Всё это не давало нам ни подняться над посредственным уровнем жизни, ни впасть в полную нищету. Общество оказывается и стабильным, и застойным.
Кризис народного хозяйства начал назревать сразу после года «великого перелома» (1929), когда по второму разу было разорено сельское хозяйство и угроблены миллионы людей. Экономику спасли подготовка к войне, война и послевоенное восстановление, ибо стимулы к труду были не нужны — всё делалось на энтузиазме.
С начала 50-х годов экономика начала разваливаться. Вторая перестройка развернулась при Хрущёве, в 1956 году, но уже в 1957-м стало ясно, что она угрожает существующей системе и новому классу — номенклатуре. Тут подоспели венгерские события, и победила номенклатура. Дыру же в нашем сознании залатали идеей развитого социализма. Но это была заплата на идеологии, а не на экономике.
Косыгинские реформы стали попыткой новой, третьей перестройки. И опять выяснилось: либо надо уходить номенклатуре, либо надо давить первые ростки демократии и экономического самодвижения. Тут подоспела Пражская весна, в Прагу ввели танки — и перестройка вновь кончилась победой бюрократии.
Наступили годы застоя. К 1979 году стало ощущаться падение нашей экономики и отставание в гонке вооружений. Было решено мириться с предполагаемыми противниками и производить четвёртую перестройку. Но вовремя подвернулся Афганистан.
Андропов попробовал предпринять пятую перестройку, но она была чисто полицейской (например, отлавливались в очередях и парикмахерских работники, покинувшие свои рабочие места).
Наконец началась шестая перестройка. Проиграв гонку вооружений, мы решили с ней покончить, но стали требовать ликвидировать СОИ. В Рейкьявике в этом было отказано — нам не верили. Свобода Восточной Европы стала нашим вкладом в строительство общеевропейского дома и аргументом в пользу доверия к нам. Внутри страны прошла безуспешная борьба с нетрудовыми доходами и с пьянством. Появился Аганбегян и предложил дать некоторую экономическую свободу предприятиям. Как только административный контроль ослабел, предприятия рванули на себя деньги, и государство вынуждено было напечатать миллиарды бумажек. Связи между предприятиями стали рваться, производительность труда падать.
Тут появился Абалкин. Он пообещал за пятнадцать месяцев справиться с положением. Однако уже через четыре месяца выяснилось, что процесса инфляции ему не остановить. Тогда пришёл Шаталин. Его программа вела к рынку и была опасна для командно-административной системы.
И сразу же начались события в Прибалтике, закончилась шестая перестройка и начался новый застой.
Все перестройки, в том числе и горбачёвскую, угробили три врага. Первый — это номенклатура (с семьями это несколько миллионов), которую перестройка лишает всего. Деваться им некуда, а они всевластны. Второй враг — теневая экономика. Большая её часть не враждебна перестройке — это серая экономика. Враждебна чёрная экономика — мафия, преступные структуры, слитые с номенклатурой. Третий, главный враг перестройки — это мы сами — деморализованное, психопатичное и озлобленное общество, которое давно уже оставили позади Сингапур, Тайвань, Южная Корея и которое стремительно перегоняет Руанда… Теперь всё зависит от борьбы сторонников администрирования и распределения, с одной стороны, и сторонников рынка и самодвижения — с другой. Экономика упёрлась в политику.
Мировое сообщество футурологов ещё в 1988 году пришло к выводу, что существует пять вариантов нашего дальнейшего развития. Вариант первый: продолжение медленного сползания в болото, медленное ухудшение из-за равновесия сил «за» и «против». К 1993 году этот процесс исчерпает себя. Однако существует 30 % вероятности, что он будет продолжаться и после 1993 года как застой.
Наиболее вероятна (60 %) диктатура. В эту ситуацию мы практически уже вошли в начале 1991 года.
Третий вариант — аналог плана Маршалла (вероятность 9 %). Наша страна не готова к этому в силу психологической инерции. (Представители голландских сельскохозяйственных фирм утверждают, что им легче внедрять свою лучшую в мире технологию в африканской глубинке, чем в подмосковном колхозе.)
Четвёртый вариант — распадение страны. Путь этот маловероятен (0,9 %), хотя бы потому, что везде стоят советские дивизии.
Наконец, несбыточный вариант (0,1 %) — какая-то правительственная программа, аналог «500 дней».
Итак, 30 %, 60 %, 9 %, 0,9 %, 0,1 %. Только чудо может нас спасти.
Однако как писал Тютчев:
Чему бы жизнь нас ни учила,
А сердце верит в чудеса.
