Ленивые римляне лузгали подсоленных прусов, как жареные тыквенные семечки: отрывали крылышки, кидали в рот, выплевывали шелуху.
– Давненько мы не вкушали ничего экзотического из запретных для евреев блюд, – мечтательно закатил глаза к потолку легат. – Эй, Вилка, ты почему стал нас плохо кормить? Плетей захотел?!
– Кошелек денег не дает, – промямлил побелевший главный повар.
Одним бешеным взглядом, без помощи тела, Гай сделал подножку рабу-казначею: тот повалился ниц как подкошенный.
– Милостивый господин, иссякли запасы и продуктов, и сестерциев! Осталось всего на неделю...
– К родителям моим за деньгами посылал?
– Да. Отказали...
– К ростовщикам?
– Не увеличивают кредит, грозят обратиться в суд, ибо ты не заплатил еще по старым долгам...
– Хм... А как насчет получения жалованья в воинской казне?
– Знакомый раб-интендант сказал, что тебе там причитается изрядная сумма, однако выплатят ее только в Германии. Наглый такой... Говорит, что, если бы плату за воинскую службу выдавали не на месте ее прохождения, все солдаты и командиры не вылезали бы из Рима...
– Вот нахал! Однако глаголет правду. Так, что же делать? Серторий, пошли-ка гонцов в свое неапольское поместье за жратвой и серебром!
– Уже отправил вчера, легат. Через дюжину дней прибудут, – недовольно проворчал прижимистый приемный отец Иуды. Он любил погулять, но только за чужой счет. Благодарность к щедрому Гаю, который долгое время один содержал еще и трех представителей семейства Луциниев, и понимание того несомненного факта, что командиру не стоит отказывать (себе дороже обойдется), заставили примипула придушить сосавшего сердце червяка скупости.
– Придется пока затянуть пояса потуже, – вздохнул Гай.
– Неужто конец разврату?! – съехидничал «врей.
– А то тебе! – радостно ухмыльнулся патриций. – Будем теперь, как настоящие бедняки, обшаривать лупанарии. Там и дешевле, и выбор побогаче. Бабы, конечно, не такие ухоженные, но главное место у всех одинаковое...
– А не стыдно в открытую посещать дома терпимости? У нас в Иудее блудницы живут отдельно, а не вместе, и то к ним ходят тайно, чтобы соседи и знакомые не увидели...
– Но ведь ходят? И ты небось не брезговал, брат? – вдруг неожиданно заинтересовался Лонгин.
– Грешен, – поник головой зелот.
– Да в чем грех-то? – пожал плечами легат. – У нас есть пословица: «Сноситься с проститутками в борделях – значит, испытывать небольшой стыд и незначительные расходы, потому что стыдно, когда приближаешься к этим созданиям, и, кроме того, еще приходится тратиться на них». То есть это не грешно, а чуть-чуть постыдно. Впрочем, я такой мудрости не признаю. Мне лично пользоваться шлюхами не зазорно и очень приятно.
И тут Иуду поразил приемный отец, который почти всегда только действовал, говорил очень мало. Серторий ни с того ни с сего произнес целую речь по неожиданной для сурового центуриона теме:
– В Риме издревле проституция была объявлена необходимой, и соития с блудницами рекомендовались как защита от прелюбодеяния и совращения честных девушек. Тем не менее посещение борделей в старину считалось вообще-то позором, и никто не решался отправиться в лупанарий днем, открыто. Для этой цели обыкновенно выбирали вечерние или ночные часы. Но и тогда, чтобы не быть узнанными, голову покрывали плащом или же укутывали капюшоном. Посещение лупанария с открытой головой воспринималось как большое бесстыдство...
Квинтилий не упустил случая блеснуть эрудицией:
– Аналогичные воззрения существовали и у греков. Знаменитые и выдающиеся мужи часто защищались против упреков в посещении домов терпимости. Отцы нередко лишали сыновей наследства за связь с проститутками, потому что они проматывали подчас целые состояния...
– Если бы ты мог помолчать хоть минуту, болтливый вольноотпущенник, и не прервал меня, то уже узнал бы, какие огорчения я доставил в юности своему отцу! – Примипул, как всегда, не стеснялся в выражениях.
