Увидев босоногую девушку, садящую на соломенной подстилке и играющую с котёнком, Аврелий радостно рассмеялся.
— Боги Олимпа! — вскричала Эбе при виде головы сенатора, появившейся из отверстия в полу.
— Тише, я пришёл увести тебя отсюда! — сказал Аврелий, выбираясь из люка.
Но когда собираешься кого-то спасти, всегда лучше поначалу спросить разрешения: девушка вовсе не собиралась бросаться на шею своему освободителю, а закричала что есть мочи.
— Оставь меня! Я здесь прячусь, иначе меня арестуют.
— О чём это ты? — удивился сенатор, а темнокожая девушка на соломе съёжилась от страха в комочек и расплакалась.
— Пожар! Я ушла из дома, не послушавшись хозяйку!
— Когда ушла? — с волнением спросил Аврелий.
— Как только кирия вышла…
«Значит, задолго до пожара», — огорчился патриций, потому Что растаяла, возможно, последняя надежда на показания свидетеля. Убийца не расплатится, но, по крайней мере, девушка жива…
— Глафира тебе ничего не сделает, напротив, будет счастлива видеть тебя! — попытался успокоить её патриций. — А теперь идём со мной. Здесь ты в опасности;
— А как же Мелос?
— Предупредим его потом. Возьми котёнка. Надо как можно быстрее выбраться отсюда, — поторопил Аврелий, подводя девушку к люку.
— Подожди, возьму обувь и игрушку для котёнка, он слепой, но всё узнаёт по запаху, — сказала Эбе и подняла с пола шнурок, с которым тот только что играл.
Аврелий и Эбе спустились по стремянке и молча, в полной тишине, прошли через комнаты мастеров. Лишь бы никто не услышал, как Эбе звала на помощь, подумал патриций, глядя с лестницы вниз. Там никого не было. Сейчас они спустятся на первый этаж и выйдут через главный вход…
До двери оставался всего шаг, как вдруг Аврелий уловил какой-то лёгкий шорох. Мгновение спустя деревянный молоток, которым мастера отбивают золотую фольгу, пролетел над его головой и ударился о стену.
Аврелий резко обернулся и бросился на нападавшего, и через мгновение уже крепко сжимал того за горло.
— Ну вот мы и встретились, Токул! — прорычал сенатор.
Ювелир попытался было что-то сказать, но не мог, так сильно патриций сдавливал ему горло. Наконец Аврелий ослабил хватку, однако не отпускал противника.
— О Плутон, бог золота! Что ты делаешь в моём доме, Публий Аврелий? — прохрипел Токул. — Я принял тебя за вора!
— Ищу убийцу!
— Но ведь не меня же?
— А почему бы и нет? Кто ещё может вернуться на место преступления? Кому ещё нужно спрятать плащ и кинжал? Кого мог шантажировать твой брат как пособника Квинта Цепиона? Кто знал, что Антоний пойдёт к Глафире, прежде чем отправится на свидание? Кто не может объяснить, где он был в тот день, когда случился пожар? Кто, наконец, держал Эбе в плену тут, на чердаке, чтобы она не стала свидетельницей? — завершил свой монолог Аврелий, ожидая ответа.
Девушка, которая молча присутствовала при том, как сенатор обвинял ювелира, казалось, вдруг очнулась и потянула патриция за тунику.
— Знаешь, а меня здесь никто не удерживал. Я просто пряталась, потому что боялась, что стражи порядка отправят меня в тюрьму!
— Так значит, не Токул держал тебя тут взаперти? Мелос, выходит…
— Нет, нет, он тут ни при чём… Мы с ним…
— Я понял. И что же дальше? — потребовал патриций, теряя терпение.
— Глафира хотела научить меня всему, что должна уметь куртизанка, и ей не понравилось бы, что я встречаюсь с таким бедным юношей, поэтому мы виделись тайком. Я как раз была тут, когда вспыхнул пожар, и побоялась вернуться домой…
— Короче, может, объясните мне, что вы тут делали в моей мастерской? Ты едва не задушил меня! — воскликнул ювелир, потирая горло.
— А ты почему не у Капитолия? — в свою очередь задал вопрос Аврелий.
