– А как вы смотрите на это сейчас? Когда вы все проиграли?
– Точно так же. Англичане и французы тогда больше всего боялись войны. Им страшно не хотелось воевать. Им очень нравилось жить своей буржуазной жизнью. Они были моральными пораженцами. Им хотелось жить и пить вино, а не сражаться! А еще они все время ждали, когда же мы, наконец, двинемся на русских и потопим друг друга в крови. Вот таков был их гуманизм – пусть льется чужая кровь.
– У вас всегда были такие планы – напасть на русских?
Геринг поерзал на топчане, устраиваясь поудобнее.
– Было понятно, что столкновение с русскими неизбежно. Но мы не собирались действовать по указке Запада. У нас была своя последовательность и свои планы… Мы руководствовались интересами Германии, а не хитроумными расчетами этих жалких и трусливых импотентов. Мы были тогда живыми, из нас била энергия, а они были истощенными и вялыми сибаритами…
В развалившемся на тюремном топчане Геринге уже снова был ясно виден тот самодовольный, наглый, надменный тип, к которому привык весь мир до краха рейха.
– То есть тогда, после подписания Англией и Францией пакта в Мюнхене, вы восприняли это как их прямое согласие на расширение границ Германии на восток за счет России? – уточнил Гилберт.
– Разумеется! А как это еще можно было воспринять? – Геринг уставился на Гилберта. – Англичане всем сердцем желали, чтобы мы начали войну с Россией. И как можно раньше… Их замыслы читались как в раскрытой книге.
Гилберт встал.
– Мне пора. О письмах от вашей семьи я поговорю с начальством. С Рождеством и Новым годом, рейхсмаршал!
– Хотите сказать – с последним Новым годом, – зло блеснул глазами Геринг.
– Это зависит не от меня.
Гилберт уже подошел к двери, когда Геринг его окликнул.
– Доктор!
– Да.
– Смотрите.
Геринг вытянул вперед руку практически в фашистском приветствии, но кулак его был сжат.
– Вы видите, рука не дрожит. Она еще достаточно сильна. Пусть ваши обвинители знают это. Я готов к битве. К настоящей битве.
Идя по коридору доктор Гилберт подумал, что надо как-то усилить моральное давление на Геринга. Например, изолировать его во время обедов и ужинов, для чего пересадить за отдельный стол, чтобы он не мог разговаривать с другими заключенными и чтобы у него не было возможности раздавать им свои указания.
Постскриптум«Однажды к нам пришел американский шеф-фотограф и сказал, что если у нас есть при себе вспышки, то мы можем пройти с ним. Нас привели в помещение, примерно 40 квадратных метров. У стены стояли столы, света не было. За каждым столом сидело по четыре человека. За одним – Геринг, Розенберг, адмирал Денитц и фон Ширах. За ближайшим ко мне столом Кейтель сидел вместе Йодлем. Я поснимал их со вспышкой. Кейтель закрыл лицо рукой. Затем я подошел к столу с Герингом.
Пока снимали другие фотографы – американцы и французы – он ничего не говорил. Но как только увидел мою русскую форму, то начал кричать: «Что такое, уже нельзя спокойно поесть!»
Тут подошел американский лейтенант и спросил: “В чем дело? Почему Геринг орет?” Понятия не имею, говорю, я хотел всего лишь сфотографировать их. Лейтенант подошел к Герингу и сказал, чтобы он прекратил орать. Но тот не унимался. Тогда лейтенант поднял дубинку и слегка дал ею Герингу по затылку. После этого стало тихо».
Евгений Халдей, советский фотокорреспондентГлава XIV
Не надо длить муку
Заседания трибунала возобновились 2 января 1946 года. Уже на следующий день начались допросы обвиняемых и свидетелей. Перед трибуналом предстал «свидетель» Отто Олендорф, обер-группенфюрер СС.
