Сам Ярослав Ярославич в поход не выступил.
Переяславская рать пришла к Новгороду на исходе первой недели января, в лютые крещенские морозы. Ветер с Ильменя переметал сухой колючий снег. Бороды дружинников заиндевели. Пар валил от конских спин. Пешцы бежали по сторонам обоза: в такую стужу на санях невозможно было усидеть даже в тулупах.
Посланцы новгородского веча, тысяцкий Кондрат и старосты Неревского и Людина концов, встретили переяславцев далеко за городом, на устье Волхова.
Кондрат объяснил, кивнув на своих спутников:
— Дружина твоя, княже, будет стоять на Софийской стороне. Старосты укажут, кому в каком дворе жить…
Дмитрий Александрович и Антоний многозначительно переглянулись. Редко с таким почетом встречал Новгород чужое войско! Обычно прибылые рати останавливались за городскими стенами, по деревням и загородным монастырям, а то и просто в шалашах на поле.
— Спасибо, тысяцкий! — поблагодарил Дмитрий.
— Тебе спасибо, князь! Ты первый откликнулся на призыв Нова-города, тебе и первая честь! Владыка Далмат и посадник ожидают тебя в Детинце, — сказал тысяцкий и, заметив, что Дмитрий в нерешительности обернулся к своему воеводе Федору, добавил: — А с войском старосты останутся, доведут куда нужно…
Дмитрий пришпорил коня. Копыта звонко стучали по льду Волхова. Из-под острых шипов летели в стороны ледяные брызги.
Тысяцкий Кондрат заметил одобрительно:
— Хорошо кованы переяславские кони…
Федор объяснил, что в Переяславле куют лошадей на четыре копыта, а не на два, как в Новгороде, и оттого всадники в бою устойчивы, не скользят.
Дмитрий молчал, взволнованный и торжественный.
Приближавшийся город был его городом, второй отчиной, знакомым с детства местом. Казалось, ничего не изменилось в Новгороде за годы его отсутствия. Бесчисленные купола уличанских церквей, крутые кровли боярских и купеческих хором, вмерзшие в лед ладьи у причалов Торговой стороны, а против них — на другом берегу Волхова — высокие стены и квадратные башни Детинца. И господствовала над городом белокаменная громада Софийского собора.
У въездной Пречистенской башни князя Дмитрия с почетом встретили дети боярские, служившие при владыке Далмате.
На соборной площади Детинца, у хором архиепископа, толпился народ.
Дмитрий подумал, что и сами новгородцы ничуть не изменились за эти годы: смотрят дружелюбно, но дерзко, глаз не отводят — будто не князь перед ними, а так, воевода какой-нибудь, за серебряные гривны нанятый…
«Отчего все так? — размышлял Дмитрий. — Оттого, видно, что не имели князья в Новгороде настоящей власти. Богат и силен Новгород, мало кто из князей может сравняться по силе с господой новгородской. Тяжело, ох как тяжело подмять новгородские вольности! Ну, да сейчас не время об этом думать…»
И Дмитрий Александрович приветливо поднимал правую руку, здороваясь с новгородцами.
Посадник Михаил Федорович тоже был дружелюбен и ласков. Радушно улыбались бояре, собравшиеся в палате архиепископского дворца. Владыка Далмат благословил Дмитрия, заботливо расспросил о здоровье.
Но и здесь Дмитрий почувствовал, что к нему относились не как к князю-правителю. Понадобился Новгороду острый меч в умелых руках, вот и позвали князя из далекого Переяславля. А могли и из другого города позвать. Нужда пройдет — снова покажут дорогу из Нова-города…
«Что это я рассуждать начал, будто уже великий князь? — спохватился Дмитрий. — Рано, рано об этом думать!»
Владыка Далмат говорил назидательно о том, как любил и берег Великий Новгород покойный Александр Ярославич Невский, отец Дмитрия, сколько раз он бескорыстно обнажал меч за Новгородскую землю, обороняя ее от шведов и немцев. «Помня о святых его подвигах, призвали и теперь новгородцы переяславского князя начальствовать над войском…»
Дмитрий мог бы вспомнить и другое: как спорил Александр Ярославич Невский со своевольными новгородскими боярами, как удалялся оскорбленный в свой Переяславль, как смирял силой оружия новгородские мятежи… Но вспоминать об этом было не время… И Дмитрий благодарил архиепископа за честь, улыбался боярам.
Хоромы для жилья князю Дмитрию Александровичу и его ближним людям отвели тут же, в Детинце. Только воевода Федор поселился на Великой улице, в новом домине купца Прохора.
