принадлежали друг другу. Любовь его к соленой воде передалась тебе, минуя меня.
Саша застонал и проснулся, но не шелохнулся. Ему показалось, что бормочет Басыров. Ах да, это Басыров читает книгу. Саша невольно прислушался.
«В горах Ала-Тау, в долине Демы, вокруг Баймака, у костров в степи, многократ я слышал легенду об Уфе, — растягивая слова, нараспев бубнил Басыров. — Далеко в горах, в сердце Урал-Тау, приютилось прозрачное, как слеза, озеро. Именно оно славилось чародейской силой...»
Саша, приоткрыв один глаз, с любопытством уставился на милиционера: «Вот как! Славный малый он. Оказывается, не только картинки рассматривает».
— Читайте дальше, — вдруг раздался женский голос. Чувствовалось, что она подлизывается.
Саша свесил голову, чтобы взглянуть на женщину.
Его смех разбирал: «Думал, милиционер, как милиционер, а теперь вот поди...»
«С тех пор народ стал называть свое озеро Уфимским. Отсюда все и началось,— этим именем сперва назвали реку, берущую начало в озере, а в дальнейшем и город, основанный у ее устья. Уфимку башкиры называют еще Кара-Иделью за черный цвет воды, а Белую — Ак-Иделью...»
Басыров уже от себя добавил:
— Кара значит — черный, ак — белый...
«Все это до смешного ясно, — насторожился Саша. — Но чего он вздумал читать про какую-то Уфу? Сроду о такой не слыхал.»
Протяжно заревел паровоз, замедляя бег. Впереди — станция или разъезд. А может, перед закрытым семафором сигнал подает?
Как только поезд остановился, Саша потянулся к окну. На перроне сновали женщины в полосатых юбках, разукрашенные яркими лентами, повязками; на груди у них блестели мелкие монеты, а на головах — высокие уборы.
— Проезжаем Мордовию, значит, рядом Волга, — произнес Басыров, ни к кому конкретно не обращаясь. — Пошли, Матросов, подышим кислородом. На этой остановке, наверное, долго простоим.
Они сошли и на следующей станции, уже на берегу Волги. Она была совсем рядом. До нее, если хочешь, можно было добежать за одну минуту. Как раз в это время по реке плыл большой плот.
«Ох какая красота! — вздохнул Саша, провожая глазами плотогонов. — Вот счастливчики. Одним словом, для них полное раздолье, не то что мне! Разгуливают себе без сопровождающего, и везет же людям! »
Странное чувство охватило его. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Может, его захлестнула зависть к тем, кто по собственной воле живет?
— Чего закручинился? — с беспокойством спросил Басыров. Он увидел, что у мальчишки вид довольно печальный.
— Ты видал еще где-нибудь такую красоту? — прошептал Саша. — Глянь-ка, как она разлеглась-развернулась... Так ведь тысячи лет... откуда только вода берется?
— Как откуда? — переспросил Басыров. — Другие реки сливают свои воды. Кроме того, дожди...
— Нет, не то ты говоришь, — и неожиданно спросил: — Ты, конечно, никогда не был моряком? Ведь не был?
— Чего ты вдруг всполошился? — насторожился милиционер. — У тебя, как вижу, морская болезнь. В самой запущенной форме.
Саша не улыбнулся шутке. Ничего смешного в том, что сказал милиционер, не было.
Подросток отвернулся от него и стал следить за крикливыми чайками. Глядел он на них задумчивыми глазами, словно узнавал старых знакомых. «Чайки всюду одинаковы, хотя, в общем, довольно жадные птицы...»
Как только прозвучали два громких удара колокола, оповещающих об отходе поезда, Басыров засуетился. То ли под впечатлением странного разговора, который только что произошел, то ли потому, что ему хотелось наладить отношения с молчаливым и угрюмым спутником, Басыров радушно предложил папироску.
— По одной...
— Не надо.
— Не куришь?
— Нет.
— Может, не начинал?
— Бросил.
— Не втянулся?
— Испугался.
— Чего же ты испугался?
— Жить дольше хочу.
Басыров удивленно взглянул на Матросова.
— Не понимаю...
— В больнице я как-то лежал. Не мне, конечно, а одному больному врач нагоняй устроил. Каждый курящий, сказал он, отнимает у себя двадцать лет жизни. Честное слово, не вру. Так он и выразился — двадцать лет.
— Молодец, — похвалил Сашу Басыров, поднимаясь вслед за ним в тамбур.
Матросов оживился и, набираясь мужества, сказал:
— А ты меня не хвали, лучше отпусти.
— Как же я тебя отпущу? — оторопел милиционер.
— Очень просто, на все четыре стороны.
— Чего не могу, того не могу. И вообще, чтобы на эту тему больше разговоров не было.
А про себя решил: «Совсем обнаглел парнишка».
Матросов сердито засопел и замкнулся. Потом сколько ни пытался Басыров вызвать мальчишку на разговор, ему это не удавалось.
Мимо окна пронеслось облако дыма, паровоз медленно набирал скорость. Поезд уже бежал, стуча колесами и лязгая буферами. Мелькали телеграфные столбы.
А в окне общего вагона стоял мальчишка, невидящими глазами провожая хлебные поля, уютные деревушки, маленькие разъезды, овраги и опушки лесов — все, что там и сям было разбросано по всей равнине.
На второй день, к вечеру, поезд с грохотом промчался по бельскому мосту, впопыхах пробежал мимо горы, усеянной веселыми огоньками и, тяжело вздыхая, остановился перед двухэтажным старинным зданием вокзала. Вот еще что запомнилось: ярко горели семафоры, а на путях мелькали фонари проводников. Всю дорогу Басыров выказывал доверие, а тут нервы его сдали. На всякий случай положил руку на плечо своего подопечного. Со стороны можно было подумать: дружеский жест, а на самом деле те же руки в любой момент могут схватить за шиворот. «Хитер шеф! — вздохнул Саша. — И довольно догадливый».
Басыров, пробираясь сквозь толпу, сбившуюся на перроне, назидательно говорил:
— В Уфе станешь жить. Человеком будешь.
Чего же тут еще разглагольствовать? Он говорил то, что ему положено по штату, другой бы то же самое сказал. Может, чуть иначе.
Вместе с толпой они выбрались в город, прямо на грязную привокзальную площадь. У Саши сразу же выветрились из головы все романтические бредни о городе, раскинувшемся на горе, между реками — тремя сестрами. И в этой дыре предстоит ему коротать не одно лето! Тоска паутинкою обвила душу мальчишки.
Саша бросился наутек. Он сбил женщину, с ходу протаранил группу военных, сунулся туда, где просторнее и чуть было не угодил под легковую машину. Одним словом, в один прием добрался до привокзального сквера. Лишь тут оглянулся — Басырова не было. Значит, отстал. Для начала неплохо. Очень важно, чтобы за тобой «хвоста» не было.
Сердце его билось гулко и тревожно; не переводя дыхания, он перелетел через ограду и, оглядываясь,
