В прежние, сытые времена в казахских аулах, едва начинался расплод скота, варили рыжее молозиво, готовили сыр и творог, целыми котлами кипятили молоко... Теперь варить было нечего — одну лишь воду.
В каждой юрте плакали голопузые запаршивевшие ребятишки. В каждой юрте растерянные женщины ругали всевышнего, не знали, чем накормить, как утешить детей, кого винить во всех бедах. Блеяли вразнобой овцы на пастбище, поворачивали головы в сторону аула, глядели в сторону людей. Протяжно, горестно кричали верблюды.
Когда Абулхаир слышал все эти звуки, все эти крики и проклятия, ему хотелось бежать без оглядки, так бежать, как от заклятого врага не побежал бы...
Куда убежишь от горя, от скорбных мыслей? Эх, судьба проклятая! Был бы в его руках общий казахский трон, разве допустил бы он страну до такого падения и несчастья?! После первой же страшной, лютой зимы посадил бы мужчин на коней и сказал бы им: «Один раз родились один раз и умрем!» Повел бы их за собой — ударил бы с тыла по джунгарам, сцепившимся в схватке с китайцами. Или внезапно напал бы на калмыков. Не случалось почти такого, чтобы казахи отправились сами на битву и проиграли. Все их поражения случались, когда жили они безмятежно, когда на них нежданно наскакивал враг.
...И на Аягузе, если бы не попрятались они в норах и в укреплениях, то и там не дали бы себя одолеть.
«Пригнать бы от джунгар, занятых войной с китайцами, хоть часть их табунов, пасущихся на тучных, зеленых пастбищах Семиречья! Я накормил бы свежим мясом, поддержал истощенных голодом людей!.. Ладно, не хватит у нас решимости двинуться на джунгар, но сил на Бухару и Хиву должно хватить! Хивинцы и бухарцы сеют хлеб,
погреба их полны припасами. Они к тому же совсем обнаглели, отбирают верблюдов, одежду у казахов, когда казахи едут на базары, а потом еще с гиканьем и хохотом разгоняют обобранных людей, гоняются за ними, сытые, на откормленных конях! Их-то можно проучить!..
Соседние ханства, выжидавшие после смерти Тауке, оживились! Еще бы! Болат в Туркестане занят лишь тем, что тянет руку к дастархану, да на перинах пушистых нежится. Ничего не добившись набегами на калмыков и попытками сблизиться с русскими, умер Кайып. Не в походе умер, а в своей постели, в желтой, как выжженная степь, тоске.
Смерть его вызвала много разных толков, уж очень неожиданной она была. Одни утверждали, что его отравил младший брат Самеке, чтобы завладеть властью в Среднем жузе. Другие подозревали Болата, главного хана, третьи намекали на меня, хотя я-то находился в ту пору далеко от Кайыпа. Если где-то что-то случается, то почему-то винят во всем меня! Много сплетен и слухов ходило — обрадовались наши сплетники. Им только была бы пища...»
Абулхаир с Кайыпом стали сватами. Есть у казахов традиция: подружатся джигит с джигитом — обмениваются конями, подружатся влиятельный человек с влиятельным человеком — они роднятся, женят детей или близких родственников... Согласно этой традиции, Кайып женил своего сына Батыра на младшей двоюродной сестре Абулхаира.
Одному аллаху известно, что замышлял этим шагом Кайып, а хан радовался тому, что в родстве с ним оказался молодой султан, имеющий права на Средний жуз... Давно они породнились... Однако не видно, чтобы Батыр добился этого когда-нибудь... В степи выделился среди остальных стремительный Самеке. На тех же просторах мечется, рыщет Абулмамбет. Тесно в нашей степи и Бараку, и Кучуку, рвут и мечут, зарятся на власть. Они, эти четверо, не отдадут Батыру так просто повод Среднего жуза. Правду сказать — сам Батыр способен лишь чваниться да грудь выпячивать — в этом он пошел в отца.
Абулхаир перевез Батыра к себе в Младший жуз и поставил правителем улуса, в который входили шесть родов шекты. Под его собственной властью были некоторые аулы Среднего жуза, но он счел за благо именно к ним не подпускать потомка Жадика — Батыра. У Абулхаира были на то свои причины. Один за другим подрастали его дети. Если со временем он поставит кого-нибудь из сыновей правителем улуса, где роды малы числом, да богаты скотом, то, кто знает, в нужный момент потомки Усеке, возможно, смогут взять в руки Средний жуз... А Батыру лучше быть при нем. Он как бы связывает Абулхаира с племенами Среднего жуза.
И еще... Батыр может пригодиться ему в другом, самом главном. В Старшем жузе правит его родной брат Жолбарыс, в Младшем - он, Абулхаир. Поставив рядом со своей юрту сына Кайыпа, Абулхаир обретает надежду и права на Средний жуз! Конечно, это пока лишь замысел, однако... Делить шкуру неубитого медведя - занятие вроде бы несерьезное, а как оно повернется: вдруг - все это серьезно?!
