В Берне она две недели живет в «Гастхоф цум Фалькен» — гостинице «У сокола». Этот старинный, известный еще с XV века постоялый двор, главный фасад которого выходит на Рыночную улицу. Жозефина гостит в городе по приглашению правительства кантона Берн, которому пребывание ее там обходится в 5074 франка 40 сантимов.
В понедельник 7 октября в «платье из лилового левантина[151] и таком же токе», с длинной и тяжелой золотой цепью на шее, она завтракает в знаменитом ресторане Энге, построенном на плато, откуда открывается на редкость красивый вид. Ей и семнадцати сопровождающим ее лицам после консоме и закусок подают заячий паштет, форель под винным соусом, индюшат, цыплят с эстрагоном, ветчину, салат, кремы, компоты и пирожные. Все это орошается малагой, бордо и восхитительным местным нешательским. Надо думать, что «г-жа герцогиня» отведала не от всех этих блюд. Тем не менее завтрак обошелся бернской казне в 2 8 8 франков за почетный стол и 1 1 4 3 франка за остальные, не считая 4 5 франков за разбитую посуду.
Приглашенные переваривают пищу, любуясь «альпийским праздником»: фанфары, соло на альпийском рожке, шествие стада в такт позвякиванью бубенчиков, борьба горцев. Наконец Жозефина покидает заведение Энге. «Мы насытились созерцанием ее, — пишет очевидец. — У нее доброе лицо, красивые, несколько поблекшие черты». Она нашла наряд бернских женщин столь прелестным, что заказала себе такой же и увезла его в Мальмезон. Она покупает также за 314 франков шарабан, в котором собирается посетить Оберланд[152]. 15 октября она гостит у г-на фон Мюлинена в Туне. «Хорошее развлечение для ее истосковавшейся души», — напишет Тюрпен. Затем наступает очередь Интерлакена, куда влечет карандаши камергера гора Юнгфрау. 1 7 октября, в тот же вечер, она останавливается в гостинице «Корона» в Золотурне, где проведет ночь, а до этого поприсутствует на танцах местных дам и девиц в разнообразных швейцарских нарядах.
— Мне уже давно не было так весело, — заявляет она, возвращаясь в «Корону».
В Берне бывшая императрица получает ответ императора:
«Съезди зимой навестить сына, а в будущем году вернись на воды в Экс или проведи весну в Наваррском замке. Я посоветовал бы тебе отправиться в замок немедленно, да боюсь, ты там соскучишься. Я держусь того мнения, что зиму тебе лучше всего провести в Милане или твоем замке. После этого делай что хочешь, потому что не желаю ни в чем тебя стеснять. Прощай, дружок! Императрица тяжела по четвертому месяцу.
Я назначаю г-жу де Монтескьу воспитательницей моих детей. Не грусти и не забивай себе голову всяким вздором. Не сомневайся в моих чувствах к тебе».
Решение Жозефина принимает быстро. Раз император не упоминает о Париже, она отправляется в Наваррский замок.
«Я нахожу, что поездка в Италию зимой сопряжена с рядом неудобств, — пишет она Гортензии. — Будь это поездка на один-два месяца, я охотно навестила бы сына, но оставаться там и дольше — невозможно. К тому же мое укрепившееся было здоровье за последние две недели сильно ухудшилось; врач советует мне отдохнуть, а в Наваррском замке у меня будет предостаточно времени на то, чтобы полечиться… Хочу получить еще одно письмо от тебя, прежде чем уехать в замок: мне надо знать, одобрит ли император мое намерение провести там зиму. Будь со мной откровенна на этот счет. Не скрою от тебя, что, доведись мне расстаться с Францией больше чем на месяц, я умерла бы от тоски. В замке я, по крайней мере, буду иметь удовольствие изредка видеть тебя, милая Гортензия, а это для меня такое большое счастье, что я предпочитаю место, где буду ближе всего от своей драгоценной дочери. Прощай, обнимаю тебя от всего сердца, поцелуй за меня моих внучат».
И она добавляет в постскриптуме самое для нее важное: «Если бы я поехала в Италию, многие, кто привязан ко мне, несомненно, подали бы в отставку». Не оказался ли бы среди этих многих и Тюрпен? Он так любит свою мать, что, вероятно, не согласился бы расстаться с нею на несколько месяцев.
На другой день она отбывает в Лозанну, где видится с невесткой царя, женой великого князя Константина, урожденной герцогиней Кобургской[153]. Там же она отказывается принять высланную туда по приказу Наполеона г-жу де Сталь.
— В первой же вещи, которую она опубликует, она обязательно воспроизведет наш разговор, — небезосновательно объявляет Жозефина, — и один Бог знает, сколько я наговорю у нее такого, чего у меня в мыслях не было.
