берегов Аттики к Мегариде. Трирема уже успела миновать скалистый и тем не менее покрытый роскошной растительностью остров Саламин и теперь неспеша подвигалась к Нисее, гавани города Мегары. Судно шло так тихо, будто и оно изнывало от сильного зноя, накалившего и воздух, и волны морские, и окрестные крутые берега. Паруса на триреме были убраны, и лишь мерный всплеск трёх рядов длинных вёсел, да монотонное постукивание молотком помощника кормчего, этим постукиванием регулировавшего движение вёсел рабами, показывали, что на почти застывшем на месте корабле есть люди.
Между тем на триреме их было очень много. Чтобы убедиться в этом, нужно было только взглянуть на верхнюю палубу, где под обширным полотняным тентом сидело на складных стульях или лежало на широких мягких ложах внушительное количество людей. Центральной фигурой здесь был Алкмеонид Мегакл, нам уже знакомый вождь аттических паралиев. Рядом с ним сидела его жена, Агариста, дочь мегарского тирана Клисфена. Несколько поодаль от них расположился на широкой скамье, покрытой роскошной тигровой шкурой, другой именитый афинский гражданин, Ликург, сын Аристолаида, глава аттических пелиэев. В некотором отдалении от них группа афинских фебов окружала некрасивую и уже немолодую Кесиру, дочь Мегакла и Агаристы, известную за столь же отчаянную кокетку, сколь и богатую невесту. Две Ливийские, чёрные, как уголь, рабыни огромными египетскими опахалами из белоснежных страусовых перьев обмахивали эту жизнерадостную девицу, томно развалившуюся в золочёном кресле. На глупые шутки и Пошлые остроты юношей Кесира отвечала задорным, чувственным смехом. По всему видно было, что эта девушка в одинаковой мере неразвита умственно и Испорчена нравственно. Она этого, впрочем, и не скрывала, с циничной откровенностью заявляя, что ум и сердце с избытком могут быть заменены огромным состоянием её отца и ещё большими богатствами дедушки, мегарского тирана Клисфена, единственной наследницей которых являлась Кесира.
Тем временем лица, окружавшие Мегакла и его жену, были далеки от шуток и острот. Вполне естественно, что сейчас единственной темой их разговора был переворот, столь смело задуманный и так ловко приведённый в исполнение Писистратом, вождём диакриев. Решительный образ действий сына Гиппократа принудил всех их удалиться в добровольное изгнание, искать спасения в поспешном бегстве.
— Я так и знал, — сказал Мегакл, — что хитроумный Писистрат всех нас обморочит своим внезапным появлением в народном собрании, когда он через подставное лицо потребовал себе вооружённую стражу. Никто на него не нападал, никто его не трогал; вся история о ранах, якобы нанесённых ему и рабу его педиэями, гнусная ложь.
— Да, но как ловко придуманная! — заметил, хихикнув, Ликург, сын Аристолаида, и подвинулся ближе к разговаривавшим.
— Ты, не скроешь, Ликург, что сам ты не прочь был неоднократно отделаться от Писистрата при помощи хотя бы наёмных убийц?
— Да хранят меня боги от такого святотатства! Что ты, что ты, Мегакл!
— Со мной тебе нечего хитрить, старый плут! — Насмешливо заметил Мегакл. — Теперь дело прошлое: не мы ли дважды набирали с тобой самых отчаянных из моих паралиев и твоих педиэев для внезапного нападения на Писистрата?
— Однако он оказался прозорливее нас, — ответил Ликург. — Теперь он смеётся над нами, а мы от него удираем. Кстати, скажи, пожалуйста, зачем я еду с тобой? Что ты ищешь убежища у тестя в Мегаре, это вполне понятно. Но зачем ты меня подбил следовать за тобой, этого я решительно не постигаю.
— Ум хорош, а два лучше, почтенный согражданин мой. В Мегаре мы скоро найдём поддержку у Клисфена, если явимся к нему не как просители, а как союзники, предлагающие ему совместный образ действий против Писистрата, иначе говоря, против Аттики, этого исконного врага Мегары. Клисфен охотнее даст нам войско, если будет знать, что ему придётся иметь дело с одними аттическими диакриями, а не с педиэями и диакриями вместе.
— Нельзя ли было бы перетащить на нашу сторону и Солона, этого заклятого врага тирании?
— Ты знаешь взгляды сына Эксекестида: навряд ли он соединится с одним тираном, чтобы свергнуть другого. Кроме того, имя этого дряхлого старца уже утратило в народе большую часть своего былого обаяния. Нет, этот план не годится. Но зато у меня сегодня ночью созрела совершенно другая мысль. Вы, друзья, однако, простите, если я до поры до времени не поделюсь ею с вами. Мне кажется, я нашёл средство обуздать афинского тирана. Впрочем — об этом в другой раз.
Мегакл вскользь взглянул на жену: та слабо улыбнулась ему в ответ, видимо, уже посвящённая в расчёты своего прозорливого мужа.
— Теперь дело обстоит таким образом, — снова заговорил Мегакл, — через несколько часов мы будем в Мегариде, в полной безопасности от Писистрата. Впрочем, я не думаю, чтобы нам сейчас грозила погоня с его стороны: ему не до этого, и он чрезвычайно рад, что отделался от нас. Тем временем мы попытаемся склонить Клисфена к войне с узурпатором. Если это не удастся — всегда надо быть готовым к наихудшему — мы постепенно соберём собственное войско и самостоятельно двинемся на Писистрата. Там, где нельзя будет проложить путь силой, мы это сделаем при помощи золота. Слава богам, я ещё достаточно богат для того, чтобы справиться не с одним Писистратом. В трюме этой триремы, в кованых сундуках, найдётся довольно средств, чтобы купить всех диакриев вместе с их славным вождём. Да и ты, друг Ликург, кажется мне, покинул Афины не совсем нищим?
— Нет, друг, я не могу назваться богачом рядом с тобой, — уклончиво отвечал спрошенный, — впрочем, и я с голода навряд ли умру
— Так вот, видишь ли, почтеннейший, значит, дело каше не совсем плохо. Плохо только то, что мы должны теперь спасаться бегством из отечества, вместо того чтобы добровольно уйти оттуда в своё время, когда всё предвещало близкую бурю.
— Сделанного не изменишь, — лаконично заметил Ликург и пожал плечами. — Наше время ещё не ушло, и мы, с помощью богов, вернём утраченное. Однако смотрите, друзья: кормчий велит ставить паруса, и я ясно чувствую, что поднялся попутный ветерок.
