— Нет у Кучума здеся войска! — сказал Ермак. — Мы его покамест перехитрили и обманули. Но это — пока что. Поспешать надоть, ребятушки. Ты через Дон по первому льду никогда не бегал? — спросил он Мещеряка. — Помнишь, как там? Бежишь, а за тобой лед проваливается... Кто стал — пропал! Вот и мы так-то! Поспешай, ребятушки!
Потому и гребли без отдыха! Спали, сидя на стругах, благо река становилась все шире и полноводней. Да и сплавлялись теперь вниз по течению.
Только удивительно было, что еще не попалось пока что ни людей, ни жилья... Будто места были совсем людьми незнаемые.
Совпало сказочное бабье лето и с выходом стругов из волока. Теплое, почти летнее солнце осветило такую красоту, такие дали, что казаки на стругах перестали даже говорить о походе, о боях...
Молча, пораженные открывавшейся за каждым попоротом красотой, сидели они на стругах. Сибирь распахнула перед ними ослепительную цветастую шаль своей осени.
Малиновые, желтые, белые осыпи были покрыты сказочным лесом и наполнены тишиной. В синей воде, такой чистой, что виднелись камни на дне, тенями проходили рыбы. Лоси переплывали реку, и казаки не решались стрелять в них, — так прекрасна была тишина и красота этой новой незнаемой земли. Даже не пели...
Вот оно — Беловодье! Вот они — Золотые горы! Потянули за стругами переметы, и сразу пошла такая рыба, что не успевали с крючков снимать.
О чем думал Ермак, лежа на носу струга, — неведомо. Не хотелось думать ни о Кучуме, ни об Алее... Может быть, впервые за много лет в душу пришел покой...
Передний струг, незаметно для себя, выплыл далеко вперед за несколько речных поворотов.
— Погодить надо! — сказал кормчий.
Река несла быстрые воды, и подождать на воде было невозможно. Причалили к длинному песчаному берегу. Развели костерок. Кто-то разделся, ополоснулся в реке и подставил спину теплому солнышку, кто-то затеял постирушку, развесил порты прямо на весле по-над бортом струга.
— Эх! — проскрипел сорванной глоткой Кирчига. — Благодать какая! Господи! Жить бы так до самой смерти.
— Да! — подтвердил Окул. — А рыба-то как тут хватает! Прям за голый крючок, без наживки... Тут и зверя непуганого тьма. Вон, так и скачут!
— Что это там? Олень?
— Не медведь? — просипел Кирчига.
И в ту же минуту несколько теней метнулось к ним от ближайших кустов. Голые, растерявшиеся казаки ничего не успели сообразить, как были связаны ремнями и сложены в ряд.
Странные люди, что напали на них, с любопытством, без ненависти и злобы разглядывали пленников. Люди были волосом черны, безбороды, раскосы. Вооружены луками и стрелами. У некоторых были короткие копья-рогатины. Но чуднее всего была одежда: гладкая, блестящая.
«Рыбья кожа! — сообразил Окул. — Вот чудо-то!»
Неведомые люди переговаривались между собой на совершенно непонятном языке. Одни рассматривали связанных казаков, другие полезли на струг, опасливо перебирая там незнакомые вещи, явно не зная, для чего они предназначены.
Вот один поднял пищаль, заглянул в ствол, засунул туда палец.
— Эй! Придурок! — крикнул Окул. — Положь рушницу!..
— Не он придурок! А мы! — просипел Кирчига. — Надо же так оплошить! Эва, как разомлели...
— А может, они людоеды?
— О Господи!
Люди в одежде из рыбьей кожи стали вытаскивать из струга топоры, сабли, ножи. Каждая новая вещь вызывала у них бурю восторга. Они так увлеклись, что совершенно перестали обращать внимание на пленников. Окул попытался подползти к костру, чтобы пережечь ремни. Он уже почти подкатился к углям, моля Бога, только чтобы дикари подольше возились на струге.
— Не впервой, вывернемся, — шептал он.
Вдруг завопил один из воинов в рыбьей коже.
«Попался!» — мелькнуло в мозгу Окула.
Но тут грохнул пушечный выстрел.
Казалось, рухнули горы. Мимо Окула вихрем помчались воины в рыбьей одежде. Опомнился Окул, когда казаки разрезали на нем ремни.
— Ах вы сукины дети! — кричал Кольцо. — Разомлели! Оплошались! Вы ж — передовой струг! По десять розог каждому!
Освобожденные казаки с каким-то облегчением ложились под розги.
— Спасибо, братцы, за науку! Простите, Христа ради!
Подплывали остальные струги. На них горели фитили, и борта щетинились стволами рушниц.
С передних прыгали казаки, бежали по песку. Облегченно хохотали.
— Да, — сказал Ермак Старцу. — Несть на земле Царствия Небесного. Где человек — везде война!
