— Но почему? — удивился раввин. — Младенец, рожденный в Вифлееме, мертв уже восемь лет, ты же сам сказал! Только не надо снова плакать.
— Хорошо, я не буду.
— И его мать-дева, кто может поверить такому.
— Я верю в это, ребе, — возразил я. — И младенец не погиб. Его спасли.
Долгие секунды он не сводил с меня глаз.
И тогда с внезапной остротой я почувствовал, что теперь отделен от всех, кто окружает меня. Мне стало так грустно от этого, так горько.
Я догадывался, что старик не воспримет мои слова серьезно, догадывался, что он скажет: даже если младенец спасся из Вифлеема, это всего лишь история, и избиение младенцев было лишь еще одним ужасным деянием Ирода.
Но он не успел сказать это. Я услышал знакомые голоса. Они звучали совсем близко.
Пришли мама с Иосифом.
Мама окликнула меня по имени из другой комнаты. Я тут же встал и пошел ей навстречу, а она быстро сказала сопровождавшему их писцу, что да, это их сын, и заключила меня в объятия.
Иосиф целовал руки старого раввина.
Многое было сказано в те первые минуты после встречи, но я почти ничего не услышал, запомнил только, что меня искали три дня.
Раввин похвалил мои ответы на вопросы, что он задавал мальчикам в храме. Насколько я уловил, он ничего не рассказывал о нашей беседе про Вифлеем и о моей болезни.
Я подошел к нему и поцеловал его руки, благодаря его за все то время, что он потратил на меня, и он сказал в ответ:
— Хорошо, хорошо, а теперь ступай, отец и мать ждут тебя.
Иосиф хотел заплатить за три дня, которые я провел в доме раввина, но старик отказался.
Когда мы вышли в ослепительно яркий внешний двор, мама взяла меня за плечи.
— Почему ты так поступил? — спросила она. — Мы страшно волновались!
— Мама, теперь я должен узнать все как есть, — ответил я. — Я должен знать все то, что Иосиф запрещает мне спрашивать у него или у тебя. Я должен понять, что мне делать!
Для нее это был жестокий удар. Я едва мог смотреть ей в лицо.
— Мне очень жаль, — сказал я, — прости меня. Но это правда.
Она посмотрела на Иосифа, и он кивнул ей.
Мы вместе вышли из храма и оказались в старом городе, его узкие улочки вывели нас к синагоге галилеян. Там, в маленькой и чистой комнате, они жили, пока искали меня.
В комнате было окно, так что помещение хорошо освещалось.
Мама села у стены, скрестила ноги. А Иосиф тихо вышел.
Я ждал, что он вот-вот вернется, но его все не было.
— Садись и выслушай меня, — сказала мне мама. Я сел напротив нее. Свет падал ей на лицо.
— Я никогда об этом не рассказывала, — начала она. — И расскажу только один раз.
Я кивнул.
— Не перебивай меня, пока я не закончу.
Я снова кивнул.
Она отвела взгляд и начала:
— Мне было тринадцать лет. Меня обручили с Иосифом, моим родственником, как было у нас принято. Да, мы дальняя родня, но все же принадлежим к одному роду. Старая Сарра сказала моим родителям, что одобряет эту помолвку, я же еще даже не вернулась к тому времени из Иерусалима, где ткала храмовые завесы. Я едва знала его. Потом мы увиделись. Он был хорошим человеком.
Меня воспитывали в строгости. Я никогда не выходила из дома. За водой ходили слуги. Клеопа научил меня читать и всему остальному, что я знаю. Я должна была выйти замуж в Назарете, так как мои родители переехали из Сепфориса в дом Старой Сарры. У нее был большой дом, мы теперь в нем живем.
И вот однажды утром я проснулась очень рано и не могла понять почему. Еще даже не рассвело. Я поднялась. Моя первая мысль была о матери: может, она звала меня. Я пошла к ней в комнату. Она спала, и с ней все было в порядке.
Тогда я вернулась к себе. И вдруг комната наполнилась светом. Это произошло мгновенно. В полной тишине. Свет был везде. Все, что было в комнате, там и осталось, только засияло ярким светом. Это был свет, который не жег глаза, но при этом был невероятно ярок. Представь, что ты смотришь на солнце и тебе не надо щуриться — вот какой это был свет.
Я не боялась. Я просто стояла, и вот посреди этого ярчайшего света возникла неподвижная фигура — похожая на мужскую, только гораздо выше. Я понимала, что это не мужчина.
Внезапно раздался голос. Он сказал мне, что я — избранная среди женщин, что со мною Господь. Он сказал, что из моего чрева родится сын по имени Иисус и что он будет велик и назовется Сыном Всевышнего. Он сказал, что Господь даст ему престол Давида, отца Его, и он воцарится в доме Иакова вовеки, и Царству его не будет конца. Я заговорила с ним. Я спросила, как это может быть, ведь я никогда не была с мужчиной. Тогда голос сказал, что Святой Дух снизойдет на меня. Он сказал еще, что Святой ребенок, рожденный от меня, будет Сыном Божьим.
