очищают, то есть арестовывают, судят, осуждают всех тех, кто имел более или менее близкие отношения с немцами. Это касается как деловых людей, так и писателей, актрис, директоров газет, хозяев гостиниц, проституток, машинисток, короче, людей всех профессий и занятий.
— И что с ними делают?
— Их отпускают или отправляют в тюрьму, некоторых расстреливают.
— Кого же арестовали?
— Среди людей, имена которых тебе что-то скажут, числятся Пьер Френей, Мари Марке, Арлетти, Жиннет Леклерк, Саша Гитри, Жером Каркопино, Бразийяк… Другие разыскиваются, например: Селин, Рабате, Дриё ля Рошель. Каждый день «Фигаро» печатает список подлежащих чистке.
— Большинство заслужило это.
— Вероятно, но многие арестованы по доносу ревнивого коллеги, сварливой консьержки или просто из удовольствия навредить.
Леа закрыла глаза, не желая вступать с сестрой в подобные споры.
— Ты устала… Не говори больше, я предупрежу…
— Нет! Как себя чувствует Шарль?
— Хорошо, он не перестает требовать тебя, особенно после отъезда отца.
— Лоран уехал, — воскликнула она, резко выпрямившись.
— Успокойся, тебе будет хуже.
— Где он?
— Вместе со 2-й бронетанковой дивизией он отправился на восток.
— Как его дела?
— Не очень хорошо. Он в отчаянии, что уехал, оставив тебя в таком состоянии и покинув сына.
— Он что-нибудь оставил для меня?
— Да, письмо.
— Принеси его, пожалуйста.
— Оно здесь, в твоем секретере.
Франсуаза открыла ящик и протянула письмо сестре. Леа схватила его, но она так нервничала, что никак не могла вскрыть конверт.
— Открой его… и прочти мне.
«Моя дорогая Леа,
Если ты читаешь эти строки, значит, ты выздоравливаешь. Я так страдал, видя тебя без сознания, бьющуюся в беспамятстве, и ненавидя себя, неспособного помочь тебе и вернуть тебя в наш круг. Я поручил Шарля твоим теткам и сестрам, но теперь, когда ты наконец, поправилась, я хочу доверить его тебе. Не отказывайся, он любит тебя, как свою мать, и нуждается в тебе. Я понимаю, что это тяжкий груз, но ты достаточно сильна, чтобы нести его, и ты это уже доказала. Я надеюсь, что ты отказалась от безумного намерения записаться в Красный Крест. Твое место среди своих, около моего сына и твоих сестер. Возвращайся в Монтийяк. Я написал нотариусу, который занимался делами моего отца, чтобы он попытался продать землю и тем помочь вам восстановить поместье.
Я одновременно счастлив и опечален, отправляясь сражаться. Счастлив, потому что в воинских делах я почти забываю ужас потери Камиллы, грустен, потому что оставляю вас, Шарля и тебя. Крепко обнимаю тебя и люблю.
Лоран
PS. Как только будет возможно, я сообщу тебе, что придумаю для пересылки писем».
— Он прав. Это безумие — идти в Красный Крест.
— Это вас не касается, я делаю то, что хочу.
— Но почему?
— Я не хочу оставаться здесь. Я здесь плохо себя чувствую. Я должна яснее все видеть.
— Леа! Ты пришла в себя! Доктор, моя племянница выздоровела.
— Кажется, действительно так, мадемуазель. Итак, мое дитя, вы хотели поиграть в Спящую красавицу? Жаль, что я не принц. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, доктор.
Старый домашний доктор, наконец отыскавшийся, осматривал свою молодую пациентку.
— Отлично… отлично. Давление в норме, сердце тоже. Через несколько дней вы можете бегать по лесам с вашим прекрасным принцем. Он сильно за вас беспокоился.
Леа бросила вопросительный взгляд на сестру.
Молчаливый ответ Франсуазы означал: «Как будто ты этого не знаешь».
— Я хотела бы встать.
— Не раньше, чем вы восстановите силы. Если вы попробуете встать, то не удержитесь на ногах. Вам прежде всего нужна обильная и здоровая пища.
— Обильная? Это не так легко, — сказала Франсуаза с грустью.
— Я знаю, мадам. Надо вам помочь. Рассчитывайте на прекрасного принца, это человек с большими возможностями и чего только ни сделает для семьи своей возлюбленной. Впрочем, довольно шуток. Мадемуазель, вы меня хорошо поняли? Нашей девочке ежедневно нужно мясо, молочные продукты, рыба, яйца…
— Короче, доктор, все то, чего нельзя достать.
— Месье Тавернье достанет. До свидания, дитя мое, пока пусть за вами поухаживают.
