у некоторых ребят, в том числе и у Виталия Лозы наколки в виде якоря на левой руке. В книге «Подготы Тихого Океана» В.В. Корзун описывая внешний вид «подгота» 1944 года упоминает об этой моде, среди мальчишек «подготов»: «… Немаловажной деталью туалета настоящего моряка («подгота») являлась наколка якоря на левой руке».
Действительно, я хорошо помню у отца наколотый на кисти левой руке, между большим и указательным пальцами, небольшой якорек.
Собирая материалы для книги «Терновый венец офицера русского флота» я работал в Российском Государственном архиве ВМФ, Центральной Военно-Морской библиотеке, в фото-фонде Центрального Военно-Морского музея, и перед моими глазами прошло множество фотографий моряков дореволюционного, предвоенного и военного периодов истории русского
и советского флотов. В глаза бросилась, и очень отчетливо, «разница» в лицах людей на этих фотографиях, в первую очередь офицеров. Не берусь подбирать эпитеты и сравнения для описания этой «разницы», скажу просто — они были другими. Лица офицеров на фотографиях сделанных до 1917 года совершенно не похожи на лица офицеров 20-х — 40-х годов. Такое впечатление, что на фотографиях два совершенно разных народа, хотя на офицерах и там и тут флотские кителя, и сфотографированы они на палубах одних и тех же кораблей.
Курсантом, читая книги о море и кораблях, вглядываясь в фотографии на стендах военно-
морских музеев Севастополя и Ленинграда меня всегда удивляла эта «разница» в лицах офицеров. В музее, где сделав всего несколько шагов от стенда к стенду, словно перемещаешься во времени, особенно заметна эта «разница». Что интересно, перейдя в залы истории флота периода 50-х — 70-х годов, такой существенной, видимой невооруженным взглядом, «разницы» на фотографиях начала и второй половины ХХ века уже нет. Я говорю не об особенностях внешности связанных с национальностью людей на фотографиях, не о форме их лица, носа и глаз. Я говорю о том, что лица флотских офицеров начала века и второй половины двадцатого века в чем-то неуловимо схожи, если хотите — похожи, а лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянского Красного флота периода 20-х — 40-х годов, в большинстве своем, выпадают из этого ряда.
В.В. Козырь в работе «Подготы Тихого Океана», говоря об офицерском составе 20-х -30-х годов отмечал: «В первые годы советской власти в армию и на флот пришли выходцы из рабочих и крестьянских семей, как правило, с очень низкой общей и военной подготовкой, отдаленными понятиями об общечеловеческой культуре». К сожалению, это так. Даже такая часть общечеловеческой культуры, как культура речи, культура языка в советском военно-морском флоте оказалась отравлена сквернословием — матерщиной. Такого не было в Российском Императорском флоте. Произнести вслух слова грязной ругани, употребить «гнилое слово» не мог ни один воин-христианин, потому как — явный грех.
Активное внедрение матерщины в ряды Рабоче-Крестьянского Красного флота, началось с «революционных братишек», опьяненных офицерской кровью и вседозволенностью 1917 года, потому что, как пишет епископ Североморский Митрофан (Баданин) в своей работе «Правда о русском мате», было: «…непременным условием и главным рычагом искоренения христианской морали и нравственности… на флоте». О какой молитве «За тех, кто в море» на кораблях и частях флота могла идти речь, когда в советское время, да и сейчас, речь моряков отравлена словесной грязью — матом.
Во время моей службы на Северном флоте в 70-х годах прошлого века ублюдочный язык матерщины изливался не только из уст матросов и офицеров, но и некоторых адмиралов.
Епископ Североморский Митрофан с сарказмом замечает: «… этот лексикон (матерные слова — А.Л.) почему-то до сих пор не введен в официальный перечень командных слов и не закреплен в уставе, как официальный язык общения … на флоте».
В этом есть горькая правда. В.В.Козырь писал: «Офицеры старшего поколения … были выходцами из рабоче-крестьянских семей и имели весьма отдаленное представление о тех порядках, какие существовали в Морском училище до 1917 года. Офицеры младшего звена… чаще всего выдвинувшиеся …. из матросов и старшин, выросшие уже при советской власти, тем более не могли быть носителями каких — либо флотских традиций и передовой русской культуры…»
Мне и раньше приходило в голову и, как видно, не только мне одному, что все произошедшее в России в 1917 году, наложило свой, особый отпечаток и на язык и на лица людей.
Возможно, по-прошествию 40–50 лет этот отпечаток постепенно стерся, «выветрился», может быть не без влияния событий начавших происходить на флоте в середине сороковых годов прошлого века.
Со второй половины 40-х годов ХХ века в Красной Армии и Рабоче — Крестьянском Красном Флоте стали происходить явления для советского времени почти невероятные — начали возвращаться боевые и исторические традиции дореволюционной русской армии и флота.
Неудачи первого периода Великой Отечественной войны, заставили руководство страны пересмотреть представления о боеспособности, в том числе, и о качестве командных кадров, обратившись к опыту русской армии. Был ликвидирован институт военных комиссаров, введенный в гражданскую войну. Командиры и начальники вновь стали именоваться офицерами, им присваивались «старорежимные» — исторические звания. Флотские воинские звания «краснофлотец» и «старший краснофлотец» были заменены историческими званиями — матрос и старший матрос.
Форма почти повторяла форму царского образца, поэтому внешний облик офицеров Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного флота во многом стал напоминать облик офицеров Русской армии и флота, и даже были введены мундиры. Народный Комиссар Обороны И.В. Сталин Приказом № 25 от 15.01.1943 года ввел
погоны офицерам Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного флота.
Погоны вернулись на советскую военную форму, чтобы подчеркнуть историческую преемственность — перекинуть исторический мост от Российской Армии к Красной Армии, чтобы получить возможность, в годину тяжелейшей войны с германским нацизмом, воспитывать солдат и командиров в духе патриотизма, любви к Родине на примерах исторической славы русских солдат и русского оружия.
Не случайно внешний вид погон так близко повторял погоны Российской армии и Российского Императорского флота. Через 26 лет после революции, в СССР на плечи офицеров вновь вернулся символ, который большевиками отрицался, как символ царской России, а на самом деле — символ государственности — символ той России, за которую воевали и гибли русские офицеры в 1918–1920 годах.
Все лучшее, что было в Российском Императорском флоте — глубочайший патриотизм, героизм и товарищество, беззаветная любовь к Родине, стойкость, мужество, высокий профессионализм были безоговорочно восприняты советским флотом, в том числе и главный завет, главная традиция моряков русского флота: «Погибаю, но не сдаюсь!»
Частям, кораблям и соединениям советского ВМФ за героизм и мужество проявленные в борьбе с врагом, начали присваивать исторические почетные звания — «Гвардейские». Зримым примером преемственности
