– Я не возьму жизнь царевича Алексея. Богом клянусь! – Екатерина снова осенила себя крестным знамением и вернулась в кресло, к недопитому кофе. Попыталась взять в руки хрупкую фарфоровую чашечку на блюдечке, но пальцы ее дрожали. Чашечка выскользнула из рук, разбилась. Горячий кофе потек на руки, на платье. И Екатерине на мгновение показалось, что это течет чужая кровь.
Она вскочила, вскрикнула, схватила лежавшую на столике салфетку, стала лихорадочно оттирать руки. Получалось плохо. Тогда она села прямо на ковер и горько заплакала.
Рустем задумчиво и грустно смотрел на нее. Он думал о том, что у московитов нет закона Фатиха, но законы судьбы неисповедимы. Кто знает, какой выбор сделает новая Роксолана, его госпожа?! Темны пути человека на лугах Господних… Грешен и слаб Адам, созданный Аллахом из глины!
Глава 6. Вечные спутники Петра
– Человек грешен и слаб, Господь, наш Пастырь, ведет его по путям жизни! – философствовал, развалившись на сиденье возка, подбегавшего к Нарвской заставе близ северной столицы московитов, Санкт-Питербурха, Ханс Хольмстрем. Дабы скрыть свою внешность в городе, где многие помнили пленного шведа как учителя фехтования гвардейских офицеров, он сбрил молодецкие усы, коротко остриг волосы, натянул на голову скромный серенький паричок, на нос водрузил очки с толстыми стеклами и облачился в сутану лютеранского пастора. По документам, выправленным у надежных людей в Риге, он теперь значился преподобным отцом Брумбером, следующим в Питербурх окормлять многочисленную паству из тамошних немцев да голландцев. В последние дни, чтобы войти в роль подобно заправскому актеру, он усердно читал богословские трактаты и беседовал с Йоханом Крузе исключительно на духовные темы. Йохану была уготована скромная роль пасторского слуги, а фамилия у него в бумагах значилась и вовсе ничтожная – Мюллер. Иметь фамилию Мюллер в Германии – все равно что и не иметь никакой, там этих мюллеров пруд пруди!
– Значит, именно Отец небесный привел нас связать королевского казначея и обчистить денежный сундук в доме нашего бедного короля Карла в Бендерах? – не без иронии спросил Йохан. Изрядные остатки золота, взятого двумя отправлявшимися в погоню за царем московитов офицерами «в долг» у шведской короны, еще болтались у них в кошельках.
– На все воля Божья, сын мой Мюллер! – с постным видом заявил Хольмстрем.
– Интересно, не святой отец не Брумбер, а есть ли Его воля на то, чтобы мы настигли и убили царя московитов Петра? – мрачновато спросил Йохан. – Убили, как мы обещали королю Карлу и самим себе… Мы преследовали его и в Польше, и в Ингерманландии, и в Риге. Нигде удача не улыбнулась нам, Петр всегда в окружении своего войска и верных людей. Порой мне кажется, Ханс, что наша клятва стала проклятием. Помнишь старую легенду о Летучем Голландце, дружище? Так вот, мы с тобой стали парочкой «летучих шведов», обреченных вечно повторять пути царя Петра…
– Летучие шведы – это звучит! – оживился Хольмстрем. – Хорошо сказано, сын мой Мюллер, я возведу тебя в причетники. Долговязый московит рано или поздно сдохнет, у него уже сейчас рожа ходячего покойника! Не мы, так он сам угробит себя государственными заботами и многолетним отсутствием отдыха… Но я так просто не отступаюсь от своей клятвы!
– Я тоже, – согласился Йохан. – Значит, наш путь будет продолжаться и продолжаться, пока Петр не умрет сам или нам не представится удобный случай подобраться к нему на длину клинка! Меня, честно говоря, не радует только одно. На этом пути мне предстоит еще много раз увидеть Марту в качестве его жены и царицы. И даже когда, по воле Божьей, царя Петра не станет среди живых, она не станет моей.
– А ты что думал, сын мой? Конечно, она не захочет променять трон русской царицы на твою жесткую лежанку… Больно ты ей теперь нужен!
