Барбера стянул сапоги и сел на табуретку. У пылающего очага он грел свои здоровенные широкие ступни, даже пальцы ног были густо покрыты черной шерстью, как и пальцы рук.
— Ты на лодке приплыл?
— Да.
— А откуда ты приехал?
— Из Бюшиллона. Там я своего мула и оставил. У одного дружка. Он мне говорит: «Смотри только в Морж со своими писклятами не суйся. Там их живо в карантин упекут, да и тебя в придачу». А так как у него лодка есть, я и говорю: «Тогда я озером проберусь». Но он хоть бы что. Вижу я, неохота ему мне свою лодку давать, я и взял другую. Не знаю даже чью. Но я ж ее верну. Это уж точно. Там же мой мул у них остался, словно бы в залог.
Говорил он не торопясь, спокойно, а Бизонтен и Мари тем временем разглядывали малышей.
Было им примерно от восьми месяцев до полутора лет. Все худенькие, только у одного лицо было пухлое и даже вроде румяное.
— Да вот этот, видать, болен, — сказала Мари.
Барбера подошел к ней.
— Это не мальчик, а девочка, — пояснил он. — Она обожженная, еще двое таких у меня было, да они дорогой померли.
— Двое померли?
— Да, — подтвердил он. — И это уж не в первый раз. Потому-то я и не мог приехать раньше. Не брошу же их на обочине дороги, чтобы их зверье растерзало. Значит, нужно было их похоронить. А земля насквозь промерзшая, чуть себе нутро не надорвал.
— Дня два или три мы их у себя подержим, — вмешался Бизонтен. — Но ведь узнать могут. А что, если спросят, откуда они у нас.
Барбера расхохотался, осушив разом стакан вина из виноградных выжимок:
— А ты им скажешь, что они, мол, из озера вышли. И правду ведь скажешь.
Бизонтен тоже рассмеялся:
— Узнаю нашего Блонделя. Говорит, что приедет, пусть мы, мол, бережем ребятишек и держим их у себя.
Двое маленьких проснулись. Один захныкал, другой молча испуганно водил вокруг огромными глазенками.
— Этот самый старший, — пояснил Барбера. — Должно быть, больше года ему. Похоже, что нашли его в амбаре, а амбар почему-то взял да и не загорелся. Так и валялся он под грудой мертвецов. Ну и ничего сказать не может. Даже не хнычет. Видать, немой останется. Это еще не самая страшная беда! У, сволочи проклятые!
Огромные кулаки его сжались, лицо посуровело, но тут же, когда он нагнулся к ребенку и стал над ним ласково причитать, губы его тронула улыбка, в глазах засияла несказанная нежность.
— Ну, ну, ты же наш, из Конте. А сейчас, видишь, ты у жителей Во. Но тебя нужно хорошенько подкормить. А то одни кости да кожа остались.
Малютка, казалось, слушал его слова, но напряженно и испуганно глядел куда-то в одну точку. Рядом с ним по-прежнему хныкал его маленький сосед, и Мари сказала Бизонтену:
— Возьми этого малыша на минутку, я сейчас сварю мучную похлебку. Молоко есть, подолью туда.
Барбера поднялся, подошел к очагу и повернул другой стороной свои сапоги поближе к огню. Потом тяжело опустился на чурбак и принялся хлебать из миски фасолевую похлебку. Мари тем временем уже перемешивала муку с водой в маленьком медном котелке. Взглянув на развернутый на столе тюк, Бизонтен спросил:
— А мясо это откудова?
— Это вам, — ответил Барбера.
— Да нет, я спрашиваю, откудова оно?
— Это уж не твоя печаль. Просто подарок. Бери мясо и не морочь себе голову такими пустяками.
— Спасибо, — поблагодарил Бизонтен.
Барбера хохотнул:
— Не за что. Мне оно ничего не стоило. Бывает, по пути попадаются люди, у которых всего в излишке. А так как у других всегда чего-нибудь да не хватает, то и стараешься как-то уравнять одних с другими. Только все дело в том, что те, у которых всего в излишке, жрут за десятерых и никакая хворь их не берет.
Мари удивленно переглянулась с Бизонтеном. Хорошо размешав муку, Мари подошла к очагу, держа в руках котелок, и попросила Бизонтена:
— Подгреби, пожалуйста, мне углей под треногу.
Бизонтен подгреб уголья, и Мари поставила на них котелок, усердно помешивая муку деревянной ложкой. Время от времени они оба с Бизонтеном посматривали на гостя, который сосредоточенно жевал, весь поглощенный жаркой игрой огня. Казалось, взгляд его устремлен вдаль.
— А какое у вас ремесло? — спросила Мари.
