Дальше слушать эти бредни Гавриил не стал. Он поднялся, расплатился, попросил прислугу постеречь его лошадь — ему, мол, нужно еще в городе выполнить кое-какие дела, прежде чем ехать в замок, — и вышел на улицу.
У колодца он умылся и отправился бродить по улицам, прилегавшим к городским стенам, пока не обошел весь город. На сердце у него было тяжело. Гавриил хотел бы тотчас же отправиться в монастырь Бригитты, но… не мог выбраться из города. Все ворота были заперты, стены — высоки, внизу повсюду горели сторожевые огни, наверху, на галереях и башнях, вышагивала бдительная стража, вооруженная аркебузами и пистолетами, и недреманным оком обозревала окрестности. Гавриил понял, что выбраться из города сегодня ночью попросту невозможно. Разве только за спиной вырастут крылья или ангел-хранитель протянет ему руку помощи из туч… Он был узником, и весь город стал его тюрьмой.
Гавриил призадумался…
А что будет, если он завтра случайно столкнется с людьми Иво Шенкенберга и те его узнают? Что будет, если на одной из улочек его увидит юнкер Ханс Рисбитер? Да, своей чрезмерной смелостью, необдуманностью поступка Гавриил навлек на себя большую опасность… Но он ни минуты не сожалел о своем отчаянном поступке — он ведь теперь точно знал, где находится его Агнес.
Против опасности надо было пустить в ход хитрость. Так он всегда поступал и ни разу не ошибся.
Гавриил бродил часа два по пустынным улицам, потом вернулся в трактир. С удивлением заметил трактирщик, что шведский солдат, ушедший несколько часов назад с измазанным лицом, но с трезвой головой, возвратился с чистым лицом, однако с хмельной головой — Гавриил пошатывался и распевал шведские песни.
— Так вот какое дело было у тебя в городе, приятель! — проворчал трактирщик. — Не мог ты здесь напиться, что ли? Думал в другом месте лучшее пойло найти? Скажи мне, швед, кто в Таллине лучше меня варит пиво?..
— Не сердись, хозяин! — просил Гавриил «заплетающимся» языком. — Что сделано, то сделано. Встретил, понимаешь, дружков, а они — других дружков… а те откуда-то катили бочонок… за разговором не заметили, кто выбил у бочонка дно, но точно знаю, что пиво было не лучше, чем у тебя, хозяин, кисловатое… и ты можешь быть спокоен, — изрядно шатаясь, Гавриил воззрился на свое отражение в зеркале. — Но в таком виде я не могу показаться в замке — наш комендант с пьяными очень строг, он велит меня посадить на хлеб и воду. Спрячь меня куда-нибудь, добрый трактирщик, чтобы я мог сутки проспать и чтобы никто меня не видел, а сам никому об этом… даже не заикайся!
Во время этой длинной тирады, которая излилась из уст Гавриила далеко не так гладко, как мы здесь передаем, пьяный швед, удержав на секунду равновесие, сунул в руку трактирщику шведскую золотую монету и тем придал своим словам чудодейственную силу. Трактирщик тотчас же перестал брюзжать и внял его просьбе: проводил пьяного гостя в свою лучшую комнату, приготовил ему мягкую постель, сам стащил с него сапоги и, вежливо пожелав ему спокойной ночи, на цыпочках удалился.
Гость проспал оставшуюся половину ночи и весь следующий день, причем сна его не потревожили ни грохот пушек, раздававшийся в тот день то из города, то из лагеря осаждающих, ни крики горожан, занимавшихся тушением пожаров, ни вопли раненых — покалеченных русскими ядрами.
Вечером трактирщик явился «шведского воина» будить:
— Вставай! Может, ты тоже пойдешь бить русских?
— Бить русских? — повторил Гавриил, отчаянно зевая, делая вид, будто еще не совсем проснулся, а сам в то же время напряженно прислушиваясь к звукам, доносящимся извне.
— Конечно, уважаемый! — трактирщик самолично подавал гостю кувшин с водой и тазик для умывания. — Сегодня ночью выйдут все: немцы, шведы, городские парни, Иво Шенкенберг со своим отрядом, а кроме того — и Каспар фон Мённикхузен со своими голодными мызными вояками. Начальником на этот раз будет сам комендант Хинрих Хорн.
— Да уж! Похоже, дело предстоит знатное, ежели впереди пойдет сам Хинрих Хорн, комендант, — согласился Гавриил.
— Они собираются взять штурмом заставу на Тынисмяги, отобрать у русских пушки и повернуть против них же самих. Дует сильный северный ветер, идет снег, и это нашим людям на руку. Нас поддержат с моря корабли… Если дело пойдет удачно, завтра город будет совершенно свободен.
— В котором часу намечается вылазка? — спросил Гавриил, все еще зевая.