Впервые за все это время мама посмотрела на меня.
— Этот голос, это существо, этот ангел хотел от меня ответа, и я сказала: «Я раба Господня. Да будет мне по Слову твоему».
И почти сразу же я почувствовала жизнь внутри себя. Нет, конечно, не вес младенца, это приходит позже, и движения тоже. Но я ощутила перемену, я знала, что это произошло. Я знала! А свет полностью исчез.
Я выбежала на улицу. Я не хотела этого делать, я вообще не понимала, что делаю. Я стала кричать. Я кричала, что ко мне явился ангел, явился и говорил со мной, и что скоро у меня будет ребенок.
Она оборвала свой рассказ.
— И что это принесло мне? Нескончаемые насмешки всего Назарета. Правда, со временем многие забыли об этом.
Я ждал продолжения.
— Самое трудное было рассказать об этом Иосифу бар Иакову. — Мама снова вернулась к событиям прошлых лет. — Но мои родители хотели подождать. Они верили мне, да, и все же хотели подождать. А когда они увидели, что их дочь-девственница действительно носит ребенка, когда уже нельзя было отрицать это, тогда и только тогда они поговорили с Иосифом. Но то, что видели они, видели и все остальные.
Ангел явился и Иосифу, когда тот спал. Иосиф не стал выбегать на улицу и кричать, как я. К тому же к нему приходил не тот ангел, что явился мне и наполнил комнату светом, нет. Но это тоже был ангел, и ангел сказал Иосифу, чтобы тот взял меня в жены. Иосифу было все равно, о чем судачила вся деревня. Ему нужно было идти в Вифлеем на перепись, он поговорил с Клеопой, и было решено, что мы все вместе пойдем в Вифанию, где я и Клеопа можем остановиться у Елизаветы, и что там мы с Иосифом и поженимся, и тогда со всем слухами будет покончено раз и навсегда. Стояла зима, и наше путешествие оказалось долгим и трудным, но мы все дошли, и братья Иосифа тоже пошли с нами, как ты знаешь, и Маленький Иаков, наш возлюбленный Иаков.
Дальнейшие события она пересказывала уже спокойнее и медленнее.
Она рассказала мне то, что я уже слышал от Иакова, — о переполненном хлеве, о пастухах, появившихся среди ночи, об их просветленных лицах, об ангелах, которых они видели. Она рассказала мне и о волхвах с дарами.
Я слушал ее так, как будто не знал обо всем этом.
— Я знала, что нам придется уходить из Вифлеема, — говорила мама. — Там тоже пошли разговоры. Сначала пастухи, потом волхвы. Люди приходили к нам днем и ночью. Однажды утром Иосиф проснулся и сказал, что мы должны немедленно уходить из Вифлеема. Мы собрались и через час покинули город. Он не объяснил мне причину столь поспешного ухода — просто сказал, что во сне снова видел ангела. Сначала я не знала, что мы идем в Египет. Мы шли целыми днями, до позднего вечера.
Ее лицо омрачилось воспоминаниями. Она снова отвернулась от меня.
— Мы долго скитались, все мы, — рассказывала она. — Мы жили в разных египетских городках. Мужчины брались за любую работу, какую могли найти, и мы не бедствовали. У плотников всегда есть работа. Люди были добры к нам. Ты был моей главной радостью. Я почти ни о чем не задумывалась, ты был в центре моей жизни. Любая женщина хотела бы иметь такого славного ребенка. И все это время я не знала, почему мы ходим из города в город. Наконец мы вернулись на север Египта и обосновались в Александрии, на улице Плотников. Мне, Саломее и Есфири там очень нравилось. И Клеопе тоже.
Только спустя годы до меня дошли известия о случившемся в Вифлееме. Истории о том, что там родился Мессия и что царь Ирод вскипел завистью и гневом и послал своих солдат из крепости, что стояла всего в нескольких милях от города. Они убили всех младенцев! В предрассветных сумерках погибло почти двести малышей.
Она смотрела на меня.
Я изо всех сил старался не плакать, не бояться, не дрожать — я ждал.
Она склонила голову, ее лицо напряглось. Когда она наконец снова подняла глаза, в них стояли слезы.
— Я спросила Иосифа: «Ты знал, что это случится? Ангел, что являлся тебе, сказал тебе?» — «Нет, — отвечал он, — я не знал об этом». Тогда я спросила: «Как Господь мог допустить, чтобы убили невинных младенцев?» — Она закусила губы. — Я не могла этого понять. Мне казалось, что наши руки запачканы кровью!
