Но величайшим чудом были творения рук человеческих. По всему безбрежному озеру, повсюду, виднелись не только ходящие по воздуху люди, но и очертания множества каменных укреплений, замков, башен. Это были жилища христианских священников и монахов на многочисленных маленьких островках. Они строили свои монастыри подальше от сухопутных разбойников, не думая о желтоволосых грабителях моря. Очевидно, они воображали, что их молитвы будут лучше услышаны на небесах, если звук станет отражаться от водной глади. И потом им нравилось отправлять чудотворные обряды на заросших тростником берегах небесно-голубых озер и среди этих священных вод. Их дьявол, с которым они порывались бороться, запросто мог выбрать своим логовом это озеро.
Да и по берегу на пятьдесят лиг тянулись остатки высоких земляных валов, явно созданных людскими руками, но мы не верили собственным глазам, пока Алан не сказал, что их построили давным-давно римляне, чтобы удерживать воду. И вот они лежат в руинах, а Рим стоит, как стоял.
Из лагеря Бьёрна было отчетливо видно громаду Аббатства Святого Кутлака; и викинги страстно хотели разграбить монастырскую золотую и серебряную утварь, обобрать украшенные драгоценностями образы святых, перерезать братию и спалить сами стены.
Хоть я и командовал ими, но я был одним из них, и так же, как они, хотел сбросить христианского Бога, который своим могуществом смущал наши души. На военном совете было решено разгромить английские войска и захватить самые укрепленные города, которые мы прежде грабили; но тогда завтра кто-то из наших погибнет с пустыми руками и опустошенным сердцем. Смогут ли валькирии прилететь за их обескровленными телами, чтобы унести викингов в Вальгаллу? Нет, девы битв не могут путешествовать в христианских небесах. Дыхание Одина почти не чувствуется в такой дали от Асгарда, и другие боги посылают сюда ветер, вернее — другой, единственный Бог. И я малодушно думал, что вряд ли наши тоскующие по дому умирающие сумеют после смерти отыскать хотя бы девятидневную дорогу в Хель.
Я уже собирался отдать приказ о выступлении, когда всевидящая Китти указала на протоку. К нам приближалась лодка, в которой быстро работали веслами четверо гребцов, и развевался белый флаг, которым христиане просили мира. Я взял кусок белого полотна, которое Алан носил вокруг шеи, и помахал им в ответ. Вскоре старший из них, плотный краснолицый парень, чье оружие и одежда напомнили мне дружинников Аэлы, опустился передо мной на колени.
— Можешь встать и говорить, — сказал я так, будто был знатным английским бароном.
— Я Гунтер, начальник королевской дружины, и везу слово и знак от Аэлы Оге Дану.
— Я приму их.
— При его дворе есть особа, чья жизнь тебе дороже всего. Если ты пойдешь на восток или юг Англии, или же на Запад, в Мерсию, этот человек останется в живых. Если же ты пойдешь на север, он умрет. А кроме этих слов он приказал мне отдать тебе этот знак.
Это был маленький ковчежец из слоновой кости с жемчужной раковиной. Я открыл его, почти уверенный, что увижу большой драгоценный камень. В складках шелка лежала прядь черных волос.
— Скажи Аэле, что мы пойдем на север, и если эта прядь срезана без вреда для ее владелицы, то я отрублю ему руку и оставлю в живых, но если он тронет еще хоть волосок, то примет ту же смерть, что и Рагнар.
Посланец и его люди поплыли обратно. Но я не мог приказать повернуть и сжечь огромное Кроулэндское аббатство. Волшебная рыбка, вертящаяся на своем шнурке, тосковала по северу не меньше, чем я.
Но я не остановил наших охотников, отправившихся за свиньями и домашними гусями, а севернее лагеря Бьёрна наши всадники увезли казну и спалили монастырь. И я встретился с еще одним посланником Аэлы.
— Мой повелитель король приказал мне вручить тебе этот знак его внимания, — сказал он, протянув мне маленький дубовый ящичек.
При встрече присутствовали люди, и поэтому я, несмотря на неловкость, а, может быть, и дрожь моих рук, не позволил открыть ящичек Алану. Когда я открыл крышку зубами, что-то маленькое, сверкнув, упало к моим ногам. Алан быстро нагнулся и поднял его. Он сверкал, как жемчужина, но это был не жемчуг. Это был зуб, и я вспомнил улыбку Морганы.
— Брат Годвин сказал, что отправит ее вместе с паломниками к отцу, Родри Уэльскому, — сказал я Алану.
— Должно быть, Аэла не позволил ей уехать, — ответил бард, глядя в землю.
Вспомнив, как он спас Рим, я замахнулся, но тут же подумал о его песнях, что чаруют, пробуждая в душе образ любимого человека, и рука опустилась сама собой.
На захваченных лодках мы сделали крюк, чтобы разграбить Суайнсхэд в сердце Болот, а когда полсотни монахов решительно встали на защиту своего монастыря, викинги перебили всех до единого. Близ города Слифорда, защищенного крепостной стеной и рекой Уитем, мы разграбили дворец епископа, изрубив всех, не успевших скрыться, а затем спалили и сам дворец.