— Я выполнил свой гражданский долг, спокойно посидев на трибуне до возложения венка. А потом, когда все радовались и аплодировали, подумал, что праздновать сегодня может не только полководец, но и кое-кто ещё. Воры, например! Весь город высыпал на виа Сакра, оставив свои дома, по сути, без присмотра. А поскольку здесь у меня хранится в золоте целое состояние, я решил прийти и посмотреть, всё ли в порядке: сенатор или нет, неважно кто, но я не желаю, чтобы меня обворовывали!
— Не пытайся обмануть меня, Токул! Я уверен, что это ты втянул Антония в заговор, заставив его помочь тебе переплавить сокровище, а не наоборот, как тебе хотелось убедить меня! Заговорщики уж точно не доверились бы такому растяпе, как твой брат!
— А если бы и так, что это изменит? — холодно спросил Токул.
— Многое. У Антония был бы двойной повод шантажировать тебя, а у тебя повод избавиться от него.
— Конечно, мой брат пытался подставить меня, но не получилось! Как ты хорошо знаешь, я человек осмотрительный и многие годы готовился к любым неожиданностям как раз потому, что предвидел, что дорогой Феликс попытается шантажировать меня. Я аккуратно собрал документы намного убедительнее тех, что мог найти против меня он. Это начала делать ещё моя мать, когда её выгнали из дома после бракосочетания моего дорогого родителя с матроной, что была ему ровней. В качестве компенсации мать получила сырую комнатушку в Субуре, и там у нее вскоре заболели лёгкие. Я был ещё совсем маленьким, когда ей пришлось оставить меня, и я вновь увидел её, уже только когда она умирала. Но она не теряла напрасно время: она дала мне несколько записок, в которых высокочтимая супруга моего отца довольно ласково обращалась к одному гладиатору, и это незадолго до того, как сообщила о своей единственной и столь желанной беременности! Чтобы получить эти записки, матери пришлось даже заниматься проституцией…
— Не хочешь ли ты сказать, что твой брат — незаконнорождённый?
— Нельзя сказать определённо. Но отец тоже кое-что подозревал, потому и поделил наследство между нами. Так или иначе, я продолжил дело матери после её смерти: я собрал доказательства множества служебных растрат моего так называемого брата. Я подкупал врачей, у которых он пытался лечить импотенцию, собирал свидетельства людей, которых он обворовывал, и женщин, которых разочаровывал. Всё это обошлось мне в кругленькую (умму, уж поверь. Но ты бы видел его лицо, когда я показал ему всё это! — усмехнулся Токул.
— Однако, что касается золота, то мы всё там же. Антонию пришлось ждать двадцать лет, чтобы благодаря одному тайному посланию узнать, от кого оно получено. Ты же, напротив, всегда знал это. Значит, ты знал и убийцу…
— Я только подозревал, и в сущности он помог мне… Когда ты понял, что не я виноват?
— Только что, на трибуне. Случайное замечание одного коллеги открыло мне глаза.
— И хочешь знать его имя, Публий Аврелий?
— Я уже знаю. Мне нужно твоё признание.
— Стоит признаться в неправедном происхождении моего состояния, и благородные отцы-основатели из курии разорвут меня в клочья. Я — идеальная жертва, мелочный скряга, внебрачный ребёнок, прелюбодей, всеми ненавидимый человечишко. Тебе остаётся только преподнести меня твоим чванливым друзьям на шёлковой подушке…
— Именно благодаря подушке я и узнал правду, — пробормотал Аврелий. — Плащ служил набивкой, а оружие было спрятано в футляре для стилоса [82] среди навощённых дощечек. Но разве я смогу когда-нибудь доказать это?
Эбе между тем опустила белого котёнка на землю и стала развлекаться с ним, словно ребёнок, бегая по кругу и заставляя слепое животное по звуку следовать за шнурком.
Аврелия это утомило: три или четыре покойника, в том числе действующий консул; огромный пожар; ненаказанный убийца… А тут ещё эта дурочка не нашла ничего лучшего, как забавляться с котёнком!
— Дай сюда! — приказал он и выхватил у неё из рук шнурок. Коснувшись его, он вздрогнул и похолодел. Растянул шнурок и в изумлении уставился на него — там и тут виднелись написанные чернилами буквы…
— Что это такое? — спросил он девушку, чувствуя, что кружится голова.