Ознакомительная версия.
Однажды вечером, когда маркиз де Ла Моннери сидел в обычном состоянии чуткой полудремы, размышляя ни о чем, на площадке послышались шаги, не принадлежавшие кому-либо из слуг. Это оказался майор Жилон, который подошел к маркизу, чуть задыхаясь, и у старика возникло ощущение, что вокруг него теперь весь вечер будет жужжать громадный шершень.
– Дорогой друг, я приехал сообщить вам не слишком приятную новость, – с места в карьер начал бывший драгун.
– Неужели!.. И в чем дело? – осведомился маркиз.
– Так вот… наш бесценный друг, госпожа де Бондюмон…
Жилон сказал «наш», выказывая тем самым и деликатность, и понимание.
– Одиль, конечно, – промолвил маркиз. – В самом деле, я давно уже ее не видел. Когда она приезжала в последний раз? Я что-то не припоминаю.
– Она очень больна, – выпалил Жилон.
– Ах, вот как! И что же с ней?
– И сердце, и… словом… с ней очень плохо.
Маркиз откашлялся.
– Она умерла? – спросил он.
– Нет, дорогой друг, нет, я бы вам сразу сказал, будьте уверены! – ответил Жилон и, выдержав паузу, добавил: – Нет… пока еще нет.
Затем, обеспокоенный, он подождал реакции старика. Но ее так и не последовало.
– Это, может быть, вопрос нескольких часов. Мне кажется, вы должны туда поехать, – снова заговорил Жилон.
«В сущности, ужасно взваливать такое бремя на плечи старика, – подумал он. – И хотя он не проявил никакого волнения, там с ним может случиться удар…»
В который уже раз судьба заставляла Жилона вмешиваться в дела других и касаться вопросов деликатных, причем его топорная дипломатия лишь осложняла дело.
– Да, да… вы правы, мне нужно туда поехать, – проговорил маркиз. – Ну что же, сейчас прикажу запрягать.
– Нет, что вы, я отвезу вас – я на машине. Вам будет удобнее, и мы быстрее доедем.
– Ах да! Верно! У вас ведь автомобиль!
Старик потряс бронзовым колокольчиком с деревянной ручкой, лежавшим рядом с ним на траве. Казалось, будто похоронный звон прокатился по крышам и гумнам деревни, и крестьяне внизу стали говорить:
– Гляди-ка! Господин маркиз зовет Флорана раньше, чем обычно. Может, ему нехорошо, а может, это из-за майора, который давеча приехал?
Флоран появился на площадке, сипя и шаркая ногами.
– Флоран, одеваться! – приказал маркиз. – Мне нужно ехать в Жуэнври.
Старик дворецкий поспешил обратно в замок.
«Так, так, что же мне, прямо сейчас ему сказать или подождать, пока мы тронемся в путь, – размышлял Жилон, выполнивший лишь часть – притом наименее деликатную – своей миссии. – Если я скажу ему сейчас, он может взбрыкнуть или захочет подумать. А если я скажу только в машине, у него сложится впечатление, что это западня… И зачем только я ввязался в эту историю? Но, в сущности, Господу, должно быть, на это наплевать. Правда, мне бы хоть сообразить привезти кюре – вот что нужно было сделать. Вот ведь всегда я обо всем думаю слишком поздно. Нет, я не вправе, я должен сказать ему прямо сейчас».
И он, просунув язык в дырку, где не было зуба, для храбрости прищелкнул языком.
– Ваша подруга, – сказал Жилон, – примет сейчас последнее причастие.
– О да! Это необходимо! – отозвался маркиз.
– Так вот, она хотела бы… только не сердитесь на то, что я сейчас скажу, – я ведь только передаю ее волю, – продолжал Жилон, слегка запинаясь. – Я могу говорить без обиняков, не так ли? Если только я правильно понял, между вами и ею существовала…
– Что? Что вы хотите сказать? Что она была моей любовницей? – с легким нетерпением проговорил маркиз. – Да, конечно, и вы прекрасно это знаете. Такого рода вещи невозможно скрывать вечно. Главное не то, чтобы об этом не знали, а чтобы не слишком много говорили.
– Так вот, ваша подруга хотела бы принять одновременно и другое таинство – для которого необходимо ваше присутствие, – чтобы предстать перед Господом безгрешной, – продолжал Жилон. – Словом, выражаясь яснее, она хотела бы умереть, обвенчавшись с вами. Вот!
– А! – только и произнес маркиз.
В эту минуту появился Флоран с ворохом вещей. Он помог хозяину надеть пальто, завязал ему вокруг шеи шерстяной шарф, натянул на руки вязаные перчатки, точно, выйдя из стен Моглева, старик попадет сразу из весеннего тепла в морозную зиму.
Слепца проводили к машине и осторожно усадили на сиденье, устроив между коленями трость.
