— Брехать я тебе буду! — оскорбился Жила. — На, почитай сам.
Хотя Швачка и не знал грамоты, всё же наклонился ещё ниже, пощупал заскорузлыми пальцами универсал.
— Всё верно, — подтвердил Неживой. — Ишь, как заворачивает, сучий сын! Паршивая свинья, а глубоко роет.
— Попадись ты нам, шляхетская твоя рожа, мы заглянем в твою панскую душу, увидим, чем наделил бог тебя, скотину.
— Не мешай, пусть читает дальше, — кинул кто-то от дверей.
Пока гайдамаки разговаривали, Жила пробежал универсал и теперь читал значительно быстрее: «А вы вместо того, чтобы почитать панов своих, даже церкви божий превратили невесть во что.
Вы с большим почтением относитесь к шинкам, нежели к церквам божиим. Вы, хлопы, жестоко мучаете бедную шляхту, невзирая на возраст. Погляди, дикое проклятое крестьянство, на этот счастливый край. Сколько разрушено имений, домов, городов, не говоря уже о церквах и костелах! Мы, шляхта, благодарим бога за своего короля, а вы, глупцы, уверяете, что вы не подданные короля и не принадлежите к этому краю».
— Принадлежали и будем принадлежать, — обводя глазами присутствующих, сказал Швачка. — А вот чьи подданные, это другое дело. От века эти земли были казацкие, украинские. Разъединила вражья шляхта наш род и хочет уверить, будто за Днепром не нашенские люди живут… Да моей кровной родни половина там проживает. Придет время, когда мы будем вместе, придёт…
Максим поднялся из-за стола так стремительно, что кирея, соскользнув с его плеч, упала на скамью.
— Время то недалеко. Нам нужно только выгнать шляхту, очистить землю от этой погани. Тогда напишем в Москву, попросим объединить нас с левым берегом. Там уважат нашу просьбу. Вспомните, что старые люди рассказывают. Сколько праведной крови пролито на этой земле! Крови дедов наших — они защищали свободу! Не раз и не два становились они плечом к плечу с русскими воинами против общего врага. Татары, шведы… Одна кровь лилась. Мы как две нитки журавлиной стаи. Один у нас путь, одни земли.
— И сейчас вон сколько русских ходят в наших куренях, — подал голос Неживой.
Зализняк повернул голову в его сторону.
— Правда, немало, и даже атаманы из них есть. Позавчера принимал я посланцев от атамана Максимова, про другого атамана сами, наверное, слыхивали, про москаля Никиту, который на Бердичевщине. А донцов сколько! И другого люда с левобережья.
— Те люди сами к нам от князей да бояр бегут. Не пришли бы паны за ними! — сумрачно бросил Швачка.
Зализняк нахмурил брови.
— Подожди, Микита, ты, как ворон, каркаешь. Князей и бояр горстка, а простого люда — море. Завоюем свободу и попросим царицу уважать наши вольности; чтобы было у нас, как на Запорожье или на Дону. Тогда не страшны будут нам всякие Стемпковские.
— Порви эту погань, — показал кто-то на универсал Стемпковского.
Жила сложил бумагу вдвое и намерился изорвать её. Но Зализняк остановил запорожца.
— Не трожь! Несите его в сотни. Пускай все читают универсал региментария. Пускай знают, за кого он принимает нас и в кого хочет превратить украинских казаков. — Зализняк взял за плечо удивленного Жилу. — Иди, Омелько, читай универсал гайдамакам.
Все, кто был в хате, двинулись к дверям вслед за Жилой.
Максим поискал глазами Хрена и, не найдя его, крикнул через головы:
— Данило, поди-ка сюда!
Когда Хрен пробрался к атаману, Зализняк посадил его рядом, угостил табаком.
— Ты, похоже, засиделся. Жиреть начал.
— Разжиреешь тут — живот подтянуло. Наверное, брошу тебя да пойду свечки продавать в какую-нибудь церковь, — в тон ему ответил Хрен.
— Вот я и хочу послать тебя на лучшие харчи. Нужно поехать в одно село, тут недалеко. Верст десять-пятнадцать. Там ещё никого из наших не было и оттуда никто не приезжает.
— Это из Завадовки? — вдруг послышался голос.
Оба, и Зализняк и Хрен, оглянулись. В дальнем углу, склонившись на сундук, сидел дед Мусий. Он залез туда, когда начали читать универсал.
— Был я когда-то в Завадовке, когда батрачил у Чигиринского купца, могу и сейчас провести туда казаков.
— А ты, дед, с коня не упадешь? — поинтересовался Хрен.
— С доброго коня и упасть не жаль, так старые люди говорят. Я ещё тебя, матери его ковинька, обскакаю. Когда бы не хвороба моя… Поясница что-то стала побаливать, как посижу долго на одном месте, так будто немеет…
— Хорошо, езжайте. Данило, возьмешь с собой с десяток хлопцев. Деду седло помягче выбери. Нет, нет, я знаю: вы ещё и без седла поскачете, — успокоил он деда, который обиженно повернулся к нему. — Это так, чтобы удобнее ехать было.
