В формировании легенд о личности Потемкина принял активное участие гамбургский журнал «Минерва» (1792–1812). Легенды о жизни знаменитостей становились с легкой руки этого издания достоянием широкой общественности. Сначала истории и историйки передавались в кругах российского дворянства и при дворе в Вене и Константинополе. А по Европе ходили нелепые слухи. Место и время публицистического усердия «Минервы» в настоящее время, возможно, вызывает удивление. Но издатель Йоганн Вильгельм Архенхольц понимал, что с помощью «Минервы» он может создать один из самых распространенных политико-исторических журналов в Германии и Европе. В «Минерве» рассматривались чрезвычайно актуальные или достойные внимания международные темы.
За период между 1797 и 1801 годами в журнале была опубликована серия из 34 статей под названием «Потемкин Таврический». Впечатляющий объем и тот факт, что серия статей послужила основой для выхода в 1804 году в Лейпциге книги «Потемкин. Интересный вклад в историю правления Екатерины Второй», свидетельствует о большом интересе читателей к Потемкину и жизни в России в целом. Князь умер в 1791 году, а Екатерина II еще жила и правила до ноября 1796 года. Ее смерть способствовала популярности серии. Европа находилась под влиянием Французской революции. Какую политическую линию будет проводить Россия после смерти Екатерины II? Европейская аристократия смотрела на императора Павла I и ожидала защиты от распространяющихся революционных бацилл.
Не было точно установлено, кто был автором серии статей. Косвенные доказательства достаточно убедительно свидетельствовали о том, что автором статей и книги был Георг Адольф Вильгельм фон Гельбиг [14]. С 1782 по 1796 год Гельбиг находился в Петербурге в качестве секретаря саксонского посольства. Из содержания сочинения можно догадаться, что знакомство с Григорием Потемкиным позволяло знать картину истинного состояния дел внутри России. Эта картина, однако же, в конечной интерпретации представляется субъективной, вымышленной и маловероятной, — прежде всего, принимая во внимание самого князя Потемкина.
Гельбиг создал портрет отрицательного героя с отталкивающими чертами характера: князь был «похотлив», так как он на протяжении многих лет не только имел собственные апартаменты в Зимнем дворце в Санкт-Петербурге, но он каждый раз мог из них незамеченным проникать в спальню императрицы. Чрезмерное расточительство вело его от удовольствия к удовольствию. Из Франции выписывали для него музыкальные оркестры и танцовщиц, в Варшаву он отправлял курьера за игральными картами. Из Петербурга в Яссы на Дунае ему спецпочтой привозили суп из стерляди. И в конечном итоге его «беспорядочность и неумеренность в еде» привели к ранней смерти в 1791 году.
Его «разобрали по косточкам»: «Образ жизни князя Потемкина во время его последнего пребывания в Петербурге в 1791 году превосходил все, что можно было представить о непомерном расточительстве, распутстве, праздности, ветрености по отношению к религии и национальной гордости». Гельбиг пустил в ход тяжелую артиллерию. Описание одежды должно было сорвать маску с сердцееда Потемкина: «Он носил красный фрак и длинное пальто из черного кружева, которое стоило многие тысячи рублей. Везде, где только можно было на мужском костюме носить бриллианты, он прикалывал их. На его шляпе было так много бриллиантов, что ему было трудно держать ее в руках. Один из его адъютантов должен был носить ее».
Гельбиг не задается вопросом, почему Потемкин ведет себя именно так, а не по-другому. Если этих обвинений было ничтожно мало для такой выдающейся личности, как Потемкин, — даже если факты сами по себе могли быть совсем не вымышленными, — то князю приписывалось определенное противостояние Петербургскому двору: «Обычно если он желал давать аудиенцию, то он принимал знатных господ, когда одевался. Он продолжал заниматься своим делом или дурачился с тем, чтобы показать ничтожность присутствующих. И если он иногда говорил с человеком в доверительной манере, то такой человек долгое время гордился этим больше, чем разговором с самой императрицей». Прискорбно, что писака, морализирующий о формальностях, не имел никакого представления о культуре поведения русского двора и дворянства. Гельбиг не испытывал угрызений совести, показывая свою неосведомленность и распространяя слухи о верхоглядстве и легкомыслии героя.
