столике.
– Экономическое положение на Сахалине катастрофическое, господин поручик! Как вы, наверное, знаете, по итогам Портсмутской мирной конференции японцам удалось оттяпать у России весь юг острова до 50-й параллели. И теперь предстоит официальная приемка-передача севера острова от Японии к России. У вице-губернатора фон Бунге, оставленного «на хозяйстве» после вывоза в плен Ляпунова и безвылазно просидевшего на Сахалине весь период оккупации, полномочий на приемку не хватает. Таковыми полномочиями нынче наделен уполномоченный Ставки полковник Валуев. Он выехал на Сахалин еще в октябре прошлого года, и убедился в катастрофе. Свободное население острова за время оккупации уменьшилось более чем вдвое, хозяйство разорено. Сахалин крайне нуждается в притоке капиталов! Между тем Россия, только что вышедшая из войны, просто не в состоянии удовлетворить все нужды и потребности этого восточного форпоста империи! Вот и его высокопревосходительство генерал-губернатор Приморской области Колюбаков считает, что местные капиталисты и коммерсанты просто обязаны внести свой вклад в возрождение Сахалина…
– Осмелюсь напомнить, что Манифест его императорского величества даровал мне помилование и прощение без всяких условий. Поймите, мне невыносимо возвращаться – особенно после того, как я заслужил право уехать оттуда!
– Господин Ландсберг! – штабс-капитан встал, оперся на стол костяшками пальцев. – Никто не подвергает сомнению ваши заслуги! Равно как и ваших прав на полное прощение и помилование. Однако согласитесь: у российского подданного должны быть и моральные обязательства перед отчизной! Тем паче – у подданного в вашем положении!
– Я сознаю свое положение бывшего каторжника, господин штабс-капитан!
– Ну, а коли сознаёте… Поручик, по моим сведениям, вы очень обеспеченный человек. И не станете, вероятно, отрицать, что нажитые вами капиталы имеют сахалинское происхождение, не так ли? Сахалин сделал вас богатым – так не пора ли, черт возьми, вернуть острову хотя бы часть своего долга?
– Господин штабс-капитан, я прожил на Сахалине более двадцати лет. И, смею надеяться, немало для него сделал.
– Да, вы имеете право покинуть Дальний Восток России и уехать куда пожелаете. Но скажу вам откровенно, господин Ландсберг: у меня есть все основания полагать, что в этом случае принятие окончательного решения по вашему вопросу может значительно затянуться. С другой стороны, ходатайство военной администрации Сахалина, буде вы вернетесь на остров и поможете возрождению его экономики, будет, смею полагать, решающим аргументом в решении вашего вопроса.
– Я все понял, господин штабс-капитан…
– И последнее. Господин полковник Валуев, помимо данных ему полномочий, несет нынче бремя обязанностей военного губернатора острова. Он интересовался вами, господин Ландсберг, еще в период вашего пребывания в японском плену. Думаю, что вам стоит лично явиться к господину полковнику. Надеюсь, вы понимаете меня, господин Ландсберг?
– Разумеется…
– Вот и славно! Вам остается дождаться открытия навигации на Сахалин, и с первым же пароходом отправиться туда. Надеюсь, что оставшегося времени вам хватит для приведения в порядок своих коммерческих дел.
Глава восьмая. Литерный в Берлин
Холодные порывы неласкового весеннего ветра метались по Измайловскому проспекту, вертели висевшее в воздухе мелкое мокрое снежное крошево, раскачивали желтые пятна фонарей, шуршали полуоторванными афишами на круглых тумбах. Дежурные носильщики Варшавского вокзала Санкт-Петербурга Носков и Афиногенов, тихо вздыхая и проклиная про себя злую судьбину, жались друг к другу на открытой всем ветрам скамейке под навесом багажной конторы, с завистью косясь на запертое окошко, за которым в тепле коротал время до утра кладовщик Петрухин.
Все трое были земляками и на заработки в Петербург из одной деревеньки подались, но вот поди-ка: сумел как-то Петрухин здешнему станционному смотрителю потрафить! Выделило его железнодорожное начальство, и назначило на должность в багажную кладовую. Сначала чемоданы да корзины от прилавка на полки таскал, потом помощником кладовщика стал, а теперь и вовсе сам себе начальник. Только в квитанции глядит, да багаж господ пассажиров в толстую книгу записывает. Спасибо, что земляков узнавать продолжает, не чинится лишний раз. А нынче благодетель и тулупчик старый в окошко подал: грейтесь, дескать, братцы, пока я добр…
Носков в который уж раз покосился на большой кругляк станционных часов с черными, словно уснувшими стрелками. Первый поезд по расписанию в семь с половиною часов утра подойти должен, а теперь еще и четырех нету, стрелки повисли по сторонам, словно брови у вечно сердитого старшего кондуктора Николая Семеныча.
В иное дежурство, особенно по зимнему времени, земляк-кладовщик, конечно, к себе в отделение ненадолго пускал, дозволял на скамейке у дверей прикорнуть. Но сегодня земляк прикрикнул: нечего бока облеживать, литерный специальный вне расписания ожидается. Сидите, мол, гаврики, нынче наружи и за привокзальной площадью в оба следите: боже вас упаси важных господ пассажиров пропустить.
А что за пассажиры – не сказывал. То ли сам не знал, а только важничал, то ли еще чего. Но носильщики и сами не лыком шиты, не первый день бляхи с белыми длинными фартуками носят, догадались.
Важных пассажиров на Варшавском всегда хватало. К вокзалу были приписаны несколько личных и семейных поездов петербургских богачей, среди которых отменной роскошью отличался состав князей Юсуповых. В закрытом тупике под охраной дожидался монарших пассажиров императорский поезд. Это – из постоянных, да и кроме них литерных пассажиров хватало. Редкая неделя проходила без появления важных господ – когда высокие железнодорожные чины или богатенькие петербуржцы заказывали салон-вагон до Варшавы или Вены. В такой экспресс «впрягался» один из выделенных для таких поездок мощных локомотивов. Литерным давали «зеленую улицу» до самой границы империи, эти поезда мчались без остановок и вне расписания, лишь на узловых станциях менялись локомотивы с опустевшими угольными тендерами.
Однако нынешний литерный, как догадывались носильщики, не для высшей железнодорожной «головки» был заказан – в таком разе всё станционное начальство на дебаркадере суетилось бы. И не правительственный заказ, не казенная надобность – полицейских нагнали бы тогда на Варшавский вокзал. Скорее всего, богатей какой-нибудь мошною тряхнул, заказал локомотив с вагоном-салоном. Приедет сейчас пьяный, прямо из ресторанного заведения – бывает, и цыганский хор таковского провожает – попробуй, не угоди! По прошлому году носильщик Васильев, было дело, неудачно подхватил у литерного пассажира корзинку. Худой корзинка-то оказалась, отвалилась у нее ручка, и полдюжины какого особого вина на перрон брякнулось. За вином, конечно, сразу же с извинениями послали, только Васильев-сердяга уже на следующий день снова коровам в постылой своей деревеньке хвосты крутил.
Вот они и сидели под накинутым на плечи и головы тулупчиком и, стуча зубами, сонно таращились на привокзальную площадь. Хотя чего там в темнотище разберешь? На бирже извозчиков – и то всего два экипажа, лошади застыли каменными изваяниями, даже с