«Надо же, чтобы так не повезло, – думал Жилон, трогаясь с места, – и это случилось как раз, когда Жаклин и Габриэль в Париже… Конечно, я мог бы попытаться позвонить им, но на это ушли бы часы. Да и, возможно, их нет дома. А главное, это все равно ничего не изменит. Я же знаю Жаклин. При известном ханжестве, которое ей свойственно, она сочтет, что все правильно. Главное только – не опоздать».
Дорога в Жуэнври была вся в буграх и рытвинах. Жилон вел с максимальной скоростью, стараясь, однако, выбирать места поровнее и время от времени бросая взгляд на восьмидесятисемилетнего жениха, чья суженая, возможно, к их приезду будет уже мертва.
Неожиданная прогулка, ночной воздух и рычание мотора, казалось, приободрили маркиза. Он вспомнил, что не так давно уже ездил с Жилоном на похороны брата, генерала, в церковь Дворца Инвалидов.
– А я думал, мне больше не представится случая выехать из Моглева, – вдруг произнес он.
Мир стариков, ограниченный вначале парком или садом, затем каким-нибудь укромным уголком в саду, потом порогом, потом комнатой, куда ведет лестница, по которой они больше не спустятся, потом брюками и курткой, висящими на спинке стула, которые они больше не наденут… Смерть неумолимо надвигается на них до тех нор, пока их жизненное пространство не ограничится точными размерами – размерами могильной ямы.
Урбен де Ла Моннери был скорее рад неожиданному путешествию, прервавшему монотонность ежедневного отступления.
Он вполне отдавал себе отчет, в чем цель его выезда. Он ехал к Одиль, чтобы некоторым образом «оформить» их отношения. Он не ответил Жилону ни «да», ни «нет» не из осторожности, а только из нерешительности и отсутствия воли. Идея этого брака in extremis[26], этой серьезной, но вполне теоретической акции, этого обязательства, касавшегося только прошлого, пробудила в нем лишь отзвук ослабевших струн воспоминаний.
А пока он позволял везти себя, не заботясь об осторожности, покоряясь обстоятельствам и чужой воле.
У него была супруга, Матильда, чьи прекрасные черные волосы и бледное лицо часто вставали перед его мысленным взором. Самая красивая женщина Франции после императрицы, как считал он. К несчастью, слишком узкие бедра. И ребенок тоже умер. В отместку провидению Урбен даже забыл, где находится в Моглеве портрет Матильды.
Почему он так и не женился на Одиль, когда она в свою очередь – вот уже больше двадцати лет назад – овдовела? Прежде всего, из страха показаться смешным – они находились уже в том возрасте, когда обычно празднуют золотую свадьбу, а кроме того – вопрос условностей, принципов и привычек. Одиль была из буржуазной семьи, так же, впрочем, как и Бондюмоны. В тот единственный раз, когда она затронула с Урбеном вопрос о замужестве, он обрезал ее крайне жестко.
– Законно или нет, – ответил он, – я никогда не поселю свою любовницу в Моглеве. И тому препятствует множество причин.
Больше за все двадцать лет Одиль никогда к этому не возвращалась…
Жилон резко затормозил, и в ту же секунду маркиз во мраке привычной тьмы как будто различил маленький желтый огонек.
«Смотри-ка, я что-то увидел!» – подумал он.
– Молокососы, едут прямо на нас с зажженными фарами! – вскричал Жилон.
Встречная машина проехала мимо, скрипя рессорами.
Маркиз положительно был доволен неожиданной прогулкой. Давно уже его чувства и разум не действовали столь активно.
Урбен де Ла Моннери сосредоточился, пытаясь вспомнить большой, длинный и низкий дом, увенчанный высокой крышей в стиле Мансара[27]. Он видел этот дом осенью в красноватой сетке ампелопсиса, а сейчас его стены были скрыты плотной завесой зеленеющих вьющихся растений.
Поднимаешься на три ступеньки, чтобы войти в дом, и спускаешься на одну, чтобы пройти в комнату слева…
– Я аббат Проше, – произнес кто-то, под чьими тяжелыми шагами заскрипел состарившийся паркет.
– А! Добрый вечер, господин кюре, – ответил слепец, протянув ему два пальца поверх набалдашника трости.
Кюре поспешил взять эти два пальца и легонько пожал их, склонившись, точно он собирался поцеловать кольцо епископа.
– Позвольте, господин маркиз, служителю церкви, – сказал он, – почтительнейше принести вам свои поздравления по случаю того, что вы собираетесь сделать. Это очень, очень хорошо… для успокоения ее души и даже для вашей, господин маркиз.
Еще под чьими-то шагами скрипнули половицы.
– Вот и господин мэр, – сказал кюре.
– А! Ну что ж, я вижу, все было подготовлено, – заметил маркиз.
Ознакомительная версия.