У нее есть причины избегать этой невыносимой особы, хотя она, может быть, и не знает, что в свое время г-жа де Сталь сказала Бонапарту, жившему тогда еще на улице Шантрен:
— Жозефина — дура, не достойная быть вашей женой. Вам подошла бы только я.
Возвращаясь в Женеву, она задерживается в Морже, в замке Вюфлан у полковника Сенарклена, где восхищается произрастающими на скалистом грунте альпийскими цветами. На другой день в Ролле ее принимает г-жа Энар-Шатлен. «Она так предупредительна, — пишет последняя, — что забываешь об императрице и видишь только женщину, которая хочет быть приятна всем и которую нельзя не любить. Кроме того, она пленяет не столько своими туалетами, сколько манерой держаться. Представьте себе платье из лазоревого левантина, закрытое до самой шеи, так что белья совершенно не видно… голубую шляпу с голубым же пером и шаль из желтого кашемира, усеянного букетиками всех цветов… Лицо у нее было когда-то обворожительное, да и сейчас еще красивое…»
Маленький Альфред, сын г-жи Энар-Шатлен, подносит гостье цветы. «Когда она спросила Альфреда, сколько ему лет, — добавляет г-жа Энар, — и он громко ответил: „Пять, сударыня“, я вся задрожала, как бы он из вежливости не прибавил: „А вам?“»
Прежде чем покинуть Швейцарию, Жозефина за 145 000 франков приобретает поместье Преньи-ла-Тур в Пти Саконне: «большой господский дом, три здания служб, а также другие небольшие прилегающие к ним постройки, три двора, три сада, расположенные террасами, и плодовый сад на восточной стороне с обсаженной деревьями аллеей, рощицу, поле заячьего гороха, вишенник, виноградник и большой луг; дальше, на берегу озера, маленькую обнесенную стенами гавань и баркасик для развлекательной рыбной ловли». Покупка, которой Жозефина воспользуется всего один раз! Но ведь так приятно покупать — в особенности лишнее!
Разумеется, Жозефина плутует с выполнением приказов Наполеона, которому не хочется видеть бывшую супругу у ворот Парижа: она задерживается в Мальмезоне, куда съезжаются все, кто фрондирует против существующего режима. В Тюильри это не то чтобы оппозиция, но все-таки мода. Если вы не хороши с «Новой», вы навещаете «Бывшую». Люди аффектируют свое сочувствие разводке, являются к ней с миной, с какой входят в церковь, чтобы выразить соболезнование семье в трауре. Подумать только, император велел Марии Луизе быть крестной последнего внука Жозефины! Какая бестактность! Если верить Бурьену, уже давно опальному, Жозефина, принимая бывшего секретаря императора, печально протягивает ему руку:
— Ну что, друг мой?
И, по его словам, тут же пускается в долгие сетования:
— Я в полной мере изведала, что такое горе. Он бросил меня, покинул, а титулом императрицы прикрыл лишь для того, чтобы мой позор стал еще более вопиющим. Ах, мы с вами правильно судили о нем. Я никогда не питала иллюзий насчет своей судьбы и все же чем только не пожертвовала ради его честолюбия! Он же проделал все это с жестокостью, какой вы себе и представить не можете. Я до конца сыграла в этом мире свою роль как женщина. Я все вытерпела и смирилась. Понимаете ли вы, друг мой, что мне пришлось пережить? Не знаю, как я все это выдержала. Представляете ли вы себе, какой пыткой для меня было читать повсюду описание празднеств? И какой была наша встреча, когда он впервые после свадьбы навестил меня? С какой жестокостью он рассказывал мне о ребенке, который от него родится! Как мне все это было отвратительно! Лучше бы уж было очутиться за тридевять земель отсюда. Но все-таки кое-кто из друзей остался мне верен, и теперь это единственное мое утешение, если я вообще могу обрести таковое.
Она принимает своих поставщиков, устраивающих у нее «форменный базар», выбирает платья, покупает шали, чулки, шляпы, выслушивает вздохи по поводу «Другой», которая доверяет своей гардеробмейстерине выбирать для нее платья.
Наполеон в Фонтенбло удивляется. Почему Жозефина мешкает с отъездом из Мальмезона? Он посылает Камбасереса поторопить ее. Стоит ноябрь, пора дождей, а в Нормандии еще так зелено…
Наконец Жозефина соглашается пуститься в дорогу.
На этот раз префект принял меры предосторожности и бесцеремонно запросил министра, должен ли он побеспокоиться о встрече в Шофуре «Жозефины», как он осмеливается теперь ее называть. Должен ли он взять на себя труд по подбору почетного эскорта? Он умоляет «хоть несколькими строками обрисовать», какой линии поведения ему держаться «с Жозефиной». Министр оказывается еще бесцеремонней префекта, потому что собственноручно накладывает на письмо г-на Шанбодуэна резолюцию из трех хлестких слов: «Оставить без ответа».