— Едем, дед, — Хрен взял под руку старика. — Будешь наказным атаманом моего войска.
С Хреном, кроме деда Мусия, поехали ещё шестеро запорожцев. Подъезжая к Завадовке, дед Мусий, который старался молодецки сидеть в седле, предложил:
— Давайте свернем с дороги и откуда-нибудь с поля въедем. А то, глядишь, на шляхту наскочим.
— Откуда тут шляхта возьмется? — беззаботно откликнулся один из запорожцев.
— Всяко бывает. Вот не так давно двух моих земляков атаман оставил обоз караулить, а те и заснули. Шляхта и схватила обоих, одного около воды пристрелили, а второй бежал…
Хрен согласился с дедом, и они свернули в сторону. Запорожцы растянулись за ними цепочкой по меже.
В селе было тихо. Где-то в саду звенела коса о брусок, да в лопухах под клуней тревожно кричал петух, предостерегая кур от коршуна, парящего над хатами. Около замусоренного утиными перьями пруда, уронив на тын ленивые ветви, тихо-тихо шептали листьями вербы. Под вербами на бревнах сидела группа людей. Подъехав поближе, удивленный Хрен увидел, что там собрались только глубокие старики.
— Здорово, молодцы! — громко крикнул он, сдерживая коня.
Старики ответили сдержанно, а один из них, седоусый великан в старом, протертом на локтях жупане, сурово сдвинул на переносице косматые брови.
— Были когда-то и мы молодцами, грех смеяться над старыми людьми. Думаешь, как саблю нацепил, так можно и плести, что взбредет в голову. Мы в своё время тоже сабли имели, только не людей ими пугали, а волю боронили.
— Плохо, значит, боронили, когда нам снова приходится её добывать, — кинул Хрен, слезая с коня.
Ему было немного стыдно за свою неуместную шутку, поэтому, привязывая к плетню повод, он примирительно сказал:
— Не обижайтесь на мои слова, я так, в шутку сказал. Но всё же странно мне, сразу столько стариков бревна обсели.
Он и сам примостился на бревне, раскрыл перед стариками свой кисет, к которому потянулось сразу с десяток рук.
— Не совет ли какой держите?
— Да, — не спеша ответил худощавый высокий старик, разминая на ладони табак. — С пастбища возвращаемся. Ходили смотреть, где пруд копать. Вода в болотах высохла, нечем скотину поить. А вы кто же будете?
— Гайдамаки! — горделиво опираясь на саблю и едва поводя на своих сверстников глазом, ответил дед Мусий. — Приехали за вашим паном. Где он, не бежал ещё?
— Эге, — протянул старик в потертом жупане, — запоздали, хлопцы! Отправили мы своего пана.
— Куда? — в один голос спросили несколько гайдамаков.
— К самому атаману Зализняку. Пускай он судит нашего лиходея. Сегодня утром забрали. Он ещё со вторника у шинкаря прятался. Наши хлопцы там его и нашли. Вместе с попом их в Корсунь повезли. Заядлый униат был, долго с колокольни отстреливался. А на другом возу войта [65] и титаря [66] спровадили.
Запорожцы переглянулись.
— Почему же мы их не видели? — спросил Хрен.
— А откуда едете?
— От Зализняка.
— От Зализняка? — Теперь уже переглянулись старики.
Дед в потертом жупане подвинулся ближе к Хрену.
— Вы, может, шляхом ехали? А наши напрямки, через Карашинец… Они уже, видать, его проезжают.
Расспросив, куда ехать на Карашинец, запорожцы сели на коней.
Завадовцев они догнали по дороге от Карашинца к Корсуни. Те как раз отдыхали возле корчмы. Возы стояли в тени под деревом. На одном сидел крестьянин с суковатой палкой в руке. Увидев всадников, он кинулся было бежать, но гайдамаки перехватили его и завернули назад.
— Почему ты один? — спросил Хрен. — А где остальная стража?
— В корчме.
— Вот как вы сторожите, — вмешался дед Мусий.
Крестьянин уверился в том, что перед ним гайдамки, и успокоился.
— Покрадет их кто, что ли? — он показал глазами на пленных, лежавших связанными на возах. — Василь!
Из корчмы выглянула голова и снова спряталась.
— Чего они боятся? Поди скажи, пускай идут сюда, — приказал Хрен
Крестьянин пошел в корчму. Дед Мусий заметил под кустами колодец и пошел туда. Колодец был неглубокий. Вернее, это была криница с поставленным поверх срубом. Сюда из-под горы бил источник, вытекая с другой стороны нешироким ручейком. Около криницы блестели лужи воды — кто-то поил коней выливал воду прямо под ноги. Дед перегнулся над срубом, опустил ведро. Не достав воды, нагнулся ещё ниже, зачерпнул, но вдруг его правая нога поскользнулась, и дед свалился в воду вниз головой.
