Закатанные в шерстяной пояс, у него свисали с живота ещё не сбытые медные поделки, но не раскладывать же всякую мелочь на дороге: и ремесленные старосты пристанут, и купцы своего выборного подошлют. Он решил отдать этот товар кому-нибудь из медников; осторожности ради не местным, а каким-нибудь иноземным, завозным — персам ли, азербайджанцам ли, — но спохватился: персы, пожалуй, догадаются, откуда взят товар, по ремеслу опознают мастера; да ведь и азербайджанцы тож: у мастеров глаз на чужие изделия остёр, намётан.
В этих сомнениях он шёл мимо мастерской Назара. Назар сидел, отбивая плоские, с узором, кольца для уздечек. Аяр приостановился:
— Успеха мастеру!
— Да ниспошлёт бог и вам…
— Колечки на уздечки?
— А разве не хороши?
— У меня на всю сбрую набор завалялся. Издалека привёз, да думаю: к чему он мне?
— Ежели не надобен, чего ж ему валяться?
— Да что же, сам я, что ли, тут лавку открою? Мне это дело не по седлу, почтеннейший. Вот взяли б да и сбыли б заодно со своими колечками.
— Колечек-то я наковал на весь базар. Оптом сбуду. Наше дело — своё рукомесло сбывать, не чужое.
— А взгляните, не подойдёт ли?
Аяр раскрутил пояс и высыпал нарядные бляшки перед Назаром.
Назар раскладывал их перед собой широко, чтоб понять, как все они распределятся на сбруе, приговаривая:
— Ну, ну, глянем… Чего ж не глянуть?.. Работа на самом деле не здешняя.
— А вам это и сказано, почтеннейший.
— Мало ли что говорят люди. Люди говорят, говорят… Хорошая работа. Откуда такая?
Аяр, вспомнив родину мастера-азербайджанца, ответил:
— Ширванская.
— Далеко наши гонцы доскакивают.
— Куда пошлют! — ответил Аяр и опомнился: «Да откуда же он меня знает?»
На Аяре не было ни гонецкой шапки с красной косицей, ни короткого ятагана с тамгой на эфесе, дававшего гонцу право на скорую смену коней в пути.
— Может, я и не гонец, почтеннейший!.. — захитрил Аяр.
— Да я как-то в крепости вас приметил.
Аяр забеспокоился: «В крепость хаживает! Зачем? Не оплошал ли я?»
А между тем Назар продолжал:
— Давно оттуда? Из этого, из Ширвана?
Аяр совсем смутился: «Как быть? Сознаться, что давно там не бывал, а мастер спросит, откуда взялись эти медяшки. Сказать, что теперь оттуда вернулся, — а может, он в крепости прознал и мои пути, во лжи уличит, нехорошо обо мне помыслит!»
Аяр не был равнодушен к помыслам людей о нём: каковы бы ни были сами те люди, но их помыслы о нём должны быть почтительными! Аяр очень ценил от кого бы то ни было почтительное отношение к себе, он не знал, что ненависть врагов не умаляет расположения истинных друзей, не знал, что льстивый голос врага опасней, чем укоры друга.
Аяр гордо погладил свою жидкую бородку и многозначительно ухмыльнулся:
— Мало ли дорог у гонца!
— Что говорить, много! Ой и много ж нынче дорог у царского гонца! Много дорог царь ваш прошёл, по многим ходит. Подумать страшно, куда нынче зайдёт!
— Повелитель свои дороги сам знает! — наставительно возразил Аяр.
— А как же! Знает! Хорошо должен знать. Потому и не везде ходит.
— Это как так?
— Где скользко, где морозно, где народ крепок, туда небось не идёт!
— Это что за слова о нашем повелителе! — вскинул голову Аяр, встревожившись: не услышит ли кто-нибудь таких странных слов о Тимуре. Вокруг никого не было: мастера в такой холод занимались каждый своим делом, а случайных путников не проходило.
Назар, приметив беспокойство Аяра, усмехнулся:
— Да какие это слова! Осторожен, говорю. Дорогу свою знает… А вам-то не случится ли снова в тот Ширван сходить?
Тут глаза Аяра и Назара встретились. Взгляд мастера был спокоен, миролюбив, и Аяру вдруг стало неловко, не захотелось гордиться перед этим человеком с таким ясным и понятливым взглядом; Аяр ответил просто:
— Разве сам я себе выбираю дорогу!
— Да мне и не к чему знать. В Ширване у меня небось никого нет. А всю эту мелочь оставьте; как-нибудь сбуду. Как сбуду, так расплатимся.
— У меня и ещё такой безделицы много, почтеннейший.
— Приносите — может, и ту продадим.
