Воцарилась тишина.
— Вы не защитились. Народ вас не прощает, — заключил Даврит под радостные крики толпы. — Сенатор, слышишь! Мой закон не в том, чтоб перенять порядки Рима, а в том, чтоб их смести как дикую заразу. Спалить и раздавить. Виновен всякий, кто им верен. Ты виновен! И род твой тоже.
— Владыка, пощади! Могучий повелитель, оставь нас как заложников, мой сын заплатит! Анастасий все отдаст! Пощади! — ревели сенатор с родственниками и приближенными, несмотря на полетевшие в них камни.
— Прекратить! Суд кончен. Сожгите всех. Сожгите виллу тоже. Добычу разделить. Детей сенатора я забираю в рабство. Все довольны?
— Слава! Здоровья, князю! Владыка, здравствуй!
— Проклятый варвар, — зашипела круглолицая сенаторша. — Сам гори в аду. Дикая скотина, сын шлюхи, грязный скиф. Гори в аду, язычник!
Дружинники схватили приговоренных и под улюлюканье толпы поволокли к конюшне, откуда уже выводили лошадей. Люди охапками несли солому и ветки. Появились факелы. Радость горела на лицах колонов. Сладкая месть за бесконечные обиды обжигала в глазах. Огонь охватил здание. Страшные крики прорвались сквозь стены.
— Коня! — приказал Даврит.
В потоках пыли вновь помчались склавины вперед.
Всюду во Фракии горели поместья, неслись табуны и стада. Плелись за Дунай обозы с богатой добычей. Тысячи пленных уводили склавины в свой лесной край. Поднявшиеся против хозяев колонны, рабы и городские бедняки вместе с варварами шли в бой против войск автократора. Закрывшись каменными стенами, империя выжидала, сторонясь сражений. Но стычек и потерь было не избежать.
Под Адрианополем Даврит атаковал большой отряд схолариев, вышедший из города. Готы засыпали римлян стрелами. Дружина князя с копьями обрушилась на врага. Не выдержав удара, византийцы бежали, разбросав по равнине тела своих воинов в дорогих доспехах, расписные щиты, оставшихся без хозяев ухоженных коней.
Все захваченные в походе знамена римлян Даврит приказал сложить в костер у стен города. Пожирая фальшивую позолоту, огонь вспыхнул на резных деревянных значках. С башен города видели, как горят символы византийских легионов с перекрещенными буквами «Х» и «Р», обозначавшими Христа. До темноты не смолкали дикие скифские песни. Слышались оскорбления августа и цезаря, призывы сдаться. Все Балканы до Иллирика и юга Эллады стали землей варваров.
Амвросий перевернул страницу. Чтение давалось ему с огромным трудом. Он уже мог разобрать слова, но смысл многих из них оставался загадкой. Валент хвалил мальчика за старание и успехи. Но тот лишь вздыхал, садясь за стол с книгами.
«Свободным человеком бывает только тот, с которым случается все так, как он того хочет. Но значит ли это, что с ним непременно случается все то, что ему вздумается? Нисколько», — внимательно повторил малыш, водя пальцам по строке. Сочинения Эпиктета нравились мальчику своей оригинальностью, тонкостью и остротой мысли.[105] Здравый смысл суждений поражал, но часто сбивал с толку неожиданными выводами. Философ отстаивал равенство людей, но отвергал государство и брак.
Как и Амвросий, мыслитель, живший очень давно, был с детства рабом. Дав книгу ученику, Валент рассказал одну историю из жизни Эпиктета.
— Жестокий хозяин однажды взялся выкручивать своему рабу ногу. Неустрашимо улыбаясь, Эпиктет сказал: «Ты сломаешь». Когда нога действительно сломалась, философ хладнокровно добавил: «Разве я не говорил, что сломаешь?» Хладнокровие бесценно, — заключил римлянин.
На всю жизнь мыслитель остался покалеченным.
— Я задушил бы его, — прошептал малыш, вспоминая эту историю.
Живо представлял себе мальчик картину происходящего: хозяина со звериным оскалом, раба стоически сносящего пытку. От волнений Амвросий укусил кулак. В душе ребенка неизгладимо жили собственные переживания. Он знал несправедливость и злобу.
Внезапно топот копыт оторвал маленького римлянина от мыслей и чтения.
— Эй, малыш! — послышался бодрый голос Ирины. Приоткрыв дверь, она жестами пыталась привлечь внимание мальчика. — Разве ты ничего не слышишь? Хватит сидеть здесь в глуши. Гаси лампаду. Приехали Рыва и Алавив.
— Как? Откуда? — с удивлением воскликнул он.
— Так! — передразнила его девушка. — И у них есть подарки. Посмотри на мои бусы, и на серьги. Как они сверкают! Особенно мне нравятся эти голубые камушки, — показала она мальчику новые украшения. — Валенту передал все это Феодагат. Он еще прислал много книг. Но это больше подойдет тебе. Ты ведь любишь это занятие, читать?
— Люблю, — серьезно ответил малыш, захлопнув фолиант.
— А мне нравятся наряды, что они привезли. Правда, пока мне их не надеть… Ох, но какие же они чудные, — не преставала ликовать девушка. — Особенно желтое платье из азиатского хлопка. Оно так дивно обшито синей тесьмой. Ты бы видел! Я буду в нем страшно хороша.
Не теряя ни минуты, Амвросий решительно дунул на светильник. Через мгновение он уже несся по длинному залу на встречу голосам, доносившимся снаружи. Первым кого малыш увидел, оказался рыжебородый великан.
— Ты растешь очень быстро! — поприветствовал мальчика Рыва.
— Здравствуй! — заулыбался Амвросий, потянувшись глазами вверх. Туда где на широких плечах громоздилось красноватое веснушчатое лицо.
— Эй, а меня ты не видишь? — засмеялся Алавив, отрастивший за минувшее время светлую бороду. — Совсем потерялся от радости?
— Это ты скоро заблудишься в своей бороде! — загоготал Рыва, не столько шуткой, столько своим живым басом вызывая смех остальных.
Их было четверо. Кроме Валента и старых знакомых, мальчик заметил еще одного — неизвестного. Он был ниже остальных ростом, с длинными засаленными волосами, в кольчуге. Светлые усы незнакомца свисали по краям рта. В его ухе сверкала золотая серьга. Рубленое лицо казалось не знающим тревог, даже когда смеялось, демонстрируя неровные крепкие зубы.
Завороженный чертами неизвестного, Амвросий неожиданно спросил:
— Ты кто?
— Вот нахальный мальчишка! — снова захохотал Рыва. Звонко хлопнул себя по железному животу. — Год назад он не был таким проворным парнем. Осмелел. Валент, ему самое время становиться мужчиной! Клянусь, я за этим прослежу.
Незнакомец тоже засмеялся, уперев в бок левую руку под черным плащом. На чешуйках его доспеха переливались лучи яркого солнца. Пахло от гостя вином, кожей и конским потом. Но к этим привычным запахам примешивался еще какой-то новый аромат, напоминавший дыхание цветов на лугу. «Так должны пахнуть знатные римляне», — подумал Амвросий, угадав византийское происхождение аромата так мало подходившего воину.
— Это брат князя, — пояснил приемный отец, потрепав нечесаную шевелюру мальчугана. — Ждан, моего сына зовут Амвросий. Кто тебя учил вежливости, я или дикие звери?
— Ты, — растерянно признался малыш, только теперь заметив, насколько все вокруг заполнено людьми и повозками.
Никогда мальчик не видел столько воинов, скота, рабов и иных трофеев. По широкой улице, выложенной недавно дощатым настилом, тянулись вереницей телеги. Скрипели грубыми колесами. На головах склавин блестели железные составные шлемы римской работы. Игриво стуча копытами, несли богато одетых дружинников крепкие кони. Вся улица тонула в ярких одеждах вернувшихся варваров и стоне людей, десятками бредущих вслед повозкам.
— Да, много добычи принес поход! — неспешно произнес Алавив, чтобы прервать паузу. — Под Анхиалом мне досталось двадцать пленников и золотой кувшин полный монет. Такова цена жизни византийского богача. Стада уже перегнали к нашим селениям. С хозяйством, что теперь у меня есть не управиться без рабов.
— Удачный поход, — кивнул головой Рыва. — Такого успеха я не видел никогда. Жаль скоро зима, а дело еще окончательно не решено.
— Боюсь, что Константинополь очень озабочен. Теперь нужно быть настороже. Империя пойдет на все, чтобы избавиться от нашествия, жестоко отплатив своим врагам, — высказал свою тревогу Валент, вглядываясь в заполнявший город поток живой добычи. — Где сейчас Даврит? Под стенами города Константина?
— Мы были у Адрианополя, когда брат приказал мне с дружиной и небольшим отрядом готов вернуться домой, — ответил Ждан, покручивая пшеничный ус толстыми пальцами. — По пути я нагнал обозы. Теперь у нас 20 тысяч всадников во Фракии. Князь посадил на лошадей всех кого смог. Такой силы у империи нет.
— Спасибо византийским табунам, — ухмыльнулся Рыва.
— Четыре сотни моих дружинников вместе с готами Алавива не меняют дело. Мы нужнее здесь, где осталось мало сил. Я слышал, ты помог поправить горные крепости?
— Еще как! — рыжебородый похлопал римлянина по плечу. — Всегорд тебе расскажет. Доброе то дело.