Никого не удивило, что на купеческий двор зачастил и боярин Антоний: о дружбе его с воеводой люди знали.
Возвращаясь вечером в Детинец, Антоний приносил новости, которые господа старалась скрыть от переяславского князя.
Оказалось, что владыка Далмат и бояре ждали немецких послов, а до их прибытия решили похода не начинать. Переяславцам стала понятна неспешность, с которой снаряжалось в поход новгородское ополчение.
Через Прохора переяславцы узнали о том, как встретили в Новгороде других низовских князей.
Только владимирскую дружину Святослава, старшего сына великого князя, впустили в город, да и то на Торговую сторону. Остальные рати остались за городскими стенами, в воинских станах. Новгородские бояре разводили руками: «Войско собралось великое, где ж всем в Новгороде разместиться?»
Обиженные князья отъехали на городище, где безвылазно сидел наместник великого князя Юрий Андреевич Суздальский.
Немецкое посольство приехало в Новгород ночью. Ратники владычного полка с горящими факелами в руках проводили немцев к Ярославову дворищу. Хоромы, где остановились послы, тысяцкий Кондрат приказал окружить крепким караулом. Ни к чему послам знать, что делается в Нова-городе. Да и самих их от любопытных глаз спрятать полезно! Так никто и не видел послов до большого приема у владыки Далмата.
Послов принимали в парадной палате архиепископского дворца. Кроме новгородской господы — владыки Далмата, посадника Михаила Федоровича, тысяцкого Кондрата и больших бояр — здесь были низовские князья, приехавшие для участия в походе.
Посольство было большим и пышным. В Новгород приехали доверенные люди и от ливонского магистра, и от рижан, и от юрьевцев, и от мариенбургцев, и от иных городов немецкой земли.
Послы убеждали владыку Далмата:
— Нам, господине, нужен с тобою мир. И со всем Великим Новгородом! Гости наши к вам ходят, а ваши к нам, обиды и брани не имеют никакой. Пусть и дальше будет между нами мир да любовь! А захотите идти войной на колыванцев и раковорцев, людей датского короля, мы им помогать не будем. До тех людей нам дела нет…
На том целовали немецкие послы крест.
А чтобы прочнее была их клятва, к ливонскому магистру поехал Лазарь Моисеевич — привести к кресту рыцарей, божьих дворян.
В Ригу для того же дела послали доброго мужа Семёна.
Посланные вернулись в Новгород, рассказали, что все немцы целовали крест не помогать колыванцам и раковорцам, что обмана будто бы нет.
Месяца января в двадцать третий день войско выступило в поход.
По зимним дорогам двинулись к Раковору переяславцы Дмитрия Александровича, владимирцы Святослава Ярославича, тверичи Михаила Ярославича, псковичи Довмонта, дружина наместника великокняжеского Юрия Суздальского. Великий Новгород от себя выставил три полка, по числу городских концов. Вели новгородское пешее ополчение посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат.
За войском везли на санях тяжелые осадные орудия-пороки. Задолго до похода начали готовить их порочные мастера на владычном дворе.
Старший из порочных мастеров Тогал, латынянин родом, сопровождал эти грозные орудия. Имелись в Новгороде и свои мастера, но Тогал был опытнее, лучше знал военные хитрости.
Тысяцкий Кондрат обещал ему за поход большую награду.
Полки двигались медленно, с частыми остановками. До порубежной реки Наровы шли почти три недели: воеводы давали отдых людям, пока еще была своя земля.
Первыми перешли за Нарову переяславские конные дружины, а с ними, проводниками, ладожане и ижорцы. На границе земли Вирумаа не оказалось ни укреплений, ни сторожевых застав. Видно, раковорцы не решились вывести войско в поле, притаились за каменными стенами. Редкие деревеньки за Наровой были покинуты жителями.
Скучным показался низовским и новгородским воинам этот поход: только бесконечные снега, морозный ветер да низкое серое небо над головой.
Вечером семнадцатого февраля впереди показались зубчатые стены и башни Раковора.
На широком заснеженном поле у реки Кеголы, верстах в трех от города, Дмитрий Александрович остановил войско для ночлега. Разошлись во все стороны дозорные заставы.
Ранние зимние сумерки спустились на воинский стан. В шатре предводителя войска собрались князья и воеводы. Порочный мастер Тогал развернул пергамент с чертежом Раковора. За большие деньги купил этот чертеж тысяцкий Кондрат у приезжих немецких купцов. Купил без нужды, про запас, задолго до похода, а теперь князья и воеводы только похваливали тысяцкого за предусмотрительность.
