В окружении красавиц Франциск возвышался за пиршественным столом. К столу были поданы самые изысканные яства, крепкое вино текло рекой. На короле был яркий, экстравагантный костюм, расшитый драгоценными камнями. Однако даже ослепительное сияние бриллиантов не могло скрыть тусклого болезненного взгляда короля. Алые рубины только подчеркивали бледность его лица. Но Франциск по-прежнему жаждал наслаждаться остроумием и вином, женщинами и любовью, музыкой и поэзией. Его двор должен оставаться самым роскошным и интеллектуальным двором Европы. Война закончилась! Мир восстановлен! Никаких слез, страха и трагедий! На этом пиру смеяться и веселиться должны все!
По условному знаку короля виночерпий подал одной из самых юных новеньких красавиц кубок с вином. Сначала красавица потеряла дар речи, затем покраснела, не зная, куда деваться от смущения. В нижней части этого кубка из позолоченного серебра, истинного шедевра ювелирного искусства тончайшей работы, изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей, в самом же центре кубка – случка льва со львицей.
Соседка непорочной девицы, к которой перешел кубок, собиралась отпить из него, но, увидев, что на нем изображено, пришла в великое изумление…
– Лучше умереть от жажды. По моему разумению, это мерзость из мерзостей…
…И передала «мерзость» другой прелестнице. Следующая девица не собиралась томиться жаждою, но испила вина с закрытыми глазами.
Ее соседка, мгновенно избавившись от сосуда, вытерла руки кружевным платочком.
– Ни за какие сокровища не соглашусь пить из этого кубка, хоть он красив и в нем много золота и серебра.
Дамы и девицы, познавшие вкус эротики, весело смеялись и щебетали.
– Это так познавательно!..
– Я не возражала бы иметь подобные удовольствия в своей постели!..
– Какие прелестные фигурки, а уж о позах и говорить не приходится!..
– Уж, ювелир-то позабавился вволю, выделывая этих акробатов и акробаток.
Король внимательно наблюдал за красавицами, втихомолку посмеивался и наконец спросил:
– Отчего вы так развеселились? От того, что видите, или от того, что пьете?
Дамы хором ответили:
– От всего!..
– По моему разумению, здесь нет ничего худого, любоваться произведением искусства не грешно, – это было мнение фаворитки.
– Доброе вино в таком кубке особенное, – скромно произнесла Екатерина.
– А вы, сир, забавляетесь более нас всех, купив сей прекрасный сосуд, – улыбнулась мужу королева Элеонора.
– Пьер, какую хвалебную оду пропоете вы этому кубку? – обратился король к Ронсару.
Пьер де Ронсар улыбнулся и ответил:
Берет старинный кубок в руки он.
Вином его радушно наполняет.
По чину воином подносит сей ритон.
Пурпурное вино смеется и играет.
Что же касается этого кубка, Ваше Величество, то здесь не вино улыбается людям, а люди – вину, ибо одни пьют, смеясь, а другие пьют, восхищаясь и вином, и кубком.
Поэт осушил его до дна.
– Ответ, достойный великого поэта, – произнес довольный король.
Кубок вновь наполнили, и он пошел по кругу, вызывая множество шуток, прибауток и острот, коими перебрасывались за столом кавалеры и дамы, забавляя себя и других.
Только Генрих, единственный среди собравшихся на пиру, был мрачен и зол. Наблюдая за этой вакханалией, он с трудом сдерживал свой гнев. Ненависть к отцу переполняла его.
Вернувшись с полей сражений, испытав все тяготы лагерной жизни, он был возмущен этой атмосферой праздности и недопустимого, с его точки зрения, легкомыслия, тем более безрассудного и преждевременного сейчас, когда война с Англией не закончилась. Англичане уже вошли в Булонь. Хорошо еще, что Карл V не собирался сражаться на стороне Генриха VIII, довольно неприятного для всех сторон союзника.
Но самым большим потрясением для дофина в этот вечер стали слова герцогини д’Этамп:
– Сир, давайте устроим императору торжественные проводы с балами, маскарадами и фейерверками.
Фаворитку тут же поддержали королева Элеонора, радующаяся любой встрече с братом, принц Карл, маршал д’Аннебо, адмирал Шабо де Брион и многие другие дамы и кавалеры.
