– Из-за проклятых денег, не ведая куда их девать, тратил оные на пьянство и блуд и на прочие безумные дела и злодейства…
Противники Петровы, приверженцы старой веры, сторонники сохранения власти патриарха всея Руси, говорили:
– И пьянство, и блуд, и всякое пресыщение телесное не суть грехи тягчайшие. Кайся и беги от грехов тяжких духовных. Не послушай словеса Феофана Прокоповича, составившего еретическое «Первое учение отрокам»…
В припадке покаяния Аврамов, следуя заветам и поучениям неистового протопопа Аввакума (сожженного в Пустозерске), возомнил себя последователем старообрядчества, каялся и проклинал себя:
– Грешен: языческих писак Овидия и Вергилия с упоением читал… Грешен: исполняя волю царскую, печатал и читал преступную и богомерзкую книгу, переведенную с Коперника, о том, что земля якобы вокруг солнца пляшет… Господи, научи, как искупить мои тягчайшие прегрешения…
И надумал тогда, не без влияния монахов, кающийся книжник Аврамов сочинить свои молитвенные тетрадки, перечеркнуть ими дерзкие поучения нового духовного регламента, составленного при участии Петра архипастырем Прокоповичем.
В этих печатных тетрадках Аврамов тиснул обязательные ко всеобщему изучению тропари и молитвы, десять заповедей, символ веры, псалом пятидесятый и приписал к сборнику: за изучением молитвослова выборными судьями должен соблюдаться контроль над всем народом.
Размножение аврамовских тетрадок с припиской о принудительном всеобщем изучении молитв преследовало цель – отвлечь внимание народа от петровских нововведений и той светской литературы, что стала выходить в Петербурге и Москве. Петр, доверяя Аврамову, не обратил серьезного внимания на его молитвенные тетрадки и не предугадал в них злокозненного подвоха против просветительных деяний Прокоповича.
Пока был жив Петр, книжник Аврамов продолжал возглавлять печатное дело первой, постепенно расширяющейся типографии.
Но скрытая старообрядческая злоба уже клокотала в нем, хотя из боязни царского гнева он хитрил и не решался открыто осуждать Петра за преобразования в православии и общественной жизни.
Отстраненный от своей должности после смерти Петра, кающийся в своих прегрешениях бывший книжник Михайло Аврамов превратился в свирепого, усердного, не по чину и не по разуму, защитника старых порядков. Он стал преподносить императрице Анне Иоанновне проект за проектом о восстановлении нарушенного Петром патриаршества.
Шесть лет находился бывший книжник под следствием и наконец за «жажду аввакумовского подвига, за грубые и предерзостные суждения» угодил в Охотский острог.
В это же время подвергся преследованию и его шурин, когда-то влиятельный кабинет-секретарь его величества вологжанин Алексей Макаров. Заступников у Аврамова не оказалось…
Елизавета Петровна, став царицей, помиловала его и вернула из ссылки как невинную жертву бироновщины. Но не таков оказался искатель аввакумовской славы Аврамов. Снова и снова он стал писать резкие, с аввакумовскими выражениями, письма-проекты против петровских реформ.
– Прилично заградить нечестивые уста, – говорил он, возражая против повторного издания «Книги мирозрения» Гюйгенса и «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля.
За противные суждения Аврамов был нещадно расспрашиваем в Тайной канцелярии. Затем несколько лет томился он в застенках Петропавловской крепости, до безумия упорствовал, но не сдавался.
Стойкость Аврамова изумляла начальника Тайной канцелярии Шувалова; последний намеревался отправить его «спасаться» от житейских пороков в отдаленный монастырь. Но опоздал. Бывший книжник петровских времен, изменивший благому книжному делу, арестант Михайло Аврамов умер в тюрьме семидесяти лет от роду…
Двадцатилетняя Северная война требовала огромных сил и средств народных. Война отвлекала внимание Петра Первого от больших и малых дел, направленных на преобразование государства. Но и тогда он находил время для забот, не связанных с войной.
По желанию Петра из Голландии, через Архангельск, был выписан в большом количестве крупный рогатый скот. На двинских заливных лугах завелась порода знаменитых коров – холмогорок.
В Вятском уезде, как сообщал об этом историк времени Петра Голиков, крестьяне занимались овцеводством. Тому способствовали обильные пастбища. Узнав об этом, Петр закупил за границей породистых овец, основал в Вятке завод для разведения их и туда же за знатное жалованье выписал немецкого пастуха (зоотехника)…
Многое из задуманного Петром на Севере осталось невыполненным, иногда даже неначатым, а начатое довершалось после его смерти.
