Ознакомительная версия.
— Да вот же. — Коснячич показал пальцем.
Сперва Несда ничего не понял. Смотрел на процарапанный ножом рисунок и не мог разобраться в переплетении линий.
Потом, с дрожащими губами, обернулся. В глазах стояла изумленная обида. От волнения не мог выговорить слова:
— З… з… зачем?
— Это не мы, Несда, — невинно сказала дружина. — Мы просто нашли.
Кто-то, да отсохнут у кощунника руки, осквернил Святую Софию рисунком на тему «муж да любит жену свою». Или не муж. И не совсем жену.
— Зачем на храме? — выкрикнул Несда и сжал кулаки, будто собирался броситься на мерзко хихикающих обидчиков.
— Мы не знаем, — смеялись мальчишки. — Мы просто тебе показать.
— Мы думали, ты не знаешь, откуда дети родятся, — громче всех заливался Коснячич. — Верно, думаешь, что их Бог в раю лепит из праха и в капусту подбрасывает.
Несда пытался затереть рисунок рукавом, но тот лишь четче обозначался.
— Что ты делаешь! — насмехались боярчата. — Это же твой родич. Гавша. Это он. Точно он. С черницей сблудил. А митрополит за это виру с него. Сто гривен за порченую монашку!
— Дурачье, — скрипнул зубами Несда.
Коснячич перестал смеяться.
— Ладно, хватит, — бросил он дружине. — А то сейчас расплачется. Пошли митрополичье вино пробовать.
— Как это? — удивились мальчишки, тотчас забыв про Несду. — Какое вино? Кто ж нам его даст?
— Давеча церковное вино привозили. Целый обоз. Мне знакомый холоп сказал. Мой отец продал его митрополичьему тиуну за покражу. Он и у митрополита что хочешь стянет и продаст. Мне обещался. Ну что, идете? Я церковного еще не пробовал. У нас в доме только зеленое вино подают.
— Как же не пробовал? А в причастии? — спросил самый маленький мальчик.
— В прича-астии, — передразнил его Коснячич и щелкнул по макушке. — В причастии оно водой разбавлено, да еще с хлебом.
— А крепкое оно?
— Вот и узнаем. Ты с нами иди, — велел Несде тысяцкий сын.
— Никуда я с вами не пойду.
— Почему это?
— Церковное красть — грех.
— А не церковное? — криво усмехнулся боярич.
— Тоже.
Коснячич подумал и выпустил изо рта струйку слюны — под ноги Несды.
— Ну и иди отсюда, — сказал злобно. — Лоб не расшиби на молитве.
Мальчишки гурьбой двинулись в ту часть владычного двора, где стояли хозяйственные и кладовые клети, житницы, медуши.
Несда стер ногой плевок, набрал в горсть земли, мокрой после долгих дождей, и принялся замазывать ею срамной рисунок.
«…мало Ты дал ему, Господи, мало и взыщи с него», — твердил он свою давешнюю молитву о гордом и неразумном Коснячиче.
По чести сказать, не так уж мало Господь дал сыну тысяцкого. Боярин Косняч, имя которого в Киеве мало кто помнил, а звали так, по отчеству, владел селами, рыбными тонями на Днепре и на Лыбеди, бортями и собственными ловищами, держал в торгах с десяток лавок, отправлял торговые обозы аж в Царьград и в сарацинские Хвалисы. Сам новгородец, он и среди оттудошних купцов-гостей был свой человек, а уж новгородцы в торговле знают толк. А какие хоромы на спуске Горы поставил тысяцкий! Весь Киев, от Лядских ворот до Подола и Оболони, сбегался лупить глаза, завидовать богатству и чесать злыми языками.
Не любил своего тысяцкого киевский люд. И князю Изяславу не с добром припоминали, что, придя из Новгорода на княжение, посадил на шею Киеву чужака-новгородца. Да не его одного. Половина Изяславовых бояр оттуда же: Микула Чудин, брат его Тукы, тоже чудин, оттого имя чудное, и прочие. Косняч хотя бы в сродстве с князьями — дед тысяцкого, Добрыня, приходился дядей князю Владимиру. А те чудины не знамо откуда и взялись.
В ратном деле, во главе городского ополчения, тысяцкому не довелось по сию пору проявить себя. Князья не затевали больших войн, степь только зубы казала. А в межкняжьи распри свободный люд не встревал, если его не касалось напрямую. В прошлом году, к примеру, Ярославичи сборной ратью ходили в Полоцкую землю, воевать буйного Всеслава, после того как он пожег Новгород. Полоняников из того похода привели тьму, на торжище их продавали в челядины по серебряной монетке за штуку. Весь Киев обогател живым имуществом почти задаром — своих-то ополченцев ни одного в рать не посылали.
