Он мог бы вызвать на дачу пару-тройку соратников и отвлечься от тяжких мыслей, наблюдая, как они, ошарашенные неожиданным вызовом, будут тревожно перебрасываться взглядами; как, не дождавшись никаких указаний, станут разъезжаться, так и не поняв, что он только затем их и вызвал, чтоб чуть-чуть потешить себя зрелищем их растерянности и даже испуга. А в отравленных алкоголем головах партийцев будет вертеться один и тот же вопрос: «Зачем вызывал?» И ни у кого из них даже мысли не возникнет спросить у него прямо: «Зачем?» И уж тем более они даже предположить не смогут, что причиной такого вызова было его особенное одиночество властителя. Можно было бы отправиться в кинозал и попытаться отвлечься, посмотрев какую-нибудь комедию, но одному и смотреть скучно, да и новых фильмов пока не было. И опять же нужна реакция окружающих – искривленная его величием и их ничтожеством, но живая реакция на фильм.
Перед ним на столе лежала папка уголовного дела бывшего колчаковского генерала. Тут же справки и оперативные отчеты, касающиеся судьбы золотого запаса Российской империи. На одной из справок своей рукой красным карандашом Сталин очертил несколько цифр. В конце концов, разозлившись, он отбросил сломанный карандаш. Злило его даже не то, что цифры были противоречивые. Злился он от изначального понимания причины такой запутанности. Кто-кто, а он понимал и знал истоки финансовой путаницы в этом важном государственном деле. Но вот оно, то самое одиночество властителя, которому не только не с кем, но и нельзя поделиться своими знаниями, поскольку тайны такого рода могут привести к потере самой власти. Судоплатов, лично докладывавший ему, не стал скрывать, что ясного понимания истории с этим золотом у него нет. Его и не могло ни у кого быть. Мало того, нельзя даже допустить этого понимания. Чего стоит только расхождение в первоначальных цифрах. Захваченный белыми в Казани 7 августа 1918 года золотой запас Российского государства составлял 651 с половиной миллион рублей золотом, не считая 110 миллионов кредитными билетами и огромных сумм ценными бумагами. Колчаковцы же спустя два месяца насчитали 695 с лишним. Откуда разница в 44 миллиона прибыла? Сталин знал откуда. Туда, в Казань, было также свезено золото, реквизированное у буржуазии. Дальнейшие расхождения были и того хлеще. По одним бумагам выходило, что вес составлял 495 тонн, а по другим – 425. Веселенькое расхождение – 70 тонн золота! После разгрома Колчака в банк Казани вернулось уже 311 тонн. Куда пропало более 184 тонн золота? Если, конечно, считать, что первоначальная цифра 495 тонн, а не 425. А туда и пропало. Часть растрачена Колчаком на войну, часть разграблена чехами и семеновцами. На судьбу золотого запаса так или иначе действовали четыре фактора Гражданской войны: белые и красные – два явных первых фактора. Третий фактор – деятельность Антанты, представленной Чехословацким корпусом. К этому же иностранному фактору он относил и японские войска. Какую-то свою игру вели представители Франции и Англии. И, наконец, бандитизм (атаман Семенов и иже с ним). Но был еще один – пятый фактор, который не учитывался при многочисленных расследованиях, но который был известен Сталину еще по дореволюционному опыту.
Иосиф Виссарионович доподлинно знал, на какие деньги делалась Октябрьская революция. На разные деньги. В том числе на деньги господствующего класса. Ситуация в стране не устраивала не только простых людей.
Знал, что еще в мае 1915 года Израиль Лазаревич Гейман, вошедший в историю под фамилией Парвус, прямо предложил Ленину деньги на революцию в России. Даже не скрывая, что деньги эти дают немцы. Ну не совсем немцы. У самих немцев каждая копейка была на счету. Но вот возражать против того, что через немецкие банки пройдут финансовые потоки, направляемые банкирами с характерными фамилиями, немцы не будут. При условии, что деньги идут на русскую революцию, с которой еврейские банкиры связывали надежды на улучшение жизни русских евреев. И он, Парвус, брался устроить бесперебойное финансирование революционеров в России. И это не было никаким сионистским заговором против России. Это была обычная практика революционной работы. Обычное привлечение средств для борьбы. Знал Сталин и то, что созданный Парвусом в Швеции институт по изучению последствий войны вовсе не изучал последствия войны. Он планировал и осуществлял эти последствия. Этот же Парвус создал первую в мировой истории экономическую, безналоговую зону. В Дании. Там, в Копенгагене, без обложения налогами и происходили финансовые чудеса с отмыванием денег, поступавших через Германию. Почему деньги шли через немецкие банки? Очень просто: немцы молчали и впредь будут молчать о происхождении этих средств. Как будут молчать о полученных средствах все партии и лидеры, их получившие. В государственной измене по собственному желанию не признаются. Но справедливости ради нужно заметить: не только большевики толпились у этой кормушки. Но как нужно было спекулировать, чтобы даже в Мекке всех финансовых мошенников, в столице Дании, доспекулироваться до высылки из страны! Парвуса выслали. Но дело уже было налажено.