Этот человек словно сошел с плакатов, воспевавших образчики «истинно германской красоты». Он производил впечатление человека думающего и интеллигентного, обладающего незаурядными способностями, имел высшее образование, причем окончил университет сразу по двум факультетам – права и экономики. Карьера его была фантастической – в 34 года он стал начальником III департамента службы безопасности рейха и получил чин генерала СС. Правда, войну Олендорф закончил в другом ведомстве – не поладив с заместителем Гиммлера Эрнстом Кальтенбруннером, он перешел в Министерство экономики на должность эксперта по вопросам внешней торговли. Его обожали женщины. Письма и открытки от них он получал и в тюремной камере. Но именно этот человек, как спокойно рассказал он сам, лично руководил уничтожением десятков тысяч людей на оккупированных территориях и восточном фронте. «Неполноценное население», как выразился Олендорф, подлежало «ликвидации» – людей расстреливали айнзатцгруппы, травили газомв специальных фургонах, сжигали целыми деревнями…
В кресле перед микрофоном сидел, положив ногу на ногу, высокий элегантный мужчина, который мог бы служить эталоном «нордической красоты». Он превосходно владел собой, давал четкие и исчерпывающие ответы на вопросы, которые перед ним ставили американский и советский обвинители. Еще полупустой после веселых рождественских каникул зал погрузился в мертвую тишину. Отто Олендорф, командир айнзатцгруппы «D», хладнокровно рассказывал, что к реализации поставленных перед ними задач айнзатцгруппы приступили в начале июля 1941 года. В инструкциях, определявших круг их обязанностей, на первом месте стояла программа ликвидации «лиц еврейской национальности и советских комиссаров». Все «неполноценные лица» назывались «партизанскими бандами». К таковым относили также случайных прохожих или жителей населенных пунктов, чем-либо не угодивших эсэсовцам. Айнзатцкоманды не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. «Моральное воздействие ликвидаций на мирное население было просто поразительно. Особенно из-за большого количества уничтоженных детей в возрасте до 5 лет и даже младенцев…»
Обергруппенфюрер СС Отто Олендорф спокойно поправил и без того безупречный пробор.
Геринг свирепо засопел и хрипло пробурчал сидевшему рядом Гессу, безучастному ко всему, что происходило вокруг:
– Еще один запродавший душу врагу! Эта свинья рассчитывает, что его помилуют, но ему все равно висеть…
Денис сидел за столиком в баре, рассеянно мешал ложечкой сахар в чашке кофе. По радио шла трансляция из зала суда. Олендорфу теперь задавали вопросы адвокаты других подсудимых. Цель их была одна – доказать, что их подзащитные не имели никакого отношения к «ликвидациям». Адвокат имперского министра вооружения Альберта Шпеера поинтересовался знал ли Олендорф, друживший с министром, что тот в 1945 году готовил уничтожение фюрера для спасения Германии и немецкого народа, а Гиммлера за все его преступления планировал выдать союзникам… Ответа Ребров не расслышал, да и ему было совершенно наплевать, что они там планировали, когда стало ясно, что конец близок. Каждый пытался просто спастись, вместо того, чтобы пустить пулю в свой фашистский лоб.
Кто-то сел за его столик. Ребров поднял глаза и увидел Пегги.
– Привет, – кивнул он. – С возвращением в Нюрнберг.
– Спасибо, хотя, признаться, возвращаться ради того, чтобы слышать все это… Как вы думаете, почему этот красавец-генерал столь откровенен сегодня?
– Не знаю.
– Неужели прозрел?
– После таких прозрений, нормальный человек должен застрелиться или повеситься.
– Пожалуй… Вы видели, какой гам поднялся среди подсудимых, когда Шпеер сказал, что готовил покушение на Гитлера? Геринг просто взбеленился. Он стал обвинять Шпеера в предательстве, в том, что он перешел на сторону врага, а тот послал его к черту!.. Я думаю, доктор Гилберт очень доволен.
– Чем?
– Тем, что ему удалось расколоть ряды подсудимых, поссорить их.
– Какая разница!
– Для нашего героя Джексона, на которого работает Гилберт, очень важно не просто вздернуть их, а заставить покаяться, продемонстрировать их свое ничтожество.
– Ну-ну…
Пегги изучающе посмотрела на Реброва.
– У меня к вам разговор…
– Опять про тайные замыслы русских? – натянуто улыбнулся Ребров.
– Нет. Вы, я вижу, не в настроении, но…
Пегги положила перед Ребровым небольшую книжку.
– Это вам.
– Что это?
– Посмотрите.
Денис, пожав плечами, взял книгу. Это был сборник рассказов Ивана Бунина. Он удивленно поднял глаза на Пегги.
– Я прилетела прямо из Парижа. Виделась там с нашей княжной. Она просила передать эту книгу вам. Сказала, что вы все поймете.
– С ней… С Ириной что-то случилось? – с трудом выдавил из себя Ребров.
– Просто она не вернется в Нюрнберг.
– Не вернется? Почему?
– Ирину уволили. Сказали, что французская делегация больше не нуждается в ее услугах. Ее заменят другие переводчики, которые не будут вступать в сомнительные отношения с советскими агентами. Вы же знаете, что сейчас творится во Франции вокруг женщин… Горизонтальный коллаборационизм! Какая гадость!