— В час ночи сбор.
— Гм! Это уже скоро, — проворчал Гавриил. — Моя бедная голова, правда, еще гудит от вчерашнего, и в глазах туман. Но если все пойдут, то и мне отставать не годится. Сейчас я все еще не решаюсь показаться в замке, ибо от меня, кажется, разит, как от того пивного бочонка, что мы вчера опростали… Однако когда наступит время вылазки, я украдкой пристроюсь к остальным. Если мне повезет в бою, если я совершу какое-нибудь геройское дело, никто потом не станет спрашивать, где я сегодня весь день пропадал, — тут он бросил из-под бровей быстрый, хитрый взгляд на трактирщика. — А коня еще не украли, друг?
— Конь в конюшне, я его кормил отборным овсом. Отличный жеребец, нужно признаться. Откуда ты его взял?
— У меня богатые родители, — уклончиво ответил Гавриил.
Он расспросил трактирщика еще о том о сем и велел подать себе есть, причем в руку хозяина скользнула вторая золотая шведская монета.
Трактирщик засиял едва не сильнее той самой монеты.
— У тебя, видать, и правда богатые родители, что ты так щедр!..
…В час ночи были распахнуты Харьюские ворота, и шведско-немецко-эстонское войско в глубокой тишине выступило из города. Когда все вышли и ворота уже начали закрывать, прискакал еще один шведский всадник, догонявший остальных. Он еле-еле успел проскочить под опускавшейся стальной решеткой.
Снег перестал. Временами из-за разорванных туч выглядывала луна, освещая побелевшую землю. В русских укреплениях на Тынисмяги огни были потушены. На земляном валу стоял сторожевой и дремал, опершись на длинную пищаль. Вдруг он выпрямился и стал прислушиваться. Со стороны города доносился неясный шум, который был все громче. Какая-то черная тень быстро приближалась по белеющей равнине.
Воин направил на тень ствол пищали и крикнул:
— Эй, кто там идет?..
— Князь Загорский! — был ответ.
— Не верю. Стой там, где стоишь, не то стрелять буду!..
Но прежде чем часовой успел привести в исполнение свою угрозу, всадник оказался на валу. Прогремел выстрел, с головы всадника слетела шведская шляпа. Через миг Гавриил сорвал с воина шлем и надел его себе на голову; шведский мундир он уже сбросил раньше. В то же время он крикнул оторопевшему сторожевому:
— Теперь веришь, дурень?.. Беги вдоль палаток и кричи изо всех сил, как я: «Вставайте, русские люди, враг идет!».
И враг действительно был уже близко. Уже не таясь, будто вихрь, несся большой отряд всадников к земляному валу, а за конными бегом следовали пешие воины. Дрожала земля, бряцали доспехи и оружие…
Гавриил один не мог их остановить, но и убегать, прятаться он не стал; он повернулся лицом к наступающему войску, выстрелил в кого-то из пистолета, потом взял пику наперевес одной рукой, а меч другой. Но разве выстоишь против целого войска! Он что было силы и ловкости отбивался. И направо, и налево ударять успевал, и коня поднимал на дыбы, и бросал его в гущу защитников города, и бил конь боевой тяжелыми копытами вперед, помогал хозяину. А всадники и пешие, немцы, шведы и эстонцы, валили сплошным валом и не было видно им конца. Гавриил уж с жизнью прощался. Однако, кажется, не присматривался еще к нему ангел смерти. Под напором неприятеля Гавриилу пришлось отступить к заставе…
Впрочем большая часть русских уже поднялась на ноги и взялась за оружие. Завязалась жаркая рукопашная схватка. Редко уже слышались выстрелы пищалей и аркебуз, дрались большею частью мечами, копьями и топорами; звенело железо, стучали и трещали древка. Ругались и хрипели рыцари и кнехты, не отставали от них ополченцы; горожане и осаждающие, разя друг друга, падали замертво под копыта коней. Стенали раненые, призывая на помощь Христа и всех святых. В темноте, в ужасающей сумятице боя, в шуме и неразберихе, то тут, то там русский погибал от руки русского, немец от руки немца. В страшном месиве убитых и раненых ворочались окровавленные лошади. Схватка была такая жестокая, каких, пожалуй, под стенами Таллина еще и не случалось…
Гавриил сражался в первом ряду русских, его меч раз за разом обрушивался на вражеских всадников и всякий раз находил свою жертву. С рассеченными или пробитыми латами, брызгая кровью, вываливались рыцари из седел. Но их место занимали новые рыцари, вздымали над головами свои красные от крови флажки. Поспевали за рыцарями оруженосцы. Всюду стучали мечи и топоры, пробивая доспехи. Ржали лошади, унося в белую от снега ночь своих убитых седоков…
