У Манштейна есть право на риск иметь свое мнение, отличное от мнения фюрера. Но Манштейн беззаветно верен фюреру и никогда не изменял присяге. К тому же момент для прорыва давно упущен. Упущен по вине Гитлера и чересчур послушного его воле Паулюса.
В доли секунды, не отрывая трубки от уха, Манштейн приходит к выводу, что еще в конце ноября на месте Паулюса он без колебаний поставил бы на кон свою карьеру и даже жизнь, но сейчас, в конце декабря, это бессмысленно, а значит, преступно.
И, уже не колеблясь, он, в отличие от Понтия Пилата, на вполне законных основаниях умывает руки:
– Я не могу предоставить вам полную свободу действий. Я не могу отменить приказ фюрера.
И таким же недрогнувшим голосом он приказывает 6-й танковой дивизии армии Гота покинуть Васильевку на речке Мышкове. С этого момента 6-я армия Паулюса остается со всей Красной Армией один на один. Она попросту заживо похоронена в Сталинграде, хотя еще и не отпета.
Находясь всего в двух переходах от Сталинграда, танкисты Гота разворачивали свои машины на запад, покидая Васильевский плацдарм, чтобы никогда сюда не вернуться.
Командиры танков, стоя в башнях, отдавали последний воинский салют брошенной ими на произвол судьбы армии Паулюса.
А Манштейн вдруг вспомнил слова Гитлера, повторяемые им, как пророчество, на всех совещаниях: «Уйдя из Сталинграда, мы больше никогда даже не приблизимся к нему!»
«В чем в чем, – с досадой прошептал сам себе Манштейн, – а в этом фюрер абсолютно прав. Никогда!»
И точно так же, как многие в ставке фюрера, раз за разом задавал себе циничный по форме, но совершенно логичный по сути вопрос: «Почему русские еще не раздавили 6-ю армию, как перезревший плод?»
31 декабря 1942 года. «Сталинградская крепость»По приказу Гитлера «Сталинградская крепость» жила по берлинскому времени.
С фатальной обреченностью Паулюс обратился к войскам с новогодним поздравлением, словно 6-я армия стояла накануне не великого поражения, а великой победы.
«Наша воля к победе непоколебима, а Новый год наверняка принесет нам избавление! Я пока не могу сказать, как это случится, но наш фюрер никогда не нарушал своего слова, не нарушит его и сейчас!»
И, словно послание из царства живых в царство мертвых, прозвучал приветственный голос фюрера:
«От имени всего немецкого народа я шлю вам и вашей доблестной армии самые сердечные пожелания успеха в Новом году. Я хорошо понимаю все сложности вашего положения, а героизм ваших войск вызывает у меня глубокое уважение. Вы и ваши солдаты должны вступить в Новый год с твердой уверенностью в том, что вермахт сделает все возможное, чтобы вызволить вас из беды. Ваша стойкость послужит примером для германских вооруженных сил. Адольф Гитлер».
Чуть позже он так же уверено пообещал Паулюсу танки из Франции и «вечную славу». «Каждый день вашей обороны помогает улучшить положение всего фронта».
Его слова звучали победоносно, как музыка Вагнера, но Паулюс только брезгливо скривил губы. Сейчас его уже не интересовали ни «вечная слава», ни гипотетические танки из Франции, ни разрешение на отход. Все это было уже несущественно. А о том, что его интересовало на самом деле, Гитлер запретил себе даже думать.
«Все предложения о переговорах надо отвергать, не отвечать на них, а прибытие парламентеров должно быть отклонено. В случае необходимости – с применением оружия».
И тогда Паулюс решился на последнюю попытку добиться от фюрера «свободы рук». Спецсамолетом капитан Бер был откомандирован прямо в «Вольфсшанце» на переговоры с самым фюрером. Получив от своего шефа, начальника штаба Паулюса генерала Шмидта, «пассажирский билет номер 7» для вылета с основного аэродрома в «Питомнике», капитан Бер, славившийся своим умением резать правду в глаза любому начальству, вылетел сперва в Новочеркасск, а оттуда прямым рейсом в ставку Гитлера в Восточной Пруссии.
Именно там сталинградская трагедия превратилась в фарс.
15 января 1943 года. «Вольфсшанце»Сначала все выглядело абсолютно солидно. На пороге резиденции Гитлера капитана скрупулезно обыскали, отобрав личное оружие. И ровно в девять вечера его впустили конференц-зал. Через полтора года туда с бомбой в портфеле войдет одноглазый и однорукий полковник фон Штауффенберг.
Но у капитана Бера не было ни портфеля, ни бомбы, ни малейшего желания взрывать фюрера. Он был типичный фронтовой офицер, хотя и занимал должность личного порученца начальника штаба 6-й армии: нелицеприятный, с легким презрением относившийся к штабникам и тыловикам. Поэтому среди двух десятков столпившихся вокруг Гитлера штабных офицеров узнал лишь Кейтеля, Йодля, Бормана и Хойзингера. Бог знает, когда ему довелось с ними встретится. И тем не менее Беру было приятно увидеть здесь, за тысячу километров от фронта, эти полузнакомые лица.
