Он вспомнил Лену и снова увидел ее такою, какой она была в день первого знакомства: с доброй улыбкой на пухлых губах, за самоваром в тихой, далекой комнате. Он никогда не мог забыть давнюю встречу, но сегодня вспоминал о ней с особым волнением. Случай в Царицыне казался сном, встречи в Петербурге сначала представлялись будничными и обыденными. Может быть, они и были памятны именно своей обыденностью. Он помнил все, до мельчайших подробностей, бережно хранил в памяти свои нечастые беседы с нею. Пока был жив Загорский, Быков не признавался даже себе в своем чувстве… А теперь…
Он решил на тот случай, если разобьется, написать небольшое письмо Лене и вынул из ящика письменного стола пачку почтовой бумаги.
«О чем писать?» — думал он. Рассказать ей о былом, о детстве, о кабале у хозяев, о вере в будущее? Ему хотелось сказать о многом, но мысли путались, и слова ложились на синие полоски только для того, чтобы умереть.
— Не завещание ли пишете? — расхохотался Делье, входя в комнату. — Очень уж у вас загадочный вид сейчас. Будь у меня «кодак», я сделал бы неплохой снимок. Может, пойдем погуляем?
— С удовольствием.
Ваня вбежал в комнату и повис на руке Быкова.
— Петя, я без тебя соскучился.
Быков с любовью посмотрел на мальчика, приподнял его и подбросил вверх. Ухватившись руками за плечи Быкова, Ваня засмеялся.
— Дедушка спит, — сказал он, — сегодня опять на меня рассердился, хотел в бильярдную пойти, я его не пустил…
— Молодец. Теперь ложись спать, а завтра с тобой погуляем…
Ваня обрадовался и побежал в свою комнату.
— Помните, как вы его привезли из Тулузы?.. — спросил Делье.
— Вы научились говорить по-русски, а все путаете города. Из Тулы. Я вам уже двадцать раз говорил, что из Тулы, — одно время вы говорили правильно, а теперь опять начали путать. Не собираетесь ли вы сами в Тулузу?
— В Тулузу? Нет, в Тулузу я не собираюсь, но третьего дня получил письмо из Парижа.
— Из Парижа?
— Да, от приятеля. Меня зовут обратно. Контракт мой с «Дуксом» подошел к концу, и скоро я распрощаюсь с вами…
— Если расстанемся, значит, навсегда, — сказал Быков, поглядывая на француза. — Жаль! Ведь мы были хорошими друзьями.
— Кто знает, разве можно гадать о будущем? Мне почему-то кажется, что мне еще суждено вернуться в Россию. За эти годы, работая на заводе, я хорошо узнал и полюбил русских рабочих. У меня есть среди них настоящие друзья. Я много вечеров провел в задушевных беседах с ними.
Они вышли на улицу. Было уже поздно. На набережной Москвы-реки горели скупые огни. Город засыпал. Могучие спины ночных извозчиков возвышались над Балчугом. Их стоянки были у самого края узкого тротуара. Издали пролетка казалась выступом дома, странным крылатым крыльцом. Облака уходили на запад. С того берега тянуло запахом гари и свежей соломы.
Они стояли на Каменном мосту и, перегнувшись через перила, смотрели вниз. Барка плыла по течению, на ней горел огонек, играла тальянка.
— Куда плывет она? — спросил Делье и, не дожидаясь ответа, сказал: — Пойдем по домам, я уже начинаю собираться в дорогу…
В день полета Быков пришел на поле задолго до условленного времени. Хозяин разгуливал по аэродрому, заложив руки в карманы брюк.
— Ну как? — спросил он. — Полетите?
Еще была последняя возможность отказаться, но Быков, подумав, промолчал. Из ангара выводили новенький «дюнердюссен».
— А вы зачем здесь? — спросил Быков Делье.
— Хозяин приказал лететь с вами.
— Но ведь срок вашего контракта с ним закончен.
— Завтра кончается, — с огорчением сказал Делье. — Но он поступил со мной так же, как с вами. Сказал, будто я боюсь лететь…
Маленький задиристый Делье от волнения даже приподнялся на цыпочках, словно хотел дотянуться до своего рослого собеседника, и громко сказал:
— Но ведь вы-то, Петр Иванович, хорошо изучили меня. Я никогда ни в чем не люблю уступать, — и нашему хозяину Пеллеру пришлось выслушать от меня несколько колких замечаний. — Делье засмеялся и, уже успокаиваясь, сказал:
— Ведь настанет же когда-нибудь время свободной жизни без хозяев, помышляющих только о барыше? Не правда ли, ведь оно настанет? С вами я обязательно полечу, — если вы рискуете жизнью, то почему же мне уходить от своего русского друга?
Быков с благодарностью посмотрел на француза и взялся за рули.