Город Линкольн высился на гребне горы, защищенной добротно сложенной крепостной стеной. Совет хёвдингов согласился с тем, что его не стоит брать штурмом, дабы уберечь жизнь наших людей и сохранить сам город для нас же самих. Меня обрадовало это решение, ведь в таком случае наши силы быстро отойдут немного восточнее от этих стен. Я не стал бы менять этот план, даже не взирая на послание, которое вскоре мне должны были принести люди с белым флагом.
— Король Аэла приказывает Оге повернуть назад, — сказал мне придворный, — и он посылает тебе вот это в знак своего последнего предупреждения.
Коробочка, которую он мне передал, была серебряной в форме гроба. Она закрывалась очень маленьким крючком. На подушечке лежал миниатюрный белый пальчик. И я подумал о пяти оленях, бродивших там, куда мог забраться лишь хозяин замка, и пяти ланях, показывающих им путь. Сладостная мечта стремилась овладеть мной, но я не мог предаться ей из-за мыслей об Аэле и, тем более, о Китти. Я стал тем самым хозяином замка, верным любви, и все что я ныне имел, было во владении феи. Китти боялась, что я забуду про нее в своих роскошных снах.
Посланник удалился. Я отдал коробочку Китти, приказав ей хранить содержимое.
— Вперед, — сказал я Рольфу, своему неизменному помощнику.
— Путь близкий, Оге, но мы должны разбить лагерь до того как стемнеет. Нужно время, чтобы подобрать местечко посуше. Взгляни на облака.
— Они быстро опускаются. Но я вижу деревню неподалеку, там мы сможем спокойно переночевать под крышами.
— Так и сделаем.
— А еще я вижу какой-то монастырь на высоком берегу Линдиса. Как ты думаешь, если мы подожжем его, пошлет ли христианский Бог дождь, чтобы погасить пламя?
— Пожалуй, должен; монахи-то наверняка побьются об заклад, что так и будет.
— Тебе понадобится лишь пара сотен людей, чтобы проверить это и привезти их заклад.
Рольф забрал половину людей с четырех кораблей — мы распределили наши силы так, чтобы воины могли работать и сражаться вместе, несмотря на то, что половина отряда покинула суда, — и они отправились в путь с оружием и факелами. Основные силы двинулись в деревню, где набились в каждый дом, сарай, конюшню и овин, а, расквартировавшись, принялись гоняться за лебедями, гусями и прочей живностью. Через некоторое время весело затрещали костры, небо потемнело, и в полном безветрии полил теплый дождь. Уже догорал закат, когда сквозь тьму пробилось зарево пожара в монастыре. Он разгорался все сильнее, и я решил проверить крепость здешнего пива. Но я не сделал этого, несмотря на полный разброд в мыслях и мучительную тяжесть на сердце.
— Если Аэла убьет мою Моргану, я выверну ему ребра, а потом брошусь на свой меч, — сказал я Китти.
— И ничего не сделаешь после его смерти, прежде чем умереть?
— Две вещи. Во-первых, убью Хастингса, чтобы он составил мне компанию в Хель. Встрече не бывать, если хоть кто-то из нас попадет в Вальгаллу. А во-вторых, я должен перерезать горло тебе.
— Я бы не смогла сделать это сама. Я желтокожая лапландка, которая удовольствуется призывом любого бога, чтобы уйти. Но я испугаюсь, если это не сделает кто-нибудь другой.
— Не бойся, я перережу твое горло сам. Как насчет Куолы?
— Он мой племянник, и если он захочет пойти с нами — а я думаю, он побоится отстать от нас, — я позабочусь о нем.
— Алан должен остаться, чтобы петь обо мне, а вот Кулик?
— Он не может ни петь, ни слышать их. Думаю, он должен последовать за тобой, как твоя тень.
Но в этот момент вошел Рольф, и очаг осветил его лицо, испуганное, как у мальчишки.
— Оге, боюсь, я принес плохие вести.
— Ты боишься этого или знаешь наверное? Говори.
— Знать я не знаю, но зато я видел и слышал, и тебе судить, хорошо это или нет. Когда мы подошли к монастырю, Оффа сказал мне, что в дальнем лесу всадники. Как тебе известно, у него рысьи глаза, но я ничего не мог разглядеть в темноте и хотел разграбить и сжечь монастырь, а потом быстро вернуться к нашим кострам. Вскоре мы увидели, что этот приют не похож на те монастыри и аббатства, где мы бывали раньше. Там не было ни одного монаха, кроме аббата в белой рясе с колокольчиком и свечой, да еще с ним вышла нам навстречу какая-то старуха в серой одежде, которая несла серебряное распятие. Мы не поняли, что она говорила, а когда захотели выбить ворота, оказалось, что они не заперты. Нам не встретилось ни одного мужчины, только шесть десятков женщин, все в таких же серых одеяниях — они стояли на коленях и молились.