Квинтилий прикусил язык, а Серторий опять перехватил нить разговора:
– Едва выскочив из детских пеленок, когда мысли мои еще не успели отвернуться от ребяческих интересов, я страстно полюбил малолетнюю рабыню и сейчас же, за спиной отца, перетащил к ней все свое имущество. Жадный сводник, хозяин девушки, вымогал у меня, что только было возможно. Но затем отец выступил с порицанием против меня. День и ночь он описывал мне подлость и лживость хозяина проститутки: мое состояние, говорил он, все уменьшается, а сводник все жиреет. «Серторий больше мне не сын, – кричал он по всему городу, – пусть всякий остерегается дать ему взаймы хоть один сестерций!» По его мнению, нет худшего поведения, если сын развратным образом жизни растрачивает все, что отец с таким трудом приобрел. Ему стыдно, говорил он, что так долго щадил меня: где нет стыда, там жизнь ничего не стоит. Из-за этих дрязг я с радостью ушел в армию... i
– Ты не совершил никакого греха и вообще ничего дурного, – категорично заявил Гай. – Ты любил проститутку, потому что ты был юношей. Ты исправился и женился.
–Да, но теперь, чтобы овладеть женщиной, мне нужно представить вместо ее лица нежный лик моей маленькой Фрины, – с мукой в голосе признался Серторий и пристыженно замолк.
Потрясенная компания какое-то время хранила молчание. Тишину решился прервать эфиоп – и на сей раз его стали слушать с благосклонностью.
– С тем, что рассказал примипул, контраст представляет в известной степени благосклонное суждение многих столпов общества об отношениях молодых людей с проститутками. Мы встречаем такие взгляды даже в более раннее время республики, когда господствовали строгие нравы. Старый Катон, увидавший юношу, выходящего из борделя, похвалил его в следующих словах: «Это лучше, чем соблазнять чужих жен». Правда, он в другой раз сказал тому же юноше, увидав его вторично выходящим из лупанария: «Юноша, я похвалил тебя за то, что ты иногда ходишь сюда, но не для того, чтобы ты жил здесь». Весьма характерны следующие слова Цицерона: «Впрочем, если кто думает, что молодежи запрещено любить проституток, там он придерживается – не могу этого отрицать – очень строгих правил. Но он стоит в противоречии не только с вольными нравами современного мира, но и с тем, что входило в привычку и было признано нашими предками. В самом деле, когда этого не было? Когда осуждалось? Когда это не было разрешено? И когда, наконец, нельзя было делать того, что было разрешено?» Есть и такое мнение: сношения с проститутками – привилегия молодежи, между тем как для более пожилых мужчин это непозволительно...
– Какая-то двойственная мораль, – щегольнул Иуда одним из любимых терминов Гераклита.
– Очень тонко сказано! – восхитился Мнемон. – Этот ложный принцип очень точно и ясно выразил римский поэт Плавт, живший два века тому назад: «У женщин поистине суровая судьба, и им во многих отношениях хуже в этом случае, чем мужчинам. В самом деле, если муж содержит за спиной жены проститутку, это сходит ему с рук безнаказанно, даже если жена узнает об этом. Но если жена когда-нибудь уйдет из дома без ведома мужа, это сейчас же может послужить ему поводом для жалобы и расторжения брака. Пусть бы был один закон для мужа и жены! Честной женщине достаточно одного мужа; почему же и мужу недостаточно одной жены? Клянусь, если бы мужей, бросающихся в объятия проституток за спинами жен, наказывали так же, как жен, которых выгоняют из дома, когда они в чем-нибудь провинятся, мы увидали бы гораздо больше разведенных мужей, чем жен!» В свете этой морали проституция обнаруживает двойственное лицо, которое метко характеризуется выражением «необходимое зло». С одной стороны, нельзя отрицать целесообразность блудниц для социального урегулирования половой жизни. С другой стороны, они стоят на низшей ступени общественной лестницы, их клеймят печатью позора и бесчестья...
– Что за чушь! Может, кто и клеймит, да только не я! – расхохотался Гай. – Хватит болтать, пошли в лупа-нарий! Послушай меня, Иуда, – предупредил примипул по дороге, – прими меры предосторожности. Не заходи в клетушку сразу, отдай ценные вещи и кошельки сопровождающим нас рабам легата. И еще! Когда ты переступаешь порог каморки, над которой прибита дощечка, все равно, привлекает ли тебя туда мальчик или девушка, тебе будет недостаточно ни дверей, ни занавески и задвижки. Закупоривай даже мельчайшую щель, которая кажется тебе подозрительной, а также дырочки, пробуравленные, быть может, сладострастными иглами. Такие дырочки часто делаются в борделях, чтобы дать посторонним возможность за плату наблюдать любовные сцены.
– Что вы за люди! – покачал головой Гавлонит. – Мало вам самим творить разврат, так еще интересно следить за тем, как это делают другие!
– Почему только другие?! – захохотал Гай. – За собой тоже интересно наблюдать! Во многих борделях устроены комнаты с зеркалами на стенах и потолке. Это прекрасный инструмент возбуждения! Мой клиент Тоетой Квадра постоянно устраивает в таких палатах забавы с «лупами» и мальчиками. В обычных комнатах он, бедняга, возбудиться не способен, помоги ему Приап!