Гитлер встретил его весьма любезно, как привык встречать всех гостей ставки, особенно прибывших с передовой. А Сталинград с некоторых пор стал для него не просто передовой, а передним краем борьбы с мировым злом, краем Вселенной и бытия.
– Герр гауптман, – с полуулыбкой древнеегипетского сфинкса приветствовал он армейского офицера, – мы рады видеть в своем кругу личного посланника героя Сталинграда генерала Паулюса! Впрочем, уверен, вы тоже герой, раз его выбор пал именно на вас! Итак, прошу быть со мной предельно откровенным! Даже не прошу, а приказываю! Представьте себе, что перед вами не фюрер Великой Германии, а ваш товарищ по оружию! Если бы вы были немного постарше, мы вполне могли бы встретиться в окопах во Фландрии, а будь я немного моложе, – Гитлер мечтательно прижмурил глаза, – будь я помоложе… я бы вчера провожал вас сюда из окоп Сталинграда!
Казалось, Гитлер не прочь был продолжить столь впечатляюще начатый монолог, но призванный им же быть предельно откровенным, а стало быть, и бесцеремонным, Вер прервал его:
– Мой фюрер, генерал Паулюс приказал мне проинформировать вас о создавшемся положении. Позвольте мне сделать соответствующее донесение.
Несколько обескураженный его неделикатностью, фюрер тем не менее поощрительно кивнул головой.
– Мой фюрер, – решительно начал Бер, – сейчас, когда я вам об этом говорю, там, на Волге, двести тысяч солдат вермахта умирают за Великую Германию, лишенные элементарной помощи. Мы доели последних лошадей. Солдаты гоняются за собаками и крысами, нам приходится взрывать орудия из-за отсутствия к ним снарядов. Русские умирают от смеха, глядя во что одета некогда элитная армия! Генерал Паулюс просил вам передать, что еще ни один гарнизон крепости за всю историю войн не переносил таких страданий и унижений, как гарнизон объявленной вами «сталинградской крепости». Мы не успеваем хоронить мертвых, а раненых нечем перевязывать. Плотность огня русских поразительна! Иногда кажется, что земля ходит ходуном! Недавно один из опорных пунктов генерала Паулюса, село Карповка, был буквально стерт с лица земли огнем реактивных орудий противника. Нам нечем ответить на огонь русских. Солдатам выдают по двадцать патронов с приказом использовать их только в случае отражения атаки. Но один патрон мы всегда оставляем для себя. Рацион хлеба на день – один ломоть! А воду мы добываем из талого снега. Мой фюрер, Сталинград превращается в массовую могилу! Солдаты чувствуют себя брошенными и преданными! Никто уже не думает о победе. Лишь о том, чтобы поскорее закончить весь этот ужас! Любой ценой, на любых условиях! Простите, мой фюрер! Но вы же сами приказали мне быть с вами откровенным! Как офицер я не могу ослушаться вашего приказа!
Как ни в чем не бывало Гитлер подошел к карте и, признав «некоторые» просчеты германского руководства, пообещал Беру через «некоторое» время прорвать русское кольцо и спасти 6-ю армию.
– А пока это не произошло, мы будем по-прежнему поддерживать вас всем необходимым по уже отлаженному воздушному мосту!
При упоминании «воздушного моста» Бер жестко отщелкнул каблуками и, вытянувшись по стойке смирно, выпалил:
– Воздушного моста нет, мой фюрер!
Глаза Гитлера сошлись на переносице. Он пытался осмыслить только что сказанное.
– Вы ошибаетесь, герр гауптман! Вот цифры вылетов и доставленных грузов! Рейхсмаршал Геринг лично поклялся мне, что в перспективе…
Капитан Бер отрицательно крутанул головой. Кейтель предостерегающе погрозил ему пальцем. Но Беру было не до этикета.
– Воздушного моста нет, мой фюрер! – угрюмо повторил он. – Рассуждать о перспективе уже поздно! Генерал Паулюс ждет ясного ответа: может или нет его армия рассчитывать на снабжение и поддержку в ближайшие сорок восемь часов? В противном случае…
Капитану было уже на все плевать. Он просто не мог вернуться в котел, не сказав фюреру всей правды.
После отставки Гальдера и ссоры с Йодлем никто не позволял себе «откровенничать» с фюрером таким образом. Все смотрели на Бера как на кандидата в покойники. Кейтель из последних сил старался устоять на ногах. Сам Гитлер шокированно кусал губы и хрустел пальцами. Но что он мог сделать с этим армейским шалопаем? Отправить его, как Гальдера, в отставку, то есть, по сути, подарить ему жизнь? Но кто же тогда будет умирать в Сталинграде за Великую Германию?!
