Слово царя – закон.
Геннин стал собираться в дальний отъезд.
Перед отправкой в путь он обратился к Петру с просьбой:
«Вашего императорского величества прошу, в которой Коллегии оные заводы ведать и кому при тех заводах командиром быть повелите, чтоб они попечение имели о вывозе из Англии каменного угля к якорному делу, також и о приготовлении простого угля к ружейному делу и железа и о прочем, что к другим делам надобно. Дабы тогда мастеровым людям не быть в праздности…»
Петр на это ответил собственноручной резолюцией:
«О каменном уголье учинить в адмиралтейской коллегии, а буде зачем нельзя будет, то делать и деревянными. Леса определить и отмежевать так, чтоб всегда было их довольно, сметяся, сколько надобно уголья и велеть год рубить рядом, и сколько вырубите, смерить места, и таких мест определить 25 или тридцать, дабы посеченное паки выросло».
Десять дней подряд Петр употреблял марциальные воды. Почувствовав себя окрепшим, он выехал на заводы испытывать в стрельбе фузеи. Посещал он и церковные службы, слушал и сам подпевал клиросникам, но мысли Петра не витали во облацех. Думал он о великих и малых государственных и мирских делах.
Однажды за обедней, в задумчивости, под монотонное чтение иерея, Петр проронил чуть слышно:
– Ох уж эти мне монастырские жеребцы!..
И, вспомнив о своем недавнем посещении Кирилловских монастырей, торопливо перекрестившись, Петр вышел из церкви.
В тот же день, между прочими делами своими, он предписывал Синоду дополнить духовный регламент пунктами об учреждении при монастырях госпиталей и о строгости порядков между монашествующими обоего пола:
«…Надлежит определить лазареты по всем тем монастырям, за которыми вотчины есть.
…Держать лазареты чисто и порядочно (взять пример из регламента Морского).
…Гостей, кажется, лучше принимать настоятелю в трапезе а не по кельям.
…К старицам по кельям ходить запретить. О молодых подумать в Синоде, понеже зело много есть убийства младенцев…»
В то лето в Вологде, по доносу фискалов, забрали и, заковав в цепи, отправили б Москву в Преображенский приказ двух известных горожан: гораздого в своем деле мастера-иконника Петра Савина, любителя, однако, часто предаваться хмельной усладе и невоздержанного на язык богохульника. Вторым был протодьякон Матвей Непеин, человек степенных правил, недерзкий на язык, осторожный на слово, но во многом несогласный с нововведениями Петра. И поскольку протодьякон Матвей выпивал редко и по малости, вологжане, знавшие его, говорили:
– Матюха хитер, авось выкрутится из-за своего языка, а касаемо богомаза Петрухи Савина, то этому быть без головы.
И в конце концов кто-то из соглядатаев выкрикнул против них «Слово и дело», и оба заметных в Вологде человека навсегда расстались со своим родным городом.
Узнав из жалобы родных протодьякона Матвея Непеина и получив подтверждение епископа Павла о том, что Непеин есть потомок известного Непеи, Петр Первый, – как об этом сказано в предыдущей главе, – проявил свою царскую милость, повелел через Преображенский приказ не истязать пытками арестованного протодьякона, а при допросе «отличить дурь от политики» и отослать его на вечное покаяние в Соловки. Так и было сделано.
Когда Петр выехал из Вологды через Кириллов в Заонежье к оружейным заводам и марциальным водам, вологодский бургомистр Сидор Овсяников пришел в келью к епископу Павлу, сняв с себя верхнюю одежду и палаш, подошел под благословение, затем грузно сел в резное кресло, повздыхал и, уставившись на большеглазого нерукотворного спасителя, перекрестился:
– Слава богу, спровадили его величество. Ведь как снег на голову или будто ангел с небеси слетел на нас внезапно. И слава богу, был он в добром духе, хоть и лечиться едет, а не злой. Ни к чему не придирался. Напротив того, милости оказывал…
– Теперь государю полегчало. Забот поменьше. Тяжкая война закончена с божьей помощью успешно, – пояснил епископ. – Теперь ему жить, да радоваться, да строить задуманное. Дело мирное, бескровное – куда легче военного…
Вологодский епископ Павел был одним из любимцев Петра. В бытность в Петербурге, он возглавлял Александро-Невскую лавру. Часто бывал в семейном кругу Петра и даже крестил его дочь Елизавету – будущую императрицу.
– А зашел я к вашему преосвященству с просьбицей: просветите меня, христа ради, книжицей гисторической. Нет ли чего прочесть про царствование Ивана Грозного? – спросил Овсяников.
– А чего ради тебе понадобилось?
– Как же, впросак попал я. Государь говорит про Непею, что при Грозном служил, а я и к словам не пристаю, молчу каменно… Из-за этого самого Непеи его величество послабление чинит Матюхе-протодьякону, как потомку, а я, бургомистр, не ведаю, кто был Непея.