Но не это с самого начала злило и раздражало Сталина. Злило то, что товарищи по партии как-то ловко стали совмещать революционную работу с коммерцией и с личными интересами. Яша Фунцерберг, он же Яков Гонецкий, не забывал отстегивать свой процент от сделок и финансовых операций. Тот же Урицкий, позже убитый глава Петроградской ЧК (туда ему и дорога), занимавшийся в этом институте контрабандой оружия, был слишком уж затратным в работе. Так же «плодотворно» трудились в этом «научном центре» Вацлав Боровский (фамилия сама за себя говорит) и Красин, в свое время ловко обстряпавший якобы самоубийство фабриканта Саввы Морозова и сумевший по завещанию покойного, через актрису МХАТа Андрееву переадресовать денежки в партийную кассу.
Сам занимавшийся экспроприациями, Сталин мог это понять и понимал. Но неожиданно даже для себя самого он понял, что в главном он представитель горских народов. Он, по сути дела, уподобился абреку, одетому в лохмотья, для которого куда важнее одежды и бытовых удобств дорогое оружие. И готового все отдать другим, ничего не оставляя себе самому. А вот товарищи по партии рассуждали как-то иначе. К тому же из всех членов ЦК партии только он один и рисковал жизнью. Им за их болтовню даже каторга не грозила. Ссылка. По тем временам курорт, да и только. Они и бежать-то оттуда не особенно желали. На воле, в отличие от ссылки, казенного содержания никто выдавать не будет. Работать надо. Один он только и бегал. Ему светила виселица, попадись он за свои тогдашние дела. Ильич даже снизошел. На заседании ЦК поставил вопрос об отстранении товарища Сталина от прямого участия в «эксах». Благодетель. Сталин помнил, сколько сил стоило Камо, непосредственно осуществившему одну их самых громких экспроприаций, выжить потом в тюрьме. Семен Тер-Петросян – Камо, разыгрывавший из себя умалишенного, не чувствующего боли, чтоб избежать повешения, вышел из тюрьмы действительно почти полоумным. И никто особенно не почесался его оттуда выручать, пока сам Сталин не настоял на организации его побега. Запомнил Сталин и то, как растроганный Ильич подарил Камо свое пальто. Что-то вроде шубы с барского плеча пожаловал, благодетель.
Сталин не забыл и издевательских замечаний в свой адрес из уст партийных спекулянтов. Они действительно готовы были его считать диким горцем в залатанном халате, даже не стесняясь, что сами уподобляются алчным ростовщикам. Ему почти открыто высказывали, что его действия по добыче денег носили уголовный характер. И это ему, который ни копейки для себя ни разу в жизни не взял. Это ему, рисковавшему жизнью из-за денег, которые шли порой неизвестно на что. Сталин однажды прямо сказал на что: «На рестораны... На дорогие партийные квартиры... На баб... Своих партийных б... вам не хватает!» «Сталин груб», – написал Ильич в известном письме к съезду. Хотя Сталин был уверен, что никакого такого письма Ильич не писал. Скорее всего Бухарин его и сфабриковал. Ленин писал прагматичнее и жестче. А тут стиль письма больно уж бухаринский, витиеватый. Недаром он в письме назван «любимцем партии». А вот «Сталин груб». Да уж, не душка Бухарин и не умник Троцкий. О последнем вообще особый разговор. Не было ни одной сферы жизнедеятельности государства, в которую не сунул бы свой нос Лев Давидович. Эту суку интересовало все – от военного дела до творчества отечественных поэтов. А уж в финансы сам еврейский бог велел ему сунуть хитрую лисью морду. Вот и колчаковским золотишком он очень активно интересовался. Личным указанием Ленина Сталин был отстранен от всех финансов в стране. Здесь партийный контроль был бессилен. Опасался Ильич, что не таких еще грубостей наслушаются товарищи от Сталина, получи он доступ к финансовой деятельности своих однопартийцев. Но и при этой отстраненности он знал, что квартира Урицкого накануне его убийства превратилась в склад сокровищ. Сталину было плевать на то, что основным мотивом истребления буржуазии было изъятие ценностей. Его не могло не злить то, что эти ценности шли отнюдь не на революцию.