— Да будя те... — махнул рукой Старец.
Атаманы посовещались и решили далее идти со всеми опасениями.
— Ежели те, что сбежали, ничего Кучуму не донесли, так теперь непременно молва пойдет, — сказал Мещеряк.
— И пущай идет, — сказал Пан. — Пущай опасаются. Окул, иди сюды.
Окул, деловито натягивая штаны на поротую задницу, подбежал во всей готовности, с видом проштрафившейся собаки.
— Здеся я!
— Точно ли энти, в рыбьей коже, огненного боя не знают?
— Да точно, как Бог свят! Они со страху ажник попадали! Може, кто и обделался... Гы-гы...
— И разбежались! — сказал Кирчига.
— То-то и оно, что разбежались, — вслух подумал Ермак. — Кабы вовсе не знали, они стояли бы да глазели, что это такое. Они знают, что сперва гром, а потом смерть. Потому и разбежались.
— А может, они грозы боятся, а тут будто гроза, — засомневался Черкас.
— Так, не так, а пойдем дале вот как... — сказал Ермак и, взяв прутик, нарисовал на песке, как идти стругам, чтобы не мешать стрельбе. — И выплывать нужно скорее. Тут река узка. Как жиманут с двух берегов, только с нас юшка брызнет, — закончил он, стирая ногой нарисованное. На стругах казаки без команды заряжали пищали и пушки.
Поскольку было неясно, с какого берега ждать опасности, три большие пушки разместили так: впереди на струге Единорог, а в двух корпусах от него, по бокам, две Девки и Соловей.
Две же маленькие, что в Чусовом городке отливали, — на самых передовых стругах. Стрелки с рушницами сели на носу и на корме стругов, крепя их на рогульках вдоль бортов.
— Ну что, братья казаки, — сказал Ермак. — Первый выстрел холостой, опосля читай молитву. Как дочитал, а враг не разбежался — изо всех стволов! И напролом!..
— Ладно будет! — согласились казаки.
— Надо бы по берегам разъезды послать, чтобы чуть впереди стругов шли, — предложил атаман Яков Михайлов.
— Нет, брат, — сказал Ермак, — тут тебе не Волга. По этим берегам дозоры не пройдут — лесисто, болотисто. А течение вон какое быстрое. Они нас задержат. А вперед их загодя выслать — погубить.
— Нет уж, что Бог даст... идем веема. Вместях! сказал Гаврила Иванов. — По одной, значит, судьбе-планиде.
— Верно, — согласились казаки, расходясь по стругам.
Теперь на окружавшую красоту внимания не обращали, с трепетом ожидая, что из-за следующего поворота грянет какая-либо опасность.
Ермак все прикидывал да рассчитывал: знает Кучум о том, что они в Сибири, или не знает? Ежели знает, то с какого дня и какие меры принять может?
Перед ночлегом — а для него выбрали узкий мыс, на который незаметно не проберешься, — долго толковали атаманы, сколько у Кучума может быть войска.
По допросу многих людей там, в строгановских вотчинах, все ясачное население Сибирского ханства исчислялось в тридцать тысяч человек.
— Это если собрать всех... — шептал Ермак, не и силах уснуть.
Вода ласково лепетала у носа струга, на котором он лежал, огни костров отражались в воде. О чем-то тихонько переговаривались караульные на стругах и на берегу, храпели казаки в пологах под бортами.
— Если собрать всех. А когда ему было собрать? С Алеем ушло тысячи три. Вот это его войска и есть... На них и рассчитывает. Остальных может собирать и бросать против нас только частями. Значит, против пас сейчас пойдут заслоны на реке. Вот их и надо прорывать. Прорывать — и вперед! Застрянем, поворотимся — он успеет подтянуть с дальних окраин, а навстречу нам ударит Алей — и все...
Ермак помнил, как это бывает, когда со всех сторон наваливаются враги и казаки, прижавшиеся спинами друг к другу, машут саблями, бьют из пищалей и тают, тают... Потом кто-то отчаянно бросается на врага. Бывает, что и прорвется, но чаще — распадется плотная кучка, похожая на ежа, на отдельных людей, хлынет на них конница, и все...
— Бить кулаком, не распыляться, токмачить их, токмачить... — шептал атаман.
— Спи ты, неугомонный! Что ты все возисси, как жук в навозе! — ворчал на него спавший под боком Старец. — Спи! Всего не передумаешь! Спи!
— Языка надоть! Ох, как надоть! — сказал Ермак. — Хорошо бы мурзу, чтобы все Кучумовы думки пересказал... Ведь знает он, что мы уже тута, знает уже! Что же не нападает? Чего он ждет?
Кучум ждал возвращения Алея. Ему нечего было бросить против казаков. О том, что они перевалили Урал, он узнал, когда они еще в Туру не вышли.
