– Не захочет? – выпив, Ехэ Цэрэн, насмешливо посмотрел на него. – Тогда мы, единокровные сородичи Есугея, отберем у нее все имущество и разделим между собой. Для нас это будет даже лучше. Но она не такая дура, да и обычай есть обычай, теперь все Даритаю достанется.
Вздохнув, Ехэ Цэрэн налил себе еще и, держа в руках поданный Джамухой горячий кусок печени, задумчиво посмотрел в темную даль над костром.
– А хорошо было бы, если она и вправду отказалась. Тогда всем нам достались бы, знаешь, какие доли?.. О-о-о, это немалые куски. Но этого не будет. Оэлун не сумасшедшая… Теперь Даритай будет всем владеть…
Подошел Хулугай.
– Все погрузили.
– Стрелы все собрали?
– Все до одной.
– За раненым зверем когда пойдешь? Не забыл?
– Как только рассветет, втроем с Хантаем и Муху пойдем по следу.
– А что у других, много добычи?
– Если все вместе сложить, будет вдвое больше нашего.
– Ладно, проверь у них все, чтобы за собой ничего не оставили.
– Хорошо.
Хулугай ушел. Ехэ Цэрэн некоторое время провожал его глазами, затем тяжело встал на ноги и, пьяно покачиваясь, устало проговорил:
– Ну, что же… племянник мой… еще одно дело мы с тобой сделали, поедем домой отдыхать…
Молодой нукер услужливо подвел к нему коня, подержал стремя и, взяв под локоть, с усилием приподнимая его, помог сесть в седло.
Ехэ Цэрэн проснулся после полудня. Желтоватый косой столб солнечного света через дымоход пробивал полусумрак юрты. Плотно упираясь в земляной пол, он стоял уже на женской стороне.
Голова была тяжелая. Издав громкий, утробный вздох, Ехэ Цэрэн отбросил от себя шерстяное одеяло и огляделся. В юрте никого не было. Он вспомнил о ночной охоте и глаза его потеплели, слабая улыбка тронула его по-бычьи толстые коричневые губы. Мысль о богатой добыче согрела сердце и он, лениво перебирая в мыслях прошедшую ночь, начал подсчитывать, сколько сушеного мяса выйдет из тридцати четырех оленей и на какое время его хватит, чтобы прокормить людей…
Вдруг что-то другое, постороннее шевельнулось в памяти, заслонило приятные мысли. Ехэ Цэрэн почувствовал, что в этом кроется что-то для него важное. Он насторожился, вспоминая, что было прошлой ночью, но ничего кроме охоты и ходьбы по лесу на ум не приходило. Но то, что дало о себе знать, затерявшись где-то там, в глубине склубившихся мыслей, не уходило, бродило в потемках, тревожа душу и не находя выхода на свет.
«Надо поправить голову», – решил Ехэ Цэрэн и оглянулся на полку с посудой: домбо[39] стоял на месте.
Превозмогая тупую, давящую боль в затылке, он встал. Стараясь не шевелить головой, одеревенелой походкой перешел на женскую половину, взялся за ручку домбо и с облегчением почувствовал ее тяжесть: оно было почти полное.
Сев за стол, он налил в бронзовую чашу, подаренную дедом Хабулом в день, когда его, годовалого младенца, впервые посадили на коня. Ею он брызгал духам предков и считал, что она приносит счастье.
После второй чаши голова прояснилась. Боль в затылке прошла. Сосредоточившись, неотрывно глядя перед собой, он долго пытался ухватить в уме причину того, что вдруг его обеспокоило. Налил и выпил еще, закусив из корытца холодным куском звериного мяса – утренних своих объедков…
Через стену донесся голос Джамухи – тот громко разговаривал с кем-то за юртой и тут же Ехэ Цэрэн вспомнил все. Он вспомнил, как этой ночью в лесу у костра говорил племяннику:
«Хорошо было бы, если бы Оэлун отказалась от сватовства Даритая».
Говоря это на пьяную голову, да будучи занят другим, он не осознавал важности своих слов. Теперь же, протрезвев, он по врожденной своей привычке не упускать случая, который может привести к наживе, и на этот раз не упустил из памяти того, на чем можно было поживиться. Ехэ Цэрэн мысленно похвалил себя за острый ум и взялся за обдумывание дела.
«Тут есть над чем поразмыслить, – медленно поглаживая висячие усы, он не спеша перебирал в голове. – Есть о чем подумать… Табуны и подданные у Есугея в последние годы размножились неимоверно. Даже если их вдвое уменьшить, на одного хозяина будет немало. Все это богатство Даритай проглотить не сумеет, не осилит. Часть, и немалая, уйдет на сторону. Конечно, всем братьям что-то перепадет, но больше достанется тому, кто больше и постарается отхватить. Больше всех богатству Есугея завидовали Алтан с братьями. Они захотят, наверно, быть первыми в дележе его улуса. Может быть, потихоньку уже притягивают Даритая на свою сторону. Значит, мне сейчас нельзя медлить, надо опередить их…»
Старательно обдумав, Ехэ Цэрэн решил поговорить с самим Даритаем, выведать у него все, что можно. Ругая себя за то, что не подумал об этом раньше, он оделся в чистую одежду, но, стоя уже перед дверью, вдруг передумал.
