— Проси, — сказал Зюдерланд, поспешно надевая халат.
Слуга ушел и через несколько минут впустил в кабинет петербургского полицеймейстера Рылеева, по одному виду которого банкир понял, что тот явился к нему с потрясающей вестью. Банкир весьма вежливо принял полицеймейстера и предложил ему кресло, однако Рылеев отрицательно покачал головой и сказал:
— Господин Зюдерланд, верьте мне, я в полном отчаянии, хотя для меня и большая честь, что ее величество поручила лично мне выполнить такое приказание, однако жестокость его меня крайне удручает… Вы, вероятно, совершили какое-нибудь ужасное преступление?
— Преступление! — вскричал банкир. — Кто совершил преступление?
— По всей вероятности, именно вы, поскольку вы должны подвергнуться этому наказанию.
— Клянусь честью, никакого преступления я не совершал, я принял русское подданство и ни в чем не виновен перед ее величеством…
— Вот потому, что вы теперь русский подданный, с вами и расправляются так жестоко. Будь вы британским подданным, вы могли бы обратиться за защитой к британскому послу…
— Но позвольте, ваше превосходительство, какой же приказ дан вам относительно меня?
— У меня не хватает духу сказать вам…
— Я лишился, стало быть, милости ее величества?
— О, если бы только это!
— Неужто меня высылают в Англию?
— Нет, Англия — ваша родина, и для вас это вовсе не было бы наказанием.
— Боже мой, вы меня пугаете! Так, значит, меня ссылают в Сибирь!
— Сибирь — превосходная страна, которую зря оклеветали. Впрочем, оттуда еще можно вернуться.
— Скажите же мне, наконец, в чем дело? Уж не сажают ли меня в тюрьму?
— Нет, из тюрьмы тоже выходят.
— Ради бога, — вскричал банкир, все более и более пугаясь, — неужели меня приговорили к наказанию кнутом?
— Кнут — ужасное наказание, но оно не убивает…
— Боже правый, — проговорил Зюдерланд, совершенно ошеломленный. — Понимаю, я приговорен к смерти.
— Увы, да еще к какой смерти! — воскликнул полицеймейстер, поднимая глаза к небу с выражением сочувствия.
— Что значит «к какой смерти»? — простонал Зюдерланд, хватаясь за голову. — Мало того, что меня хотят убить без суда и следствия, Екатерина еще приказала…
— Увы, дорогой господин Зюдерланд, она приказала… если бы она не отдала этого приказания мне лично, я никогда не поверил бы…
— Вы истерзали меня своими недомолвками! Что же приказала императрица?
— Она приказала сделать из вас чучело!
— Чуч…
Несчастный банкир испустил отчаянный вопль.
— Ваше превосходительство, вы говорите чудовищные вещи, уж не сошли ли вы с ума?
— Нет, я не сошел с ума, но, вероятно, сойду во время этой операции.
— Как же это вы, кого я считал своим другом, кому оказал столько услуг, как вы могли выслушать такое приказание, не попытавшись объяснить ее величеству всю его жестокость…
— Я сделал все, что мог, никто на моем месте не осмелился бы говорить так с императрицей, как говорил я. Я просил ее отказаться от этой мысли или, по крайней мере, выбрать кого-нибудь другого для исполнения ее воли. Я умолял со слезами на глазах, но ее величество сказала знакомым вам тоном, тоном, не допускающим возражений: «Отправляйтесь немедленно и исполняйте то, что вам приказано».
— Ну и что же?
— Я отправился к натуралисту, который готовит чучела птиц для Академии наук: раз уж нельзя избежать этого, пусть ваше чучело сделает хоть мастер своего дела.
— И что же, этот подлец согласился?
— Нет, он отослал меня к тому натуралисту, который набивает обезьян, ибо человек больше похож на обезьяну, чем на птицу.
— И что же?
— Он ждет вас.
— Ждет, чтобы я…
— Чтобы вы сию минуту явились к нему. По приказанию ее величества это нужно сделать немедленно.
— Даже не дав мне времени привести в порядок свои дела? Но ведь это невозможно!
— Однако так приказано!
— Но разрешите мне, по крайней мере, написать записку ее величеству.
— Не знаю, имею ли я право…
— Послушайте, ведь это последняя просьба, в которой не отказывают даже закоренелым преступникам. Я умоляю вас» [139].
Анекдот, произошедший в конце XVIII века здесь, на Английской набережной, красочно пересказал в одном из своих первых романов французский писатель Александр Дюма, знакомя читателя с беспрекословной исполнительностью подданных императрицы Екатерины II, готовых немедленно привести в действие любые, даже самые невероятные, приказы государыни.
Историю банкира Ричарда Зюдерланда (Сутерланда) Дюма позаимствовал из воспоминаний графа Луи Филиппа де Сегюра, с 1784 по 1789 год служившего послом Франции при российском дворе. И если Дюма можно было бы упрекнуть в художественном вымысле, то его источник де Сегюр уверяет, что, несмотря на странность анекдота, многие его знакомые и сослуживцы подтвердили его достоверность.
Ричард Сутерланд был старшим сыном шотландского кораблестроителя, построившего замечательную карьеру на русской службе. Он не пошел по стопам отца, хотя с флотом был тесно связан. Предприимчивый молодой человек занялся торговлей с иностранными государствами и уже в двадцать шесть лет, женившись, приобрел этот особняк, который до нашего времени дошел значительно перестроенным будущими хозяевами. Ричард и его жена Сара прожили здесь много лет, стали родителями двоих детей, названных также Ричардом и Сарой. Богатый купец Сутерланд стал важнейшим членом английской общины и, наконец, в 1779 году был назначен придворным банкиром.
Подобная работа при дворе Екатерины II была достаточно ответственной и требовала большого доверия сторон. Еще десять лет назад, в годы Русско-турецкой войны правительством были сделаны многомиллионные займы в европейских банках, которые до сих пор не только не были выплачены, но и увеличивались. Сутерланд должен был, играя на курсе рубля и проводя переводы по
