Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

— По всей видимости, карлик разговорился, как только ему показали раскаленное железо. Он признался в нарушениях закона и всяческих преступлениях, связанных с кознями ко-ролевы-матери. Помнишь покушение на Субаиду, когда она была заложницей короля? Попытку убийства близнецов-бас-тар дов? Ликвидацию брата Ламберто? Он сознался, что во всем этом участвовал, хотя не назвал мотивов, потому что просто их не знал.

Яго вмиг охватила ярость. Так, значит, отравление Субаиды — дело рук этой продажной монашки и ее приспешника?

— А донья Гиомар это подтвердила? Или молчала?

— Поначалу она отказывалась говорить, словно окаменела, и упорно не хотела признать ужасную правду. Но когда ей показали запись беседы с братом Ламберто, которая была проведена архиепископом Санчесом под видом исповеди и на которой стоит подпись самого Ламберто, помнишь? — она заметалась, потому что поняла: ее обвинят, помимо прочего, еще и в государственной измене. Сначала она заявила, что это фальшивка, но документ был заверен печатью архиепископа, пришлось смириться, как смирились и многие из ее защитников, ранее требовавшие ее освобождения. Даже король дон Педро захотел было, чтобы ему передали материалы обвинения, однако архиепископ категорически отказался под предлогом того, что речь идет об обвинении в оскорблении его величества, а также королевы-матери и других известных «ряженых», а он как глава кастильской церкви не желает более провоцировать вражду в Севилье.

— Рискованная хитрость его преосвященства Санчеса принесла свои плоды, — едко улыбнулся Яго.

— Так вот, далее наша «пифия» стала надменно отмалчиваться. Потребовала, чтобы ей принесли опиумной травы, индийской конопли и мандрагоры, заявив, что все это ей нужно как средство от падучей, но дон Лопе отказал. Рассказывают, что в камере она ведет себя как безумная, в нее вселился демон, ей перехватывает дыхание, так что ее пришлось заковать в кольца в murus strictus [169] — в каморке с крысами, где она постоянно кричит, требуя прихода королевы-матери и взывая к королю.

— Человек привыкает к страданию благодаря своей жестокой бесчувственности. Бедная женщина! Мы-то с вами знаем, что нет в ней никакого демона, есть лишь безумие, к которому добавились извращенность и безмерные амбиции. Она привыкла с годами умирять свои припадки опиумом, здесь налицо явные признаки наркотической абстиненции. Специалист по травам британец Освальд Кролл в своей работе «Basilica chemica» [170] описал непреодолимые припадки, проявления этого адского синдрома. Ее тело годами накапливало эти вещества, ей не хватает этого яда. Очень скоро она может совсем лишиться рассудка.

— Человеческое существо — кладезь многих удивительных и противоречивых вещей, — согласился Церцер.

Они перешли через мост у баркасов Трианы, где лучи солнца отражались от воды у причалов, где вереницы носильщиков, голых до пояса, перетаскивали грузы, прибывшие с Востока и из Африки. Они сновали с мешками и бочками на плечах под вавилонскую мешанину разноязыких криков. Яго перевел взгляд на ворота Голес, которые заполнили горшечники из Санта-Аны со своими осликами, нагруженными изделиями гончаров.

— А я все-таки думаю, что эта обманщица скрывает кучу ужасных секретов, — продолжил разговор Яго. — Так, значит, она признала свое участие в отравлении Субаиды?

Лицо советника стало непроницаемым.

— Я в курсе того, что ты неравнодушен к принцессе-назарийке и ты не из тех, кто руководствуется чувством мести, но это так: именно она приготовила яд по рецепту, взятому, между прочим, из библиотеки аль-Мутамида, а еще составила записку со строфой из Корана.

— Это правда, от мести я давно отказался. Достаточно, если ее просто осудят.

— Так вот, относительно заложницы Гиомар клялась, что сделала это по приказу королевы Марии, но с единственной целью проучить ее, потому что не могла простить королю Альфонсу, что гранадская принцесса входит в круг его приближенных. Карлик Бракамонте, работавший когда-то канатоходцем в компании комедиантов, большой ловкач в лазании по стенам, проник незамеченным в дом Тенорио и подложил яд с ведовским заклятием. Дьявольская проделка, скажи?

— Я всегда предполагал нечто подобное, Церцер. Эта преступная попытка слишком походила на сведение счетов со стороны супруги, которой пренебрегли, а не на антигосударственный заговор, как