сих пор тебя любит?
Ага. Яркая Лика любит Оленя. Олень, точнее, Лёшка-Олень любит Женю. Женя любит Никиту, которого больше нет. Интересная жизнь у них! А Даля всегда думала, что после тридцати жизни нет. Жене с Ликой уже под сорок или все сорок пять, раз плакат про ягодку в комнате был, а какие страсти!
— Для Лёшки я — как для меня Никита — образ недостижимости. Только Олень с его мозгами это давно понял и навсегда меня в этом образе оставил.
Лика явно никак не может успокоиться, что Женя ее расчетливой назвала.
— Ты же понимаешь, что я не за деньгами гналась и не за статусом. И даже не за сексом…
— Не сложилось? — сквозь улыбку то ли спрашивает, то ли утверждает Женя.
Вау! В этом возрасте тоже есть секс, изумляется Даля! В любом возрасте, оказывается, есть секс. В ее только нет.
— Сложилось, но… Но бывало и лучше. Не в том дело…
— Может, именно в том, что «бывало и лучше»?
— Но с тем, с кем бывало и лучше, теперь по нулям. Тимка даже в Москву переехал, чтобы ближе быть, но ничего! Или я старше стала, и надо смириться, что такой чувственной любви, как в девятнадцать лет, уже не будет…
«…чувственной любви, как в девятнадцать». Знала бы Лика про ее чувственную любовь в ее девятнадцать, тяжело вздыхает Даля и помогает засунуть ножку в кроссовку теперь уже Ане!
— К Оленю тянуло, как к магниту железную стружку. Прилипала в мгновение. Нечто необъяснимое. Без него меня как отключали от розетки и дальше жить было нечем. Сама становилась пустой. А стоило в его розетку включиться, заряд шарашил такой мощности, что все мои предохранители вылетали к чертям собачьим, и всё внутри перегорало.
— У нас такой в детстве телевизор был — «Горизонт», — вспоминает Женя. — Цветной. Родители этим очень гордились, а что-то в нем коротило, и за вечер коробка предохранителей уходила. Пока отец мастера не нашел и тот всё поправил.
— Кто бы мне нашел такого мастера! Рядом с Оленем два взаимоисключающих процесса происходят одновременно — вся доверху заполняюсь энергией, я все свои лучшие проекты на этой энергии сделала, и тут же всё внутри сгорает. В полсекунды. Мастера не было, предохранитель заменить не успевали. Не раз, не два. Выгорела дотла. Агрегат восстановлению не подлежит. Магия Оленя действовать перестала, а где новый источник — неизвестно.
На этих словах Лики Ане удается-таки засунуть ножку в кроссовку, и девочки готовы идти на улицу, а Даля попутно задается вопросом, а ее источник энергии где? Не принц же?
И если следовать логике Жени, она сама себе такое желание с таким Принцем притянула, чтобы дальше страдать, как после папиной смерти страдает. Счастливой жить не научилась, и сама себя в этот треш с таким мужем втянула?
Но выйти на улицу не получается.
Из Москвы звонит Ирочка, которой, в свою очередь, позвонили приезжавшие на освидетельствование покойника менты. Женька им тогда денег сунула, прилично сунула, чтоб «отзвонились», она так и сказала: «отзвонились», и сообщили результаты вскрытия. И чтобы провели экспертизу воды из бутылки — подсыпал ли туда чего мой черный человек.
— У ценителя Вулфа гипогликемическая кома случилась, сахар с двадцати до трех упал. Вода здесь ни при чем. Вода в бутылке вполне обычная, без отклонений от нормы, — договорив по телефону, докладывает Женя. И добавляет: — Почудилось тебе, девочка-судьба…
Выжить! Агата Делфт. 1654 год. Ноябрь
Шесть недель ПОСЛЕ
Восемь часов утра
Селёдку посоленную лучше не брать. Соль дома еще есть. Взять свежую и засолить самим, выйдет дешевле.
Без Бритген, которой они теперь не могут платить, лишние дела ей самой некстати, но что поделать, если денег нет. Никаких денег нет. Придется, уложив детей вечером и накормив мужа, солить селедку самой. Как придется самой ощипывать и потрошить рождественского гуся, если каким-то чудом они смогут позволить себе его купить. До Рождества еще больше месяца. До пятого декабря, которого ждут все дети, всего две недели. Анетта ждет. И малому Йону рассказывает, что придет Синтеркласс с Черным Питом. И хорошим детям будет шоколадное печенье — kerstkransjes, а непослушным детям розги.
Откуда возьмется шоколадное печенье, если взяться ему неоткуда? Надежда только на чудо. Если она, Агата, за эти две недели успеет это чудо подготовить.
— Как поживаете, госпожа Агата? Как здоровье господина Ван Хогсволса? — Мария Тинс, владелица постоялого двора на соседней улице, останавливает ее на рынке.
— Спасибо, уже лучше, — кланяется соседке Агата. — Раны почти зажили. Ожог слишком медленно сходит. Мажем мазями, которые дал лекарь из больницы Святого Георгия. Боли у Ханса стали меньше. Но лекарь говорит, следы на лице теперь останутся навсегда.
— Бедный, бедный господин Ханс! — сетует соседка. — Но всё же вы счастливица, что муж жив.
Странно слышать такое от Марии Тинс, которая четыре года назад — невиданное дело — получила развод.
Хорошо получить развод! Если есть, на что жить самой.
Хорошо, когда есть, на что жить.
— Госпожа Фабрициус, — продолжает соседка, — после того как Карел, упокой господь его душу, скончался от ран, вынуждена уехать к отцу с матерью, чтобы как-то с детьми прокормиться.
Хотела бы она сейчас взять и уехать к отцу с матерью. Если бы ее мать была жива. И если бы жив был отец. И если бы они могли принять ее с детьми.
Но отец, которого она и видела-то раз в год, умер, когда ей едва исполнилось двенадцать. И мать через год за несколько дней сгорела от лихорадки. И с тех пор она одна. Хоть и замужем.
Вдове Фабрициуса легче. Она может, выдержав положенный траур, еще раз выйти замуж. И жить на средства мужа. А она, Агата, не может. Она замужем… За мужем. За… Хотя кто из них теперь за кем…
— Да, вы правы, госпожа Тинс. Нам очень повезло. Ханс жив. Хоть и не может теперь ходить.
Повезло ли ей, что жив муж? Или теперь одной с двумя детьми было бы легче, чем с беспомощным мужиком в доме, которого ей одной ни поднять, ни на горшок пересадить, ни подмыть. Еле-еле с его надобностями приспособились. Подставляет ему детский горшок, а по большой надобности подсовывает под спину неглубокую плошку и молится, чтобы он своим весом свое говно по той плошке не развез — в таком холоде его потом не отмыть.
Кланяется соседке:
— Спасибо за поленья! Они нам очень помогли. — Подбирает свою полупустую корзину. Собирается