Абулхаир никому не открывал этой своей самой заветной мечты, сам он старался не очень-то предаваться мечтаниям. В смутные, тяжкие времена у него других забот хватало, зачем зря растравлять себе душу, изводить тем, что пока неосуществимо! Но он знал, что отказаться от этой мечты его может заставить только смерть. А пока — терпение, еще раз терпение!
Ему важно не сделать ни единого неосторожного, неверного движения. Пусть вместо него что-то сделает Батыр. Так как самому Батыру ничего в голову не приходило — жидковат он, глуповат, — Абулхаир все решил за него, решил дать ему возможность проявить себя. Выделил Батыру самых отчаянных джигитов из рода шекты и послал и набег... Пусть привезут хлеб из хивинских погребов, пусть пригонят народу хивинских овец. Батыру необходимо позаботиться о своем умирающем с голоду улусе. Батыр заслужит не одну лишь благодарность детей и женщин. Когда придет час, его действия окупятся с лихвой. Казахи живут по правилу: «Если пал твой скот, поделюсь с тобой мясом, если умерла твоя жена, поделюсь добром на похороны». Долг платежом красен... Разве в сытую пору забудется вкус съеденного в голод куска? Когда люди оправятся, придут в себя после жутких испытаний этих лет, когда отары и табуны их нагуляют жир — каждая четверть туши, съеденная ими сейчас, превратится для Батыра в целую тушу, каждая обглоданная кость — в барашка и ягненка. К тому же по степи разойдется молва о его мужестве и заботе о народе: другие же сидели опустив руки, а он сумел добыть из пасти льва пищу для голодных! Увидят казахи Среднего жуза, что поступили глупо и неосмотрительно, упустив такого султана, как Батыр: подобно тигру рыскал в поисках добычи в логове врага, в то время как другие султаны пролеживали бока в своих белых юртах! Абулхаиру только одно и нужно — чтобы авторитет потомков Жадика падал в глазах народа. А слава Батыра затмевала бы их славу. А это — в свою очередь — вызовет зависть у султанов. Где зависть, там и раздоры между жадиковским семенем...
Даже слепые увидят: среди всех степных правителей самый мудрый, дальновидный — Абулхаир, который послал своего зятя в набег ради блага людей. Он выше всех ханов и султанов — на целую голову выше! За ним и с ним не пропадешь... Увидят и, глядишь, потеплеет у них на душе. А потянутся они к нему душой и сердцем, уж он не даст казахам жить в распрях, в неуверенности за будущее.
Он не будет таким, как Болат - властитель всех трех жузов. От Болата — ни врагам страха, ни народу пользы. Абулхаир покажет всем, что в груди его бьется сердце мужчины, а в руках его сила и мощь! Не протянется долго эта призрачная мирная жизнь. Враги просто присматриваются к новому казахскому хану Болату. Казахи это терпят, но вот будут ли терпеть калмыки и джунгары?..
Абулхаир часто удивлялся, что джунгары до сих пор — за двенадцать-то лет! — не пронюхали: после Тауке на троне оказался безвольный, слабый правитель, о котором не идет ни доброй, ни худой славы.
Верно гласит пословица: явится урод — и вода пропадет... Словно мало мучений и горя выпало на долю казахов, так еще две зимы подряд — джут, два лета — засуха. Народ валится с ног, как сухой камыш, — еще бы, две зимы без мяса, два лета без молока!..
Конечно же, понимал Абулхаир, врагам обо всем известно, они выжидают, почему-то выжидают. Но почему? Должен же контайджи сообразить: хан не может больше медлить, он не имеет права оставлять казахов валяться полумертвыми в их юртах! Он прикажет седлать коней! Контайджи сам кочевник, уж кому-кому, а ему-то известно: кочевники садятся на коней или когда их пьянит собственная сила, или когда нет у них иного способа добыть себе пропитание, кроме как вырвать силой долю у богатого и сытого. Хищный голодный поток ринется, ясное дело, на самого сытого и богатого. Барымтачей все равно ждет смерть — им терять нечего! — и они решат: пусть наша гибель будет связана с надеждой что-то вырвать, чем-то поживиться! А кто нынче самые богатые и сытые? Джунгары! Конечно, казахи могут напасть и на оседлых, на городских. Могут поживиться хлебом, тряпьем из лавок, прикрыть им голые плечи жен и голые зады ребятишек... Могут прожить на похлебке несколько дней. Да только разве она нужна казахам? Им подавай баранов, им подавай лошадей, крупы которых едва не лопаются от жиру; толстые и упругие казы, светлое, сытное курдючное сало. Если зимой в его зубах не застревает мясо, а летом не застывает на нёбе жир, казах предается земле... Вся жизнь казаха в скоте. Истощился скот – истощился народ. Потерял скот - потерял жизнь...