«Уйду, — решил Быков, — сегодня же рассчитаюсь». — Он не мог без отвращения вспомнить наглое, самодовольное лицо хозяина и громко выругался.
«Дюнердюссен» отлично набирал высоту, и Быков успокоился. Полет был удачен. Все выше уходил аэроплан, — московские дома сверху казались неровными ступеньками гигантской лестницы. Сверкал золотой крест над куполом храма Христа спасителя.
* * *
…Яркий свет ослепил на мгновенье, и Быков проснулся. Он долго не мог понять, почему ничего не видно, и хотел прикрыть ладонью глаза, но — странно — рука не повиновалась ему. Он дернул другой рукой — тоже никакого результата. Руки его существовали сами по себе, — он не мог шевельнуть ими. Быков попробовал открыть глаза — и все-таки ничего не увидел. Какие-то столбики и круги плыли навстречу ему, какие-то стрельчатые пролеты… Но нельзя было даже разобрать, существуют они или только снятся.
— Спите, — сказал ему незнакомый женский голос, — закройте глаза.
Он закрыл глаза и начал припоминать, слышал ли раньше этот голос, но не мог ничего сообразить и заснул.
Минут через пять он снова проснулся. Он ошибся. Прошло не пять минут, а четыре дня. Тот же женский голос сказал:
— Спите!
Он открыл глаза. Теперь он увидел незнакомую просторную комнату, высокое окно, женщину в белом халате, сидящую на табуретке.
— Где я?
— Спите!
— Я не хочу спать, — закричал он сердито. — Я не могу спать. Позовите Делье.
— Делье вчера уехал во Францию. Он ждал вашего выздоровления…
— Позовите его…
— Я не могу позвать. Он уехал…
Быков застонал, со страшным усилием приподнялся и откинул голову на спинку кровати.
— Вы молоды, вы не смеете лгать. Скажите мне правду… Что случилось с механиком?
— Я вам сказала…
— Побожитесь…
— Божусь…
— Он жив?
— Он уехал вчера из Москвы…
— Вы говорите правду?
— Вам вредно волноваться… Засните…
— Я не могу спать!.. — закричал он. — Позовите Делье.
Женщина зажала его голову в своих сильных теплых руках. Он открыл глаза и ничего не увидел: окно было открыто, он знал это, но вместо окна перед его глазами была прежняя черная стена, сверкавшая, как лакированная крышка рояля. Он снова забылся.
С тех пор он просыпался только для того, чтобы спросить о Делье. Прошла еще неделя, — и он окончательно проснулся.
— Делье, где Делье?
— Успокойтесь, — отвечала женщина. — Он обещал написать с дороги. Мы со дня на день ждем письма…
— Делье…
— К вам пришли.
Он ничего не ответил.
В палату вбежал Ваня.
— Петя, — закричал он, глотая слезы. — Дедушка еле ходит… Нам так жалко тебя…
Быков молчал. Ему хотелось утешить мальчика, но мысль о Делье не давала покоя.
— Ванечка, — сказал он, — подойди поближе… Я хочу тебя спросить…
Ваня подошел близко, обнял голову Быкова.
— Ванечка… Ради бога!.. Скажи правду… Ты знаешь, как я тебя люблю… Что случилось с Делье, с тем, что ходил к нам… помнишь?..
— Он уехал…
— Врешь! — закричал Быков.
Ваня заплакал еще сильней, забился в угол и со страхом смотрел оттуда на своего названого отца. Дверь отворилась, и в комнату вошел Иван Павлович.
— Ну вот, Петенька, и я пришел, — боязливо оглядываясь и глотая слезы, сказал он. — Ты не печалься, дело пустое, все зарастет молодой травой.
— Уходи, — простонал Быков, — один я хочу сегодня побыть… Не сердись, папаша…
Как-то вечером пришел в палату старший врач.
— Доктор, у меня на вас последняя надежда, скажите мне правду, я хочу знать, что случилось с моим пассажиром…
— С вашим пассажиром? — сказал врач, похлопывая себя по лысине. — Да ничего же с ним не случилось. Уехал в Париж…
— Я так люблю Делье… он такой замечательный товарищ… мы подружились с ним в первые месяцы моих самостоятельных полетов. Значит, он уехал?
За все время он ни разу не спросил: что же случилось с ним самим? Опасны ли раны, полученные при падении? Не поинтересовался даже, отчего произошла катастрофа, и это особенно располагало к нему врача.
— Через неделю сюда приезжает Пегу… Он будет показывать мертвые петли. Хотите посмотреть?
— Посмотреть? Но разве я выйду через неделю из больницы?
— Выходить из палаты незачем. Вы сейчас лежите в Солдатенковской больнице. Из нашего окна отличный вид на Ходынское поле… Завтра мы руку вам разбинтуем, а через неделю и гулять по палате будете…
