— Благодарю, Аттила. Твоя щедрость безмерно, и я могу позволить себе пить прекраснейшее вино из любой кружки. Но более всего мне нравится эта — доставшаяся от родителя, — признался грек.
— Так пей из нее в своем шатре, но не позорь меня перед множеством гостей, — посоветовал Аттила и обратился к слуге: — Принеси кружку достойнейшему Онегесию — ту, что нам доставили послы императора.
Слуга исполнил поручение скоро, и самая дорогая кружка была вручена советнику со словами: — Возьми, дорогой Онегесий, вещь — достойную твоей мудрости и преданности. На пирах ты всегда будешь пить только из нее.
Онегесий неуклюже принял дар, поблагодарил. Дорогую посудину немедленно наполнили и заставили старика осушить.
— Аттила, ты все же пьешь из деревянной кружки, — осторожно заметил один из старейшин.
— Она в два раза больше той, что получил Онегесий, — объяснил жених. — Вот сыщем с императора Востока положенную дань, тогда, может быть, прикажу отлить из золота точно таких размеров, как эта.
Кружка Аттилы, действительно, была огромна, и пил он много — что было для него необычно. Иногда властитель гуннов подносил кружку к губам и с отвращением морщился, но пил до дна — словно некая сила заставляла его вливать в себя веселящий напиток против его воли.
Пир закончился глубоко за полночь. Аттила, шатаясь и опираясь на хрупкое плечо молодой жены, кое-как добрел до своего шатра. Он упал на спину подле расстеленного свадебного ложа и тяжело засопел. Ильдико некоторое время стояла и смотрела на спящего мужа, не зная, что делать: то ли тащить суженого на ложе, то ли укладываться подле него на землю… Тем временем Аттила закашлялся во сне, лицо его раскраснелось, а из носа вытекли две струйки крови. Поскольку он лежал, запрокинув голову, то кровь нашла еще одно русло. Настал тот миг, когда она заполнила горло, перекрыв доступ воздуха в легкие. Аттила на мгновение приподнялся, то сжимая губы, то широко раскрывая рот, словно выброшенная на берег рыба. В это время кровь хлынула наружу с новой силой — и ртом, и носом. Великий предводитель гуннов вновь упал на спину и затих навсегда.
Небо исполнило вечное желание завоевателя, внеся свои поправки. Аттила хотел крови… чужой, и получил ее в избытке… собственной, достаточной для того, чтобы захлебнуться.
Остаток ночи Ильдико плакала над телом супруга. Она боялась выйти их шатра, так как ее непременно бы обвинили в убийстве. Она ужасно боялась и находиться подле остывавшего тела Аттилы, плававшего в собственной крови. Несчастная Ильдико сознавала, что, скорее всего, она будет жить на этом свете ровно столько, сколько будет оставаться наедине с мертвым мужем. Ночь закончилась, но ничего не изменилось в свадебном шатре с тех пор, как умер Аттила. До полудня Ильдико плакала над телом мужа, потому что никто не смел потревожить повелителя гуннов в первое брачное утро. Солнце миновало зенит, когда старый советник, немного отошедший от обильных хмельных возлияний, забеспокоился отсутствием Аттилы.
Ильдико несказанно повезло лишь в одном, что первым в шатре появился мудрый Онегесий, а не любой другой гунн. Он внимательно обследовал труп повелителя, столь же тщательно обозрел дрожащую девушку, которая стала вдовой, едва успев стать женой.
Аттила умер подозрительно вовремя. Смерть его была нужна и восточным римлянам, и западным, и франкам, и аланам, и готам; и даже преданному королю гепидов — Ардариху, которому надоело терять своих воинов, участвуя в безумных походах Аттилы. Однако решительно ничто не свидетельствовало о том, что умереть ему кто-то помог. Онегесий отвел Ильдико в свое жилище и передал на попечение жены и внучки, которая была примерно одного возраста с Ильдико. Затем старый советник привел в шатер повелителя лучших лекарей и прорицателей. Они долго осматривали бездыханное царственное тело и наконец вынесли вердикт: смерть произошла естественным образом, повелитель гуннов захлебнулся во сне собственной кровью. Поскольку кровь носом в последнее время часто шла у Аттилы (особенно после обильного употребления вина), то выводы лекарей удовлетворили Онегесия.