Аяр вернулся к невольным труженикам Синего Дворца, роздал им покупки. Доверие к Аяру у мастеров укрепилось, хотя они молча понимали, что не без изрядной корысти столь великодушен этот гонец. И с того дня повелось: из дворца он выносил, с базара приносил. Смелость и ловкость возрастали с каждым днём, и всё больше серебряных «княжат» застревало у гонца между пальцами.
Едва ли выпало бы такое раздолье Аяру, будь в Самарканде сам Тимур; без Тимура здесь всё шло по-другому, — и надсмотрщики стали не столь приглядливы, и стражи не те, что были. И сами мастера, словно проснулись, посмелели, поживели. Многое в городе изменялось, когда уходил Тимур, казалось, и город просторней и люди рослей.
Когда после зимних туманов задождил прозрачными ливнями конец февраля, Мухаммед-Султан вызвал Аяра: выпала гонцу дорога к самому повелителю.
Перед дорогой Аяр зашёл в мастерскую. Мастера приметили и новые сапоги, и новую алую косицу на шапке гонца и поняли: собрался в путь.
Многие попытались дознаться, в какую сторону лежит эта путь-дорога. Но Аяр отмолчался, отшутился:
— Долга ль дорога, дело покажет; длинна ли, конь скажет.
Но когда о том же спросил азербайджанец, отливший бляшки и много других мелких искусных вещиц, отнесённых к Назару, Аяр многозначительно подмигнул:
— К тебе.
— В Ширван?
— Навряд ли.
— В Марагу?
— А что?
— Там, на базаре, позади Купола Звездочётов, где Медный ряд…
— Знаю.
— Ширван-базар называется…
— Многословен ты!
— Сказать там человеку два слова.
— Что за слова?
— Ждём, верим.
— Родня, что ли?
— Родня.
— Я скажу два слова, а услышат два уха. Да вдруг не те? Этак я и сам без головы останусь.
— Всего два слова, — отблагодарим!..
— Бляшками? Прошло время с ними шутить.
— Отблагодарим!
— Чем уж!..
— Намедни серьги отливал. Большой сердолик в щель закатился.
— У тебя?
— С меня взыскали б! Главный обронил. Искали — не нашли. Кругом обшарили — нету. А вам найдём.
— Хороших сердоликов давно не видал. Да хорош ли?
— Целебный камень. Если носить, кому помогает от печени, кому от…
— Знаю.
— За Куполом направо третья мастерская. Там старик, совсем стар. Вот ему сказать: из Самарканда, мол, Реза велел сказать: ждём, верим.
— А вдруг да нет того старика? Помер!
Узколицый азербайджанец, у которого усы вились из-под большого, тяжёлого носа, взглянул тяжёлыми, как камни, круглыми глазами, медленным, пытливым взглядом посмотрел на Аяра: «Передаст ли, не выдаст ли?» — и уверил гонца:
— Старик там всегда есть.
Разговор прервался: во мглу мастерской, пригибаясь под сводами, вошёл главный. Аяр успел шепнуть:
— Вечером зайду за сердоликом.
И, сменив по дороге гонецкую шапку на простой треух, пошёл к Назару получить должок за последний принос медного ковья и литья.
В мастерской работал один Борис. Он обтёр о кожаный фартук чёрные ладони и вышел сказать Назару о приходе Аяра; вернувшись, объяснил:
— Вчера мой мастер кувалду на ногу обронил, теперь лежит. Пойдём к нему.
Борис провёл Аяра через мастерскую в небольшую низенькую келью, по всему полу застланную серыми кошмами. На приземистой широкой скамье лежал мастер, до плеч накрывшись стёганым зелёным халатом.
Аяр посочувствовал:
— Заболел?
— Да не то чтобы… А не могу стоять на ноге. Лежу жду, пока она снова меня держать будет.
Аяр сел на край скамьи.
— А мне ехать пора.
— В какую теперь сторону?
Борис стоял у двери, и Аяр покосился на него:
— В какую сторону ни пойди, все стороны темны без денег.
— Ваш товар я сбыл. Выручка — вот она.
Назар приподнялся и отвернулся к стене, вытягивая из-под подушки кисет с деньгами.
Аяр смотрел на широкие плечи кузнеца, на его смуглую мускулистую шею, осенённую подстриженными в кружок густыми волосами. Что-то прочное — не то воинское, не то крестьянское, — что-то очень сродни Аяру было в этом хорошо сложенном теле Назара.
Но Аяр строго напомнил:
— Цена — как уговорились. Меньше не возьму.
Назар, не поворачиваясь к Аяру, высыпал деньги на ладонь и, отсчитывая их, ответил:
— Зачем меньше? По уговору. Вот она, выручка…
Он засунул кисет обратно и повернулся к гонцу:
