Взвесив всё это, папа пригласил к себе опасного соперника и заклятого врага в гости.
Собравшись с духом, Иоанн XXIII вошел в маленькую приемную. Там уже сидел Забарелла, одетый в алую кардинальскую мантию.
— Встань, сын мой! — сказал папа, когда тот опустился на колени, чтобы принять благословение. — Встань и садись сюда, напротив. Я просил тебя навестить меня. Мне хочется побеседовать с тобой, как беседует отец со своим самим умным сыном, когда старику предстоит сделать серьезный шаг. Благодарю тебя за то, что ты пришел ко мне. Я был бы счастлив, если бы нам удалось поговорить откровенно, ибо обоих нас соединяют одни и те же братские узы — узы святой церкви.
Забарелла слегка поклонился в знак благодарности за лестный комплимент его уму. Потом он посмотрел на святого отца. Казалось, папа скинул с лица маску, которая соединяла тиару с мантией и создавала ореол святости. Иоанн XXIII без тиары и пышной мантии походил на простого смертного. «Это вторая маска папы. Она может ввести человека в еще большее заблуждение», — подумал Забарелла.
— Бесконечные торжественные церемонии, — продолжал папа усталым голосом, — мешали нам спокойно побеседовать здесь, в Констанце. А я, милый сын, очень давно хотел обменяться с тобой мыслями. Меня утомили всевозможные хлопоты, впереди же их еще больше. Мне нечего говорить тебе об этом. Ты легко поймешь, что человеку, который хочет разрешить свои сомнения, нужен добрый советчик. В последнее время я особенно нуждаюсь в нем!
Забарелла внимательно слушал папу. Казалось, старик в самом деле не притворялся и искренне беседовал с ним.
— Вы, ваше святейшество, отлично знаете, что мое сердце и мой дух — сколь бы они ни были ничтожны — искренне верны вам! — ответил ему Забарелла ничего не значившими для обоих словами. «Говорить правду, — думал кардинал, — еще рано», — но всё-таки он делал вид, что хочет быть откровенным. Спешить некуда. Лучше подождать, пока папа не раскроет свои карты.
Иоанн XXIII кивнул. «Лжешь, милый сын, лжешь, — думал папа. — Иначе ты и не можешь». В этот миг папе пришла на ум мысль, которая никогда не посещала его раньше: настоящий друг — верный помощник. Окажись такой друг у папы, и он впервые за всю свою жизнь мог бы довериться ему. Такой человек был бы искренним с ним. Но разве он, папа, стремился когда-нибудь к этому? Хорошо бы иметь такого умного друга, как этот хитрый волк в алой мантии. Правда, хитрость и дружба редко уживаются. «По сути дела, я одинок, — думал он, — одинок, как всякий, кто обладает неограниченной властью. Столь же одинок и Забарелла. Но между нами есть разница: кардинал чувствует себя отлично, а я стар. Это бесит меня. Мне надоело постоянно драться, воевать и жить настороже». Словно желая отогнать от себя невеселые мысли, папа махнул рукой.
— Я хотел бы знать, что ты думаешь о соборе. Мне было бы приятно услышать от тебя только… правду, — сказал папа, сделав паузу перед последним словом. Поистине, очень странно звучит в этом разговоре слово «правда»!
Кардинал задумался, стараясь понять папу: Иоанн XXIII хочет знать правду. Он обращается к нему с просьбой и… боится. Хотя святой отец отлично подготовился к собору, — одному богу известно, что папа держит про запас, — но у него уже нет прежней уверенности. Похоже на то, что он выдохся. Однако всякий загнанный хищник очень опасен, пока жив. Что ж, Забарелла готов сказать ему всё или почти всё, что он думает. Кардинал не будет говорить обиняками. Наоборот, он скажет папе прежде всего то, что огорчит его. Не вредно даже немного припугнуть старика, — ведь страх ослабляет человека.
— Ваше святейшество! Перед церковным собором вы поставили три задачи. Тогда, святой отец, милостиво соизвольте разобрать их вместе со мной. Я, насколько позволит мне мой слабый ум, с радостью вспомню всё, что знаю, и позволю себе сказать то, что я думаю по каждому пункту.
Папа тотчас ожил:
— Важнейшая задача собора — искоренение ересей, угнездившихся в Англии и в Богемии…
— О, по этому пункту будет меньше всего хлопот, — махнул рукой кардинал, бесцеремонно перебив папу. — Ереси — обычный привесок ко всем соборам и синодам. С ними расправляются в два счета. Против них применяются уже давно испытанные средства.
Иоанн XXIII беспокойно задвигался. Не оставалось ничего другого, как заговорить по существу дела:
— Затем вопрос о реформе церкви…
— В последнее время это требование сформулировано как реформа церкви во главе и членах… — невинно добавил Забарелла, даже не взглянув на главу церкви.
— Да, да, реформа церкви… Ах, сын мой, до чего ты злой, злой! Это поистине вопрос всех вопросов собора. Недаром он волнует ученые головы.
— Не только ученые… — улыбнулся Забарелла. — В таких случаях римляне говорили: сколько голов, столько умов. Но у нас неоценимое преимущество: все мы глубоко убеждены в необходимости реформы. Я, ваше святейшество, горжусь тем, что еще задолго до созыва собора защищал такое направление, которое отстаивали Жерсон и дʼАйи. Мне удалось добиться этого. Ведь теперь все единодушны в вопросе «что» и пока не пришли к согласию в вопросе «как». Оставим в стороне шум и угрозы недальновидных мирян. Они слишком поверхностно смотрят на эти вещи. Осуждая продажу церковных приходов, аббатств и епископств, эти господа вообразили, что церковь якобы продалась сатане. Сейчас наивных бедняг более всего пугает продажа будущих мест и еще не освободившихся пребенд. В это впутывается и наше духовенство. Скопив немного денег, какой-нибудь мелкий фарар пыжится купить третье место в очереди на приобретение прихода и уже молится, чтобы те, кто стоит перед ним, поскорее отдали богу душу. Но фарару не везет: его обгоняет новый кандидат. Заплатив больше, он опередит трех прежних кандидатов и займет первое место. Те, кто уплатил раньше его, одним росчерком пера отодвинуты назад, а бедняга фарар снова выходит из игры…
Слушая кардинала, Иоанн XXIII сидел как на иголках.
— Напрасный шум вызвало и объявление продажи индульгенций оптом. Все говорят: преступно и безнравственно продавать отпущение грехов, искупление чистилищных страданий и адских мучений. — (Это было выгодным предприятием Иоанна XXIII!) — Но оставим в покое смятенные голоса черни. Для нас гораздо важнее то, что даже высшее духовенство требует полной реформы, а не полумер. Наши знаменитые теологи отлично понимают, что нужно перестроить основы, на которых зиждется церковь, а не латать дыры. Разумеется, проводить реформу нужно очень осторожно; возводя леса вокруг здания нашей святой церкви, легко развалить его.
— Да, да… — живо согласился Иоанн XXIII, нисколько не скрывая своего страха перед будущими переменами.
— Взять хотя бы наших французов, — с еще большим воодушевлением продолжал Забарелла, видя, что папа прикрыл глаза, словно ожидая удара. — Ректор Сорбонны Жерсон придерживается мнения, что за состояние церкви должен отвечать ее глава. Это правильная мысль. Но можно ли, замечает Жерсон, требовать, чтобы за все дела отвечал один человек? Разумеется, высшие церковные представители, образующие святой собор, должны помогать ему советами, вместе с ним решать и вместе с ним отвечать за исполнение своих постановлений. Жерсон опирается на Священное писание и на Деяния святых апостолов. Он утверждает, что первые четыре собора проводились даже без участия святого Петра.
— Не перенесу. Не перенесу… — задыхаясь от гнева, сказал папа.
— Я полагаю, — продолжал Забарелла, — Жерсон не приедет в Констанц. — И, сделав паузу, чтобы папа немного передохнул, добавил: — Вместо него сюда прибудет дʼАйи. Это двойник Жерсона. Он придерживается тех же взглядов. Только дʼАйи отличается от Жерсона большей хищностью.
— Я не допущу! — гневно сказал папа, выпучив горящие глаза. — Я не допущу главенства собора над папой. Ишь, чего они захотели!.. Против этого выступят мои соотечественники, — немного поостыл он после внезапной вспышки гнева. — На своих-то кардиналов я могу положиться…
Впрочем, один из них сейчас сидит перед ним, — он-то лет пять-шесть тому назад и состряпал свою «галликанскую доктрину»… Это Забарелла выдвинул требование подчинения папы вселенскому церковному собору. Правда, позже Забарелла не настаивал на своем требовании. Более того, он, как лиса, даже заметал свои следы. Боже мой, вот на кого приходится теперь опираться папе. Но нет, он ни за что не поддастся им. Его поддержит большинство.
— Конечно, не исключено и такое нелепое постановление, — прохрипел папа. — Всё решит голосование. Большинство голосов! Я подумал и об этом, милый сын. Здесь моих прелатов не сосчитать. Тьма-тьмущая! У меня их больше, чем у других…
Забарелла отрицательно покачал головой:
— Это не важно. Говорят, французы сократили состав своей делегации до минимума. Они считают, что управление церковью очень ослабнет, если высшие духовные сановники покинут свои страны и приедут сюда. Кроме того, французы не хотят тратить много денег на содержание большого представительства. Они даже установили расходы на своих представителей: архиепископу — десять франков в день, епископу — восемь и доктору, кажется, три.