«Самому идти к нему нельзя, – он напряженно размышлял, опираясь рукой об решетку стены. – Люди увидят и скажут: уже начал обхаживать, долю себе вынюхивает. Лучше позвать его сюда… будто свежей оленины отведать. Так будет правильно».
Решив окончательно, он вышел из юрты, криком позвал Джамуху. Тот вышел из-за высокой кучи сухого аргала, собранного на зимнюю топку, волоча за собой ивовую корзину.
– Брось ты эту корзину, кто тут тебя заставляет работать? – возмущенно сказал он, оглядывая племянника с головы до ног. – Скажи этим бабам, что я запретил тебе работать!.. А сейчас ты поедешь к дяде Даритаю. Знаешь, где он живет?..
– Да.
– Оденься получше, – он еще раз оглядел его, – и заседлай коня. Скажи, что я приглашаю его отведать мяса, а какого мяса – не говори. Понял?..
– Понял, дядя Цэрэн.
– Ну, иди.
Зайдя в малую юрту, Ехэ Цэрэн приказал жене отварить лучшие куски оленины и крови в кишках, сметаны и перегнать новое архи.
Даритай приехал на белом жеребце почти сразу же, не церемонясь. Не успевшая приготовить угощение жена Ехэ Цэрэна – маленькая и суетливая, как мышка, женщина – встречая гостя у коновязи, заметалась, заохала, испуганно оглядываясь на большую юрту, где Ехэ Цэрэн прилег отдохнуть перед пиршеством.
– А где же брат? – Даритай, сделав удивленное лицо, огляделся вокруг. – Мне сказали, что он зовет меня. Или, может быть, я перепутал? Может не он, а кто-то другой меня приглашал?
– Он, он вас позвал, – успокаивала его хозяйка. – Проходите в большую юрту.
– Уж не заболел ли он? – обеспокоенно расспрашивал Даритай, следуя за ней. – Почему не встречает гостя?
– Прилег он, ночью ездил… – запнувшись на полуслове, она приподняла полог и, пропуская его вперед, умело перевела разговор на другое: – А мы даже и убраться не успели. Вы уж не осудите.
– Да мы свои люди, – великодушно отмахивался Даритай, нагибаясь под низкой дверью. – Мы с Цэрэном с самого рождения знаем друг друга.
– Цэрэн, Цэрэн, вставай, – суетилась супруга над разметавшемся на кровати мужем. – Вставай, гость уже пришел…
– А-аа… – Ехэ Цэрэн, наконец, проснулся, сел на кровати, протирая глаза. – Так хорошо я спал, зачем ты меня разбудила, дурная баба? Что опять случилось?..
– Гость уже пришел, – жена уже хлопотала у стола, проворно убирая корытце с объедками и вытирая стол куском старой замши.
Ехэ Цэрэн повернул голову и некоторое время недоуменно смотрел на улыбающегося Даритая. Через несколько мгновений он вспомнил все и, обрадованно вскочив на ноги, с распростертыми руками, по-медвежьи переваливаясь с ноги на ногу, пошел на него.
– Брат, спасибо, что пришел на мой зов, – говорил он первое попавшееся на ум, ведя его к столу и на ходу собираясь с мыслями. – Давно мы не сидели вместе, не беседовали по душам. Вот я и подумал: почему же нам не поговорить за мясом, не выпить вместе. А мясо у меня сегодня непростое… подожди вот, увидишь… А ну, давай быстрее тащи нам все, – грозно обернулся он к жене. – Долго ты будешь возиться?
– Не может же еда так быстро свариться, – оправдывалась та. – Времени прошло разве что малый котел воды вскипятить. И архи не готово…
– Ладно, – махнул рукой Ехэ Цэрэн, не дав ей договорить. – Иди, не мешай мужскому разговору.
Недовольным взглядом проводив жену, он обернулся к гостю, хмуро сказал:
– Как говорил наш дед Хабул: никчемный мужчина холит жену, настоящий мужчина холит коня. И я не даю ей спуска… Ну, не будем ждать, начнем со старого архи.
Ехэ Цэрэн старательно угощал гостя, обижался, когда тот выпивал не до дна. А сам, хотя и пил, казалось, не меньше, пьянеть перестал. Острая жажда добычи, с детства вросшая в душу жадность к тому, чтобы что-то взять, урвать, не давала вину овладеть его разумом, если дело касалось возможности что-то получить себе.
Даритай под его тяжелым натиском скоро захмелел и тогда Ехэ Цэрэн приступил к делу. Медленно, раздумчиво перебирая слова, он стал говорить:
– Из всех наших братьев мы с тобой всегда считались самыми младшими и бесправными. Ты был младшим среди родных братьев, ну, а я младший по родовой ветви. Потому нам с тобой всегда, начиная с самого раннего детства, доставалось больше всех. Разве не так?.. А злее всех старались нас обидеть дети Хутулы. Помнишь? Ведь они были самые вредные! Один только брат Есугей защищал нас от них, а больше никого не заботило наше горе. Ты хорошо помнишь это?..
