Марию настолько потрясла сама близость свободы, что теперь силы окончательно покинули ее. Все здесь были преданы лэрду; лишь Джордж осмелился пойти против его воли. Но Джордж нуждался в сообщниках, а их было трудно найти. Что, если эта попытка выдаст их предыдущий план с кражей лодки?
Теперь она не на шутку испугалась. Что, если бегство невозможно? Что тогда?
– Моя дражайшая королева. – Джордж стоял на коленях у ее кровати. – Что… что случилось?
– О Джордж! – Она села и откинула волосы. – Они увидели мои руки! – Он с трепетом прикоснулся к ее пальцам. – Они поняли, что я не занимаюсь стиркой. Потом они повернули к острову, хотя я приказала им плыть дальше. Похоже, они верны своему лэрду больше, чем своей королеве.
– Вот оно что… – Джордж выглядел искренне расстроенным. – И вы уже проделали половину пути, я видел это. – Он продолжал гладить ее ладонь, пока Мария не отняла ее.
– Мне еще никогда не было так горько, – прошептала она.
– Мы попробуем снова. Должен быть другой план. На этот раз мы наймем собственных гребцов.
Она невольно улыбнулась:
– Кто же это будет? Гарнизонные солдаты?
– Я кого-нибудь найду, – упрямо сказал он. – Возможно, ваши люди…
– Джордж, я должна дать вам нечто такое, что послужит условным сигналом, если нам станет трудно встречаться и беседовать друг с другом. Это чудо, что здесь никого нет. – Она сняла жемчужную сережку. – Серьги легко потерять и легко найти. Если вы вернете мне эту сережку, я пойму, что это значит: «Я получил ваше сообщение» – или «Все готово». Короче говоря, это значит «Да».
Она протянула ему сережку.
На следующий день Джорджа нигде не было видно. То же самое повторилось и на другой день. На третий день Мария наконец решила спросить о нем леди Дуглас.
– Мадам, моего сына отослали на берег из-за чрезмерно близкого знакомства с вами. До некоторых людей дошло, что он – как бы это сказать? – поддался чарам Стюартов. Я сама знаю, как трудно бывает противиться им. – Она усмехнулась.
– Как удачно для Шотландии, что вам это не удалось, – сказала Мария. – Иначе сейчас, в час жестокой нужды, у нас не было бы регента. – Удалось ли ей скрыть сарказм, звучавший в ее голосе? Но как быть с Джорджем? – Но я не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о Джордже.
– Он внушил себе, будто влюблен в вас, и вы поощряли это, – ответила леди Дуглас. – Этот факт крайне опечалил его сводного брата лорда Джеймса. Но, будучи матерью, я обязана думать обо всех своих детях и об их будущем. – Она изогнула бровь и усмехнулась. – Я думаю лишь о том, что будет лучше для Джорджа, – с притворным смирением добавила она.
– Как и я, леди Дуглас. Я очень привязалась к нему… – Мария позволила этим словам многозначительно повиснуть в воздухе. – …И находила его общество чрезвычайно приятным. Но я не имела понятия, что Джордж может испытывать ко мне более глубокие чувства. Это требует некоторого размышления… Между тем очень хорошо, что он останется в стороне до тех пор, пока не будут сделаны определенные выводы относительно его будущего… Да, вы поступили очень мудро.
Леди Дуглас широко улыбнулась. Знаменитая удача Дугласов снова не изменила им.
* * *
Март, с его серыми небесами, постоянными туманами и дождями наконец сменил апрель. Мария со своими слугами старалась держать Великий пост; в их нынешнем удрученном состоянии было нетрудно сторониться любого веселья и ходить с постными лицами. Лишь Мэри Сетон знала о неудачной попытке побега, но все слышали об изгнании Джорджа за чрезмерное внимание к королеве. Казалось, что каждого, кого могли заподозрить в интересе или сочувствии Марии, ожидала сходная судьба. Сначала Рутвен, теперь Джордж.
Марии удалось отправить одно письмо во Францию. Она написала Екатерине Медичи.
«С чрезвычайными трудностями мне удалось найти верного слугу, дабы объяснить Вам свое несчастное положение. Умоляю Вас проявить сострадание ко мне, так как лорд Джеймс, ныне занимающий пост регента, в частной беседе сообщил мне, что Ваш сын, король Франции, собирается заключить мир с французскими гугенотами и одним из условий мирного договора будет отказ от любой помощи для меня. Я не могу поверить этому, ибо после Бога я более всего полагаюсь на Вас и короля, что может засвидетельствовать податель сего письма. Прошу Вас оказать ему такое же расположение, как если бы на его месте оказалась я, и не осмеливаюсь просить о большем, кроме надежды на то, что Бог не оставит Вас в своей бесконечной милости.