Дофин в бешенстве покинул пир – фаворитка добилась своего, окончательно испортила отношение сына к отцу и отца к сыну – и помчался в Ане к Диане, ибо только там находил понимание, поддержку и мудрый совет. Там был дом, их с Дианой, где он мог собраться с силами и поразмыслить над тем, что случилось и как выйти из создавшегося положения.
Миновав живую изгородь из боярышника и орешника, окаймляющую сад с живописными цветниками, Генрих с широкой террасы, уставленной кадками с тропическими растениями, апельсиновыми и лимонными деревьями, поднялся в замок.
Диана вышла ему навстречу, статная и спокойная. Действительно богиня! Она сразу же увидела, что Генрих взволнован и ему необходимо выговориться, и провела его в их любимый небольшой зал, превращенный ею в чудесный сад. Экзотическая зелень густо увивала стены, высокие растения с белыми и алыми цветами создавали уют. Едва она опустилась в кресло, он упал на колени и, как всегда, страстно поцеловал ее руки. Даже став дофином, он относился к ней, как к своей повелительнице, с которой он чувствовал себя счастливым.
– Когда я стану королем, я закажу Жану Гужону твою скульптуру.
Она негромко рассмеялась:
– О! Кажется, я сумела сделать из тебя галантного кавалера! Почему ты так взволнован? На тебе просто лица нет. Что случилось? Встань и сядь рядом со мной.
Устроившись в обитом белом шелком кресле, на фоне которого ее ослепительная немеркнущая красота приобретала выразительность камеи, выточенной рукой великого мастера, она внимательно слушала Генриха.
Он был взволнован, гнев переполнял его.
– Плоды победы при Черизоле так и не были использованы, как не были использованы раздоры в армии противника. До победы оставался всего один шаг! Нашей победы, а не нашего поражения! Мало того что глупо и позорно проиграли, эта мерзавка вынудила отца ущемить мои права. В то время как у меня наконец-то появился наследник, король своим договором ведет государство к катастрофе. Я не позволю разделять владения Франции за счет наследников короны. Этим решением единству государства наносится ущерб, и будущее видится довольно безрадостным. Я буду открыто протестовать против подобного решения. Диана, только ты можешь помочь мне своим мудрым советом!..
Изощренный в интригах ум Дианы сразу учел возникшие изменения в расстановке сил при дворе и тут же стал искать способы внести необходимые поправки в создавшуюся ситуацию.
– Не сомневаюсь, что причиной всей этой сумятицы стала герцогиня д’Этамп, – усмехнулась возмущенная услышанным Диана. – Ее ненависть ко мне и страх увидеть тебя победителем велики настолько, что она убедила короля заключить это перемирие. Не сомневаюсь и в ее связи с императором, и в предательстве. Распутница, которая свергла бы и короля, если бы ей это было на руку. Король еще дешево отделался.
Она надолго задумалась, машинально теребя в руках концы своего пояса, и приняла решение взять это дело в свои руки. Пусть двор увидит в ней не только любовницу Генриха, но его ближайшего советника и самого необходимого человека.
И Диана преуспела в том, что не удавалось еще никому. Она мужественно встала на защиту интересов наследника престола против короля, под чьей рукой до сих пор склонялась вся Франция.
У вдовы великого сенешаля срочно собрался военный совет с участием герцога де Гиза, графа д’Омаля, а также двух Бурбонов. Все напряженно искали способ воспрепятствовать выполнению договора. Результатом стало решение о категорических протестах против нарушения прав короны на старинные владения Карла Смелого и отдачи провинций, которые к тому же не находились в распоряжении короля. Этот документ был подписан дофином, а затем передан под охрану двоих нотариусов.
После заключения мира в Крепи простые люди с большим огорчением говорили:
– Наследника престола предали!
А иные тихим голосом добавляли:
– Те, кто совершил это преступление, очень близки к королю.
Ссора сына с отцом была неминуема, но Генрих твердо решил отстоять на этот раз свои права.
В одном из роскошных залов, которыми так богата королевская резиденция в Фонтенбло, два самых всемогущих человека, король и наследник престола, стоя лицом к лицу, почти касаясь друг друга, обменивались фразами, полными негодования. Они говорили наедине, при плотно завешанных шторах и плотно закрытых дверях. Их взгляды скрестились, подобно двум кинжалам, высекающим искры при яростном соприкосновении клинков. В минуту гнева человек не следит за своими словами, они несутся во весь опор, как дикие кони. Громко кричит ярость, а разум тем временем помалкивает.