Барбера что-то глухо проворчал, дыхнул себе в бороду и спокойно ответил:
— Покупаю и продаю, как любой купец. Только покупаю в одном месте, продаю в другом. Вот, скажем, — и он снова хохотнул, — тебе соль нужна, а у меня ее два мешка в лодке. Из-за нее-то я и пустился в плаванье. Соль, она для одного мельника из Моржа. Вот-то он ахнет от удивления. Отсюда он меня и не ждет. Обычно я сухим путем на муле приезжаю. Но с этими писклятами — дело опасное.
Подумав немного, он добавил:
— Если бы всегда туман был как нынче ночью, я бы на лодке до вас добирался. Оно, конечно, неплохо. Да ведь я не лодочник.
Он показал Мари свои натертые до крови ладони.
— Надо бы их чем-нибудь смазать, — посоветовала Мари.
— Смеешься, что ли. Я хоть не лодочник, но и не девица.
Он снова взглянул на свои ладони и расхохотался так громко, что разбудил остальных младенцев. Все они дружно захныкали, и в комнате поднялся невообразимый гвалт.
— Вот чего я опасаюсь, — проговорил Бизонтен, — если люди услышат, они сразу все поймут. Да еще ты грохочешь как оглашенный!
Барбера откашлялся, плюнул в огонь и произнес, трясясь от все еще не унимавшегося смеха:
Я об Ортанс вспомнил… На Блонделя она глядит как на самого господа бога. Ну, я и подумал, если бы она на мои ладони сейчас посмотрела, наверное, решила бы, что перед ней Иисус Христос. Чего доброго, влюбилась бы в меня!
Он вдруг замолчал, задумался. Покачал головой и добавил:
— Шучу. Но таким уж я на свет божий родился. Конечно, я-то перед Блонделем на колени не встану. И все-таки здорово он меня зацапал. Показал мне младенцев при последнем издыхании. И велел мне взять одного на руки. И сам уставился на меня своими глазищами, тут уж совсем голову потеряешь. И еще заговорил, а ты сам знаешь, какой у него голос, будто из недр земных идет. И потом велел Ортанс со мной поговорить. И она тоже меня здорово зацапала. И я, разнесчастный дурень, вот он, с младенцами разъезжаю. Ты мне скажешь, я с соли начинал, но недолго с ней возился. По-другому дело пошло. Я на семена перешел. Потому что, поверь мне, жители Франш-Конте дохнут с голоду на куче золота. А за семена тебе в двадцать раз дороже платят. Некоторые даже ведут торговлю с Брессом. Но это дело опасное. От кардинала особое запрещение вышло. И кого поймают, тому сразу петлю на шею…
Он поднялся и присел на корточки около детишек, которых Бизонтен тщетно пытался успокоить. Барбера взял на руки самого голосистого и посадил его на сгиб локтя, так удобнее было его убаюкать.
— Этот мерзавец кардинал, — злобно прошипел он, — поклялся всех жителей Франш-Конте с голоду уморить. А проклятый Блондель поклялся спасти семена… И вот я, как последний дурак, перевожу семена, чтобы они не погибли.
И он зашагал взад и вперед перед очагом, притоптывая время от времени босыми ногами об пол, словно собирался пуститься в пляс. Младенец постепенно успокоился, а за ним утих и тот, которого Бизонтен держал на руках.
— И все-таки, — вздохнул контрабандист, — родился ты, скажем, по эту, а я по ту сторону горы, разная у нас получится жизнь. Вроде бы и не поверишь этому, а так-то оно так. Все равно, как бы мне сказали, что в один прекрасный день я буду контрабандой младенцев развозить, да еще задарма, вот бы я, черт меня побери, расхохотался бы.
Плач младенцев разбудил обоих стариков, и они тихонечко спустились с лестницы, так и не сняв ночных колпаков, натянутых на самые уши. А через минуту явился и Пьер. Пришлось им все объяснить, и цирюльник заявил, что он сейчас осмотрит детишек. Пока они вместе с Мари распеленывали младенцев, кузнец поглядывал на них так, словно не знал, к чему приложить руки, и все повторял:
— Ну и Ортанс, ну и девушка. Это же чудо какое-то!
Когда с девочки, с той, что кричала громче всех, сняли куски полотна, в которое она была закутана, то оказалось, что вся грудь и весь живот у нее были ярко-красные и гноились одной сплошной раной.
— Боже ты мой, — охнула Мари. — Бедная девочка.
— Это ожог, — сказал цирюльник. — Я такие видел. Дай-ка я ею займусь.
Так как Барбера то и дело выходил поглядеть на свою лодку, Бизонтен предложил ему помочь перенести соль.
— Вот этого, друг, — заявил контрабандист, — этого я ни за что не допущу. И так я вам целую лодку младенцев, то бишь семян из Франш-Конте, подсудобил, но вот соль, если ее у тебя найдут, тебе ох как дорого обойдется. Ведь ты к тому же еще и чужеземец. Быть тебе за решеткой и сидеть там черт-те знает сколько годиков. У меня такое правило: за все отвечаю я сам, но никогда другого не подведу, особенно того, что барыши от этого не получает.