Пессимист — это хорошо информированный оптимист.
Современный афоризм
* * *
Мы сегодня уже живём лучше, чем завтра.
Предсказание
— Что будет после 500 дней?
— Сначала девять дней, потом сорок.
Второй вариант:
— Сто дней и Ватерлоо.
* * *
— Жить плохо, но будет хуже.
— Жить так плохо, что хуже не будет.
* * *
По радио сообщают: «В Москве сейчас 12 часов дня, в Свердловске — 14, в Новосибирске — 16, в Магадане — 20…» Человек ворчит: «До какого бардака довели страну!»
* * *
На Красной площади 1952 года шепчутся два еврея: «При царе было лучше: били, но слово давали сказать!»
На Жёлтой площади 2000 года шепчутся двое русских: «При Брежневе было лучше: хоть было что есть…»
На Чёрной площади 2050 года шепчутся двое китайцев: «При Мао было лучше: хоть нас не ели…»
* * *
— Внучек, я в детстве хотел стать пожарником, твой папа — космонавтом. А кем ты хочешь стать?
— Японцем.
Репортаж со дна пропасти
Выписка из дневника 1988 года: «Ни у кого нет сил вытаскивать эту огромную страну из пропасти абсурда. Трудно было туда столкнуть такую громадину. Понадобились и ложь, и насилие. Но поднять её в тысячу раз труднее. „Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир“, — говорил Архимед, открывший рычаг. У нас нет ни точки опоры, ни рычага, ни Архимеда — одно благородное желание — и то не у всех. И желание может быть отправным пунктом. Но как подняться? Мы оглушены ударом о дно пропасти. И как не выдохнуться через час пути, и как не успокоиться, поднявшись на первый пригорок? Ведь мы устали даже надеяться».
После меня хоть потоп
— Боже, как мы будем отдавать займы?
— Я не беспокоюсь, я не доживу.
* * *
Скептик смотрит на радугу и говорит: «На это у них денег хватает!»
* * *
Свиные отбивные двухтысячного года — картошка, отбитая у свиней.
Многие знания — многие печали
На вступительном экзамене в университет профессор спрашивает абитуриента:
— Расскажите о коллективизации…
— Не знаю.
— Об индустриализации…
— Не знаю.
— О XVII съезде партии…
— Не знаю.
— Кто такой Сталин?
— Не знаю.
— Кто такой Брежнев?
— Не знаю.
— Откуда вы такой?
— Из Урюпинска.
Профессор задумался, а потом тоскливо сказал:
— А может, послать всё к такой-то матери и податься в этот Урюпинск?
Завещание Сталина
Перед смертью Сталин оставил два запечатанных конверта. На первом надпись: «Вскрыть, когда в стране будет плохое положение». Конверт распечатали и обнаружили в нём записку: «Вали всё на меня. И. Сталин». Вскоре пришёл черёд и для второго конверта с надписью: «Вскрыть, когда будет совсем плохо». В конверте лежала записка: «Делай всё, как я. И. Сталин».
* * *
Товарищ, верь, пройдёт она,
Эпоха бизнеса и гласности,
И в комитете безопасности
Запишут наши имена.
Перекличка
Перекличка в ГУЛаге 2000 года.
— Собчак!
— Я!
— Попов!
— Я!
— Афанасьев!
— Афанасьев, твою мать!!!
— Я!
— Раньше надо было молчать!
* * *
Человек сорвался в пропасть. Его друг кричит:
— Ты жив?
— Да!
— Ноги целы?
— Да!
— Руки целы?
— Да!
— Голова цела?
— Да!
— Тогда выбирайся!
— Так я же ещё лечу!
Плохой конец заранее отброшен,
Он должен, должен, должен быть хорошим.
Бертольд Брехт
«Вы себя недооцениваете»
Сижу я у культ-атташе индийского посольства господина Гангули, жду визу для поездки в Дели на конференцию. Господин Гангули говорит: «Читаю вашу прессу. Очень вы ругаете себя. Всё у вас плохо. А я знаю много хорошего. Сын одного австрийского дипломата во время игры повредил глаз. Мальчика доставили в клинику, и врач Гундарова провела операцию. Когда потом отец повёз ребёнка к лучшим врачам Америки, Германии и Франции, они в один голос сказали: „Эту операцию делал сам бог“. Мальчик видит глазом. Операция была бесплатная. На Западе такое несчастье могло бы разорить. Разве это не гуманизм? Вы лучше, чём вы о себе думаете».