Человек, волей автора получивший такие отталкивающие черты характера, должен быть таким же гнусным и коварным в политических и государственных делах и следовать исключительно эгоистичным побуждениям «деспотического фаворита». Если следовать умозаключениям «Минервы», с подачи Потемкина был убит один из князей Голицыных, чтобы освободить для него место главнокомандующего русской армией. В действительности в такого рода кровавых злодеяниях любезный сатир не нуждался. Взятие русской армией в 1788 году турецкой крепости Очаков Гельбиг отмечает как пример особой жестокости, трусости и бесчеловечности. Статья о варварском поведении русских солдат по отношению к гражданскому населению появилась в «Минерве», в ней действия русских солдат представлены как мерзкое произведение потемкинской ярости, которая свойственна сущности «русской души» и самодержавному управлению государством. В одном нужно отдать должное автору: он сделал попытку оценить фигуру Потемкина в контексте реальных исторических событий и успехов. Это было не совсем ясно, потому что Саксонское курфюршество должно было благодарить именно русский царский двор за польский трон [15], но у Гельбига были свои причины. Само собой разумеется, не может быть и речи о системном подходе и выяснении причинно-следственных связей явлений. Хотя Гельбиг являлся современником классических немецких философов и французских просветителей, их системный подход при рассмотрении вопросов политики и истории его не интересовал.
По информации, ставшей доступной Гельбигу, Потемкин пользовался доверием царицы. Он самолично оценивал и подбирал часто меняющихся любовников. Гельбиг считал, что вся российская внешняя политика находится под всесильным влиянием Потемкина. Восточную политику Екатерины II он рассматривал как деятельность «теневого регента» Потемкина. Он колонизировал Южную Украину, Южную Россию и Крым, подготовил войну против Турции и оказал влияние на политические отношения с Австрией, Польшей и Швецией. «Греческий проект», духовно-идеологическая платформа для восточной политики Екатерины, рассматривался Гельбигом как яркий пример честолюбия императрицы и эгоизма власти Потемкина: «Императрица и князь решили захватить европейскую Турцию, это был план двух людей, у одного из них полностью отсутствовало чувство патриотизма, другой не знал и не мог оценить силы государства. Цели, которые оба преследовали, очевидно, состояли в следующем: Екатерина видела в этом необычный и сильный импульс для своего безмерного честолюбия. Потемкин хотел создать там независимую империю».
Императрица Екатерина II и светлейший князь Потемкин являлись инициаторами человеконенавистнической политики экспансии, которая для иностранных наблюдателей (типа Гельбига — демагога из «Минервы» с доверчивыми глазами) вряд ли была осязаемой: «Реки человеческой крови, о которой забыто, не принимаются во внимание создателями этого плана. Но у Потемкина не хватило духа, чтобы вести большие проекты. Он полагал, что все может организовать, удобно устроившись за кулисами, и пренебрегал более легкими средствами, которые могли бы быть использованы. Миллионы, которые были нужны ему для осуществления его целей, он безрассудно тратил, загнал Россию в тяжелые долги, послужил причиной увеличения банковских переводов, при этом не принес ничего для страны, кроме ненужных захватов, так и не достигнув своей цели». Другими словами: Потемкин вверг Россию в пропасть. То, что этот вывод находился в явном противоречии с часто повторяемой Гельбигом картинкой — ужастиком о могущественном прорыве русской экспансии и вышедшей из берегов могущества империи, мало смущало автора.
Можно возразить, что в истории существует достаточно доказательств тезиса, что захватчики мирового масштаба в определенный момент не ощущают противоречия между собственными честолюбивыми целями и теми реальными силами и средствами, которыми они располагают. К данному конкретному случаю это не относится. Екатерина и ее «руководство» очень тщательно рассчитывали войны.
Чтобы сделать образ Потемкина еще более отвратительным, Гельбиг придумал даже противоречия между Екатериной и князем. Не императрица, якобы, а князь управлял всей внешней политикой, а Екатерина следовала его указаниям, по меньшей мере до тех пор, пока это способствовало ее собственной славе. Такая интерпретация отношений имела целью представить Екатерину не как умную и рассудительную государыню, а как чувствительную и эмоционально неуравновешенную женщину. В соответствии с высказыванием Гельбига, к примеру, после объявления Швецией войны России в 1788 году Екатерина, якобы, отреагировала следующим образом: «Смущение при дворе было исключительным. Сама царица показала наглядный пример этого. Были созваны присутствующие члены высшего Совета [16]. Императрица появилась с заплаканными глазами и с носовым платком в руках. В этот момент в ее сердце нашлось место всем тончайшим человеческим чувствам. Она убеждена, сказала она, что новой войной она принесет много несчастий своему народу и готова сделать все от нее зависящее, чтобы избежать беды… Вместо того чтобы поддержать государыню в ее великодушных намерениях, большинство членов совета постарались утешить ее, рассеять ее страхи и даже поддержать в том, чтобы она взяла на себя управление войной… Результатом этой болтовни явилось то, что Екатерина покинула это собрание с жестким выражением лица и с большей, чем когда-либо, злобой на Густава III». Гельбиг был или наивным, или хотел таким казаться. Его умозаключение «уже эти отдельные анекдоты доказывают, что принцесса при многих ее чисто мужских чертах характера была женщиной» явно показало на отсутствие понимания жизни, стиля правления и воли деятельной императрицы XVIII века.