Писано в моей тюрьме, в последний день марта».
Ученики Кальвина! Сначала они обратили шотландцев в свою веру и разорили страну, а теперь пытались сделать то же самое во Франции. В Шотландии их называли реформистами, а во Франции – гугенотами. Говорили, что во Франции их много тысяч и они имеют военную организацию. Волны насилия прокатывались по Франции, пока гугеноты боролись с католической церковью за власть над умами людей. Именно гугеноты убили герцога Гиза и коннетабля Монморанси и стали настолько могущественными, что Екатерина Медичи начала искать примирения с ними.
Повсюду выстраивались боевые порядки. Голландцы – тоже протестанты – взбунтовались против испанского правления. В Испании инквизиция стремилась уничтожить любых протестантов, скрывавшихся от ее гнева. Словесные дуэли между реформаторами более мягкого толка и добродушными католиками сменились ожесточением и бескомпромиссностью с обеих сторон. Трентский собор, завершившийся пять лет назад, принял грозную резолюцию о невозможности примирения с протестантами. Все, что протестанты ставили под сомнение: исповедь перед священником, молитвы святым и верховная власть папы римского, – провозглашалось абсолютно необходимым для спасения души. Католик даже не мог присутствовать на протестантской службе, не подвергая свою душу опасности. Поле битвы было обозначено, флаги развернуты, и трубы давали сигнал к бою. На стороне протестантов, словно игроки в деревенском футбольном матче, были Скандинавские страны, Англия, Шотландия и Нидерланды. На стороне католиков выступали Италия, Португалия и Испания. В Германии и Франции произошел раскол.
«А моя несчастная участь – попасть в эту ловушку, – думала Мария. – Моя судьба зависит от религиозных фанатиков, и это при том, что я всегда проповедовала терпимость».
Она могла бы рассмеяться, если бы ирония не была такой горькой.
До нее дошли новые известия о судьбе Босуэлла. Она знала, что его перевезли в Копенгаген. Лорды пытались убедить короля Фредерика, что Босуэлла нужно предать суду, но Фредерик продолжал удерживать его. Почему? Насколько ей было известно, о выкупе речи не шло и никто не связывался с ее представителями, такими, как архиепископ Глазго, ее верный посол во Франции. Почему Босуэлл не мог сбежать или договориться о своем освобождении? Она отправила королю Фредерику письмо, где возражала против экстрадиции Босуэлла, и смогла передать его перед самым изгнанием Джорджа. У нее не было возможности узнать, дошло ли письмо по назначению. Она также написала Босуэллу, излив свои тщательно скрываемые чувства и умоляя его не падать духом. Она мало что написала о собственных бедах, не желая причинить ему еще больше боли, чем причинила уже. Представлялось еще менее вероятным, что это второе письмо дошло до адресата.
Джордж рассказал ей о слухах, что Босуэлл предложил Оркнейские и Шетландские острова Дании в обмен на свое освобождение, и это заинтересовало Фредерика. Но, несмотря на титульные права Босуэлла, он понимал, что лорды должны признать эту сделку. Возможно, Фредерик задерживал Босуэлла именно по этой причине, собираясь предложить его лордам в обмен на острова.
В середине апреля, перед Страстной неделей, Уилл продемонстрировал свою изобретательность. Ему удалось доставить Марии два драгоценных письма. Одно из них было копией послания, написанного Босуэллом для Карла IX («Значит, мы оба припадаем к его ногам, умоляя о спасении», – подумала Мария), а другое предназначалось для нее.
– Говорят, что его темница не такая мрачная, как ваша, – прошептал Уилл, когда они гуляли по маленькому огороду. Некоторых солдат заставили перекопать землю для посева. – Его перевезли в шведский город Мальмё и разместили в замке – в той самой комнате, где когда-то жил низложенный датский тиран Кристиан II. Она большая, со сводчатым потолком и находится на втором этаже. Они установили решетки на окна, когда готовили ее для Босуэлла.
Значит, они знали о его умении сбегать из-под стражи. У Марии стало тяжело на сердце.
Уилл передал ей оба документа, и она поспешно спрятала их в рукаве. Солдаты орудовали лопатами, но они, несомненно, наблюдали за ними. Ей придется подождать возвращения в свою комнату.
– Я скучаю по Джорджу, – сказала она так громко, чтобы все ее услышали.