Трижды проезжая в Архангельск через торговый город Великий Устюг, Петр каждый раз приходил к мысли, что рано или поздно, но чем скорей – тем лучше, надобно соединить Вычегду с Камой посредством двух рек, текущих от водораздела, – Лопьи, впадающей в Каму, и Усолы, впадающей в Вычегду.
– Много труда понадобится, но ведь и силы мужицкой у нас не занимать стать, – говорил устюжанам царь. – А какая бы выгода была великая купечеству и государству, когда бы сим близким путем пошел сибирский хлеб через Архангельск за море и в города российские!..
– А не грешно ли, ваше царское величество, супротив божьего устроения принуждать реки вспять идти? Как бы не прогневить всевышнего? – сомневались устюжане.
– В добрых делах бог не помеха, – усмехался в ответ Петр, – вредным делам черт помощник. Не мог же бог, строя мир за неделю, все доглядеть. Кое-что в поправках нуждается. Будем исправлять, довершать и – бог нам придет на помощь. А на черта управа всегда найдется…
Мысль Петра о соединении Вычегды с многоводной Камой не была претворена в дело…
В допетровские времена северяне-поморы ради торга с Сибирью и зверобойных промыслов уходили к северо-востоку на ладьях и карбасах, придерживаясь берегов. Ходили они морем до устьев Оби и Енисея. Путь этот занимал в добрую погоду месяц-полтора. Беспрепятственно пробирались к сибирским рекам и иноземные промышленники.
Петр получил в Амстердаме от бургомистра и картографа Николаса Витсена карту «Северо-восточной Татарии» и, беседуя с ним, выспрашивал, что нужно сделать, дабы оградить проникновение иноземцев в Сибирь. Из беседы с Витсеном он заключил, что временные летние стражи не в состоянии нести контрольно-пропускную службу на морском пути в Сибирь, посему счел необходимым построить на Новой Земле, в удобном месте, крепость, которая стала бы приютом для русских промышленников и преградой против проникновения иностранцев на северо-восток России. Задумано это было благоразумно и правильно, однако неотложные и важные дела помешали Петру заняться строением контрольного пункта на самом крайнем севере, чем и воспользовались впоследствии, после смерти Петра, иностранные рыболовы и зверобои, производя хищнические опустошения в морских русских владениях…
Бурное в непогодь Ладожское озеро часто оказывалось губительным для проходивших по нему судов. Огромные убытки терпели купцы и судовладельцы, доставлявшие в невскую столицу товары и всякий провиант для армии и строителей и для торга с иностранцами. Много человеческих жертв поглощало Ладожское озеро. Во избежание бедствий на Ладоге и, разумеется, в интересах государственной экономии Петр решил, в обход озера, соединить реку Свирь с Невой Ладожским каналом.
Десятки тысяч пленных шведов, вологодских землекопов и освободившихся от войны солдат были заняты земляными работами на разных участках по всему южному побережью Ладожского озера. Начатый при Петре, канал был закончен после его смерти.
Соединить Волгу с Балтикой было заветной мечтой Петра. Находясь в поездке за границей, в Лондоне, он познакомился с ученым гидрологом, капитаном Джоном Перри. Узнав о его умении проводить каналы и строить шлюзы, Петр нанял его к себе на службу и поручил ему вести исследования северных рек, дабы соединить их с волжским бассейном.
Перри приехал в Россию и занялся, за высокое жалованье, порученным ему делом. В первую очередь он исследовал район небольших рек Сяси и Тихвинки, где обнаружил большое падение водного уровня к Ладожскому озеру – на 897 английских футов, а потом – рек Чагодощи и Мологи, которые шли от водораздела в обратном направлении, к устью Шексны, и падали на 562 фута. Канал и шлюзы здесь должны были протянуться на 700 миль.
Петру итоги этих исследований показались неприемлемыми. Тогда Перри с помощниками перекинулся снимать чертежи в районе Меты, Волхова и Ильменя. Но отпал и этот вариант.
В 1710 году (спустя год после Полтавской победы) Перри был направлен Петром в Вытегру, на Ковжу, Белое озеро и Шексну. Через год туда же поехал и сам Петр, чтобы лично убедиться, насколько удобно проводить здесь соединение озер и рек для судоходной связи Волги с Онежским озером и дальше – с выходом на Балтику.