– Дело не в этом. Скорее в том, что такая, какой она стала, она уже мне не нужна…
Глава 7. Розыск в Покровском монастыре
Капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка Григорий Скорняков-Писарев считал Суздальское дело редкой возможностью выдвинуться, сделать наконец блестящую придворную карьеру. До того счастливого мгновения, когда государь Петр Алексеевич приказал капитан-поручику немедленно отправляться в Суздальский Покровский монастырь, где была заточена и пострижена в монахини бывшая царица Евдокия Федоровна, эта карьера как-то не особенно складывалась. На Северной войне Скорняков-Писарев лихо штурмовал крепости, отличился при Полтаве, а до того, как попасть на театр Марсовых игрищ, по приказу Петра изучал в Германии механику и инженерное дело. Но все эти несомненные заслуги все же не позволили Скорнякову-Писареву войти в тесный круг «птенцов гнезда Петрова». Капитан-поручик, конечно, тоже был петровым птенцом, но уж очень скромным и неприметным, чем-то вроде воробья. А хотелось ему быть ясным соколом и так расправить мощные крылья, чтобы Шафиров с Меншиковым позавидовали. Поэтому, когда однажды, в самом начале февраля 1718 года, Петр Алексеевич призвал Скорнякова-Писарева к себе и дал ему тайное поручение, капитан-поручик подумал – вот он, настал наконец его звездный час!
Поручение, правда, оказалось двусмысленным, и многие из тех, кто считал себя благородными, от такого поручения бы и вовсе отказались, ибо направлено оно было против слабой женщины. Но Скорняков-Писарев такими сантиментами себя обременять не стал – мол, дело мое служивое, не мне с царем пререкаться. А велел капитан-поручику государь «Ехать в Суздаль, и там в кельях бывшей жены моей и ея фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительные, то по тем письмам, у кого их вынул, взять за арест и привесть с собою купно с письмами, оставя караул у ворот».
Сын низложенной царицы, Алексей Петрович, 3 февраля 1718 года принародно отрекся от отцовского наследства в Столовой палате Кремлевского дворца. Старший сын Петра уступил все права младшему – рожденному Екатериной Алексеевной Петру Петровичу. Этому отречению предшествовало бегство Алексея за границу, под защиту родственника покойной супруги царевича – императора Священной Римской империи германской нации Карла V. Алексей Петрович мечтал о тихой, частной жизни рядом с любовницей – бывшей дворовой девкой Ефросиньей, на которой страстно хотел жениться. Отправляясь под защиту родственника недавно умершей жены, Шарлотты-Софии Вольфенбюттельской, царевич взял с собой возлюбленную. Птенцам Петрова гнезда – графу Петру Андреевичу Толстому да Александру Ивановичу Румянцеву – удалось с помощью липкой паутины лжи вернуть царевича в Россию. Здесь отец сначала пообещал ему полное прощение, затем заставил отречься от наследства и начал против Алексея процесс. Петр был уверен, что царевич злоумышлял на него вместе с матерью, заключенной в Суздале Евдокией. Для этого в Покровский монастырь и отправили, в чрезвычайной спешности и горячке, Григория Скорнякова-Писарева.
Капитан-поручик прибыл в монастырь внезапно – свалился инокине Елене, низложенной царице, как снег на голову. Она и оторопела – как стояла посреди кельи, так и застыла, слова не вымолвила, только побледнела страшно. Была она не в монашеской одежде, а в мирском платье, в телогрее да повойнике. Скорняков-Писарев приказал прибывшим с ним гвардейцам перетряхнуть царицыны сундуки, коих в келье было немало.
– Ох, батюшки, что ж это деется, что ж вы, ироды, чужие сундуки ворошите? Впору ли мужикам в бабьем платье рыться? – завопила прибежавшая на шум старица Маремьяна.
– Откуда у инокини столь много платья, что столько сундуков для него понадобилось? – рыкнул на старицу капитан-поручик и велел гвардейцам вскрывать сундуки.
Евдокия молчала. В лице – ни кровинки, но глаза смотрят гордо, властно. Не сломит ее царь-Ирод, куда ему!
В первом же открытом сундуке оказались меха да ткани – щедрые дары Евдокии Федоровне от родовитых бояр да богомольцев.
– Ишь ты, инокиня смиренная, а вся в мехах, шелках да бархате! – хмыкнул на Евдокию капитан-поручик. – Откуда столько насобирала, говори.
– Ты меня не совести, холоп! – сдвинув брови, сказала Евдокия. – Я – царица московская, а не солдатка какая. Меха да бархаты мне по сану положены.
– Царица? – переспросил Скорняков-Писарев. – Какая ты царица? Наша царица – Екатерина Алексеевна, государева супруга любимая. А ты – монахиня, вот и живи смиренно, как монахине подобает.
– Святая она, святая! – запричитала из своего угла Маремьяна.
– Святая, говоришь? – не поверил капитан-поручик. – А я слыхал, что мужчина к вашей святой по ночам захаживает. Кто он такой, я быстро узнаю.
– Ко мне приходят слуги мои верные! – отрезала Евдокия. – И не тебе, холоп, о них судить!
– Так, значит? – угрожающе переспросил Скорняков-Писарев. – А ну, ребята, тряхните-ка ее бабьи тряпки! Может, письмишки какие найдете…