– Могу дать тебе прочесть некие главы из рукописной «Книги Степенной». Только едва ли что там есть о Непее. Был он при Грозном нашим посланником первым в Англии, прославился, что добро и праведно торговые дела вел и Россию в глазах аглицкой королевы возвеличивал. От расстриги Матвея я слыхивал, что у них в роду есть запись о том знатном предке. При случае испросить список можно у его женки знакомства ради, ежели оный в сохранности обретается…
– Позвать, что ли, ту раздьяконицу? – спросил Овсяников.
– Ты позовешь – напугаешь, – возразил епископ. – Способней будет мне за ней псаломщика послать. Но прошу не сегодня. Пусть она отлежится. Ведь что ни говори, а милость царская если не лишила жизни Матвея, то дьяконицу при живом муже государь навечно сделал вдовой. Она тут в Вологде, а Матвей до гробовой доски за монастырские стены угодил.
– И то правда, любопытство мое не к спеху, обождем, – согласился бургомистр.
Был этот разговор в феврале, а месяцем поздней, по какой-то наслышке узнала Матвеева жена, что мужа ее из Москвы вместе с другими колодниками провезли на Ферапонтове, а оттуда, после передышки, повезут в Каргополь и через Онегу – в Соловки. Успела сметливая дьяконица вдогонку с каргопольским обозом послать мужу рукавицы шубные, штаны, куделей подшитые, две пары портянок и шерстяную телогрею. И рада была получить от него оказией устную весточку через проезжих: жив, здоров, духом крепок и что во всем своем бытье-житье полагается, на заступников соловецких Зосиму н Саватия… И шлет свое родительское благословение сыну Родиону, а ей, супружнице, низкий поклон и благоволение жить без него так, как захочет.
Стала чаще похаживать бывшая протодьяконица в собор. Отбивала поклоны, жгла свечи, наделяла нищих полушками за здравие изгнанника Матвея. А Матвей Непеин нет-нет да и изловчится из соловецкой каморы послать с кем-либо из богомольцев записочку ей и сыну: «благословляю, жив-здоров, помолитесь за грешного колодника». Подписи нет, а по почерку видно: Матвей!..
Однажды в праздник, когда, по соборному правилу, епископу совершали омовение ног после службы, Павел спросил раздьяконицу, нет ли у них в семье памятной записи о преславном Непее, коего сам Грозный почестями наделял и ныне здравствующий государь Петр Алексеевич высокого о нем мнения.
– А как же, владыко, есть, бережется такая грамота, писаная и переписанная не раз из-за ветхости.
– Как бы прочесть ее?
– Это можно, от людей не скрываем. Там ничего зазорного. Родион, сбегай в избу, возьми ту бумагу, – попросила она свое разумное чадо, – ищи ее на божнице, слева в тряпице за медной иконой трех святителей…
В тот вечер епископ Павел, бургомистр Сидор Овсяников и сам воевода с подьячими сидели в архиерейской келье и неторопливо разбирали выцветшее писание на серой бумаге с гербами голландскими. Читал ее с должными ударениями и с протягом слов, где надлежало, сам епископ, коему такая бумага попала в руки первый раз.
«Во имя отца и сына… – начиналась та грамота, – писана сия в Вологде по старому списку и подсказу моего деда Василья внука Осипова 92-х лет от роду, а писал тую, сирень сию бумагу отроком будучи во учении в архиерейском дому, что на углу соборной стены, Матвей малый внучек Василья прозвищем Непеин от имени того прадеда Непеи Осипа Григоровича, что служил при царе и князе всея Руси Иване Васильевиче. Пишется чернилою и гусевым пером – не вырубится и железным топором. Предок нашего роду Непейных Осип Непея тако прозван бысть за свою трезвость, через оную стал он зажиточен, рассуден и благодеятелен. Имел торговую лавку в Гостином дворе, по ярмонкам ездил с возами и закупал и продавал кожи, овчины, мед и воск, и сапожную обутку, и кузнечный товар, и подати всякие платил беспрекословно, и был на доброй примете у самого царя. Коего году божьей милостью около городу Архангельского иначе рекомого Новые Холмогоры, близ деревни Неноксы к Розовому острову прибило английский корабль, а на том судне за главного был Чанслер и с ним немного человек, знающих морское и дело торговое. В Неноксе и на Холмогорах русской хлеба-соли откушавши, Чанслер и спутники его по приказу цареву через Вологду в Москву пропутешествовали и с ними из вологодского купечества был Осип наш Непея. Долго ли, коротко ли жили-были те иноземцы в Москве, поджидали еще два из Англии вышедших с ними корабли, да так, надежду потеряв, не дождались, ибо те два судна, богом наказанные, погибли во льдах и люди замерзли все до единого без покаяния, поелику ихней веры поп находился на корабле с Чанслером и потому жив остался.