Зато в городских делах тысяцкий являл себя многоразлично, и все не в пользу горожан. Под свой зад тянул что ни попадя. Рассудить на торгу купца с покупателем — оба выходят виноваты, оба плати тяжебный сбор. Двор на пустыре отстроить — измучишься кланяться волостелю подарками: возьмет, а про дело забудет. Снова возьмет, и опять запамятует. Потом уж, после третьего-четвертого подношения вспомнит, выдаст грамотку с клеймом. Приплывут торговые гости с товаром — мыто плати за каждый день. Купцам — со всякой плевой сделки отсчитывай сбор. Мытари шастают повсюду, звякают свинцовыми печатями на поясе, острым писалом, как ножом, метят в горло. Сущие разбойники. Торговле от этого сплошь урон, Киеву бесчестье, тысяцкому — княжий почет и сказочные хоромы.
Несде про все это сказывал отец, щипля от досады бороду. А у отрока своя досада — нравный Коснячич. И к отчему делу, к торговле, душа не лежит. Душа у Несды исписана книжными письменами.
Он обтер руку о траву и порты, быстро зашагал к хозяйственным клетям. Возле бани, построенной греками, как всегда, толпились, ждали очереди. До сих пор каменная мыльня была горожанам в новину, хоть и давно стояла. Появилась еще при кагане Ярославе. Греки, известное дело, срубных русских бань не признают. Тесно им там и страшно задохнуться в дыму.
Завизжали бабы, верно, передрались возле бани. В задних воротах двора встала телега, груженая горой мешков, за ней вторая такая же.
— Кто таков? Что везешь?
Стражник оглядел мешки, потом возницу. Смерд со стриженой бородой, в безрукавой чуне из овчины и в сапогах слез с телеги.
— Посельский тиун из Мокшанского села. Недоимки с десятины привезли.
— Проезжай, — лениво дозволил кметь.
Несда коротким путем протиснулся между строениями, прошел мимо конюшни, оглядел кругом и узрел затаившуюся в яблонях дружину Коснячича. Яблоки уже посбирали, на высоких ветках висели одни недоспелки, и полакомиться дружине было нечем. У них на уме свербело другое. Несда, согнувшись, будто так его никто не увидит, добежал до яблонь и прыгнул в густую сень.
— Зачем явился? — набычился Коснячич.
Несда молчал, глядя в упор на тысяцкого сына. Тот вдруг покривил губы в улыбке.
— Винца захотелось?
Несда упрямо мотнул головой.
— А-а, — прищурился Коснячич, — выдать нас пришел?
— Вас выдерут, если поймают, — хрипло сказал Несда. — Тебя-то не тронут, а их… — Он кивнул на оседлавшую ветки дружину.
— И тебя заодно, коли уж прибег, — усмехнулся боярич.
Несда опять смолчал, беззвучно шевельнул губами. Если бы кто присмотрелся, прочитал бы снова: «Дурачье». Коснячич, сам не ведая, угадал его мысль. Несда не мог никому поведать о воровской вылазке, потому решил быть битым вместе со всеми.
— Идет! — раздался тоненький голос сверху.
Озираясь, к яблоням между клетями шел холоп с корчагой. Исчезнув на несколько мгновений, он появился с другой стороны, из-за ближнего амбара, торопливо нырнул под ветви, поставил корчагу на землю.
— Как договаривались, боярич.
Он протянул раскрытую руку. Коснячич пересыпал в холопью горсть три серебряные резаны.
— Только уходите быстрее, — посоветовал холоп, исчезая. — По двору сотник шляется. Не спится ему, видать…
Коснячич выбил из корчаги затычку и присосался к горлышку. Несда смотрел, как течет по его подбородку на шею и рубаху темно-багряная, будто кровь, влага. Кровь Матери Сырой Земли, добытая из заморской ягоды, превращаемая по действию Святого Духа в пречистую кровь Христову. Несда вдруг подумал, что за такое умствование отец Евагрий изломал бы об его спину свою трость, обругал бы идолопоклонником и дремучим сыроядцем. Старые боги не хотели покидать русскую землю, они были повсюду и против воли лезли в ум и на язык.
Коснячич утерся расшитым рукавом и протянул корчагу Несде.
— Пей!
Дружина взроптала. Тысяцкий сын не повел и ухом.
Несда взял корчагу и стал пить. Вино показалось кислым, с резким и неприятным вкусом, но если бы Коснячич не отнял корчагу, так и пил бы, сколько влезет.
— Хватит!
За корчагу ухватились прочие мальчишки, стали жадно хлебать, вырывая из рук, проливая и толкаясь. Вдруг кто-то крикнул:
— Сотник!
Корчагу в испуге бросили, кинулись кто куда: за амбар, мимо клетей, прямиком через двор. Несда со страху метнулся не в ту сторону. Головой угодил в упругий живот начальника владычной стражи и, словно клещами, был схвачен за шею. Он зажмурился и подумал, что сейчас умрет: в ногах разлилась противная слабость, земля качалась и плыла.
Ознакомительная версия.