Не все гунны разделяли выводы мудрого советника. По словам историка, смерть Аттилы "оказалась настолько же ничтожна, насколько жизнь его была удивительна" — уже само это несоответствие многие люди не могли понять и принять. Невозможно было поверить, что военачальник, державший в страхе сотни народов, еще несколько часов назад полный сил и великих замыслов, внезапно умер — и никто для этого не приложил ни малейших усилий. Слухи, обрастая невероятными подробностями, стали распространяться по гуннским становищам со скоростью ветра.
Ближе к вечеру к шатру Онегесия приблизился старший сын Аттилы — Эллак, а с ним дюжина старейшин и толпа воинов. Юноша был возбужден, смуглое лицо его стало багровым, ладони судорожно сжимались в кулаки.
— Аттила умел хранить спокойствие, когда вокруг бушевал ураган человеческих страстей и когда события происходили не по его желанию. Его гнев никогда не был долгим, — заметил Онегесий, вышедший навстречу суетливой толпе. — Ты, Эллак, достойный сын своего отца!
Эллак, чтобы соответствовать образу отца, описанному Онегесием, попытался изобразить спокойствие на лице. Однако намерений своих не изменил:
— Отец не мог умереть просто так. Гунны считают, что произошло убийство. Дух отца мы должны утешить справедливым отмщением.
— Аттила не должен был уйти, — поддержал юношу седовласый старик, стоявший подле него. — Я видел множество людей перед их собственной кончиной. Дыхание смерти обволакивало обреченных, и без ошибки можно было определить, что последний час их близок. Аттилу наполняла только жизнь…
Онегесий узнал говорящего, хотя не видел его с десяток лет. То был Октар — старейшина одного из гуннских родов. Он смирился с тем, что все гунны признали власть Аттилы, но в душе затаил обиду. Старейшина исправно посылал в общие походы своих воинов, но сам отказывался в них участвовать, ссылаясь на старческую немощность. И вообще Октар предпочитал жизнь отшельника, не было его и на злосчастной свадьбе. Онегесий немного удивился чудесному явлению старейшины-затворника в день смерти Аттилы, но не подал вида. Советник спокойным голосом возразил ему:
— Так бывает, Октар, что случается человеку расстаться с жизнью совсем не так, как рассказал ты. Поверь, я видел смертей не меньше тебя и убедился, что не всегда Небо готовит человека к собственной кончине. Смерть бывает неожиданной, она может прийти в самый неподходящий миг. Неведомым нам силам понадобилось отнять жизнь у Аттилы в день его женитьбы…
— Старейшины считают, что нам ведом виновник смерти, — не согласился с мудрым советником Эллак. — В шатре вместе с отцом находился еще один человек.
— Ильдико невиновна! — твердо произнес Онегесий. — Я также подозревал ее, а потому тело твоего отца осматривало множество лекарей. Никто не нашел не только следов кинжала, но даже иголочного укола, нет на нем и знаков, которые оставляют яды. Убийства не было.
— Ты, Онегесий, говоришь о ее невиновности, но если б не состоялась эта свадьба, то и не случилось бы смерти нашего Аттилы. — Эллак упорствовал в своем желании отправить вслед за отцом Ильдико.
— Если б человек не родился, то ему не пришлось бы и умирать, — изрек Онегесий простую истину. — Следуя за ходом твоей мысли, можно объявить, что главная причина смерти — рождение.
— Мы верим тебе, — согласился Октар с доводами Онегесия, — но гунны — и те, что скорбят подле шатра владыки, и тем более на далеких стойбищах, не перестанут терзаться сомнениями и спустя многие годы. Для спокойствия нашего народа будет лучше, если последняя жена Аттилы уйдет в могилу вместе с ним.
— Нет! — неожиданно громко возразил Онегесий. — Аттила пролил много крови, но он не лишал жизни невиновного. Он сражался со многими врагами, но не с женщинами.
— Если потребуется, любой гунн отдаст собственную жизнь за соотечественников, — упорно стоял на своем старейшина. — Почему мы должны пожалеть женщину чужого народа, если ее смерть избавит гуннов от сомнений в том, что Аттила отомщен.