— Я провожу вас, доктор.
Когда тетя Альбертина и доктор вышли, Леа разразилась слабым смехом. По-прежнему оптимист и наблюдательный тип, этот старый возлюбленный тети Лизы.
— Франсуа часто заходил?
— Часто!.. Ежедневно, несколько раз в день и между каждым визитом по крайней мере один телефонный звонок, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
— Сегодня прошло не меньше часа, как он не подает признаков жизни, — сказала Леа упрямо.
— Ты несправедлива. Каждый раз, когда ему это удавалось, он проводил ночь у твоего изголовья, говоря с тобой, лаская тебя и не засыпая ни на одно мгновение. На него было жалко смотреть, такой у него был убитый вид и красные от недосыпания глаза. Иногда Шарль ждал его перед твоей дверью, он впускал его, и они вели долгие разговоры около твоей постели. Когда они выходили, казалось, оба лучше выглядели. Шарль принял Франсуа, которого называет: мой большой друг. Тебе улыбнулась судьба быть так любимой.
Грусть в голосе говорившей поразила Леа, она упрекнула себя за безразличие к горестям своей сестры. В первый раз после своего возвращения в Париж она ее по-настоящему рассмотрела. Как же она изменилась, эта молоденькая санитарка из Лангона! Эта молодая женщина, которая так отважно защищала свою любовь к немецкому офицеру! Куда исчез этот ореол красоты, освещавший ее немного банальное лицо провинциалки из добропорядочной буржуазной семьи? Это кокетство влюбленной, открывающей прелести столицы? Это сияние молодой матери, так гордо прогуливающей своего ребенка по набережным Сены?
Леа рассматривала эту незнакомку, которая была ее сестрой, и замечала горькие складки возле рта, плотно сжатые губы, впалые щеки, бледность которых подчеркивали неловко наложенные румяна, тревожный, все время блуждающий взгляд и этот тюрбан со смешной прядью волос, напоминающей накладные волосы старой актрисы немого кино. А эти руки?.. Эти нервно дрожащие пальцы… У Леа сжалось сердце от жалости к сестре. Ей хотелось ее утешить, обнять, но она лишь пробормотала:
— Ты знаешь что-нибудь об Отто?
— Нет, у меня нет вестей от Отто. Я пойду за тетушками.
Усталость охватила Леа, она снова закрыла глаза.
Когда Альбертина и Лиза де Монплейне вошли, она спала.
Вечером Леа увидела уже другое лицо, склонившееся над ней.
— Франсуа!
В свой поцелуй они вложили, наверное, все, что не могли и не умели высказать. Они оба ощутили тот вкус к жизни, который давал им силы преодолевать самые тяжкие воспоминания.
— Пожалуй, моя дорогая, нужно привести в порядок перышки. Вы знаете, что я не люблю мешки с костями.
— При теперешней нехватке всего это будет нелегко.
— Не утруждайтесь хозяйственными проблемами. Я возьму на себя это дело.
— Как вам это удается? Разве ваши друзья по черному рынку продолжают свою плодотворную деятельность?
— Вижу, что болезнь не лишила вас острого язычка. Мне это нравится. Мои друзья, как вы выразились, испарились и должны быть сейчас во дворцах Баден-Бадена или испанских тавернах, но их сменили другие, не менее оборотистые. Эстелла готовит вам куриный бульон, яйцо всмятку и творог и вдобавок старый «Лафит-ротшильд». Вы потом скажете, как вам это понравится.
— Не от этого я могу отрастить свои перышки, как вы выражаетесь.
— Припомните Киплинга: «Торопливость погубила желтого змея, который хотел проглотить солнце».
— Это очень любезно с вашей стороны — сравнивать меня со змеем.
— Вы самая очаровательная маленькая змея, которую я знаю, — сказал он, гладя ее по волосам. — Завтра я пришлю вам парикмахера, а то сейчас это похоже на солому. А пока вы примете ванну.
После бани, которую он устроил для нее и которая привела его в прежний транс (хотя они все же сообразили закрыть дверь на ключ), он снова уложил ее в постель.
Они жадно проглотили еду, приготовленную Эстеллой, и опустошили бутылку вина. Вино возвратило краски на лицо Леа и заставило заблестеть ее глаза. Что до Франсуа, то его глаза ясно говорили о желании вернуться к прерванным забавам. В дверь постучали.
— Откройте! — крикнула Франсуаза.
Тавернье бросился к двери, и на руки ему упала молодая женщина, выпалившая:
— Чету Файяров нашли в колодце!
Вошла Лаура.
— Они были убиты и брошены в колодец на нижнем винограднике.
— Кто вам это сообщил?
— Руфь позвонила и рассказала.
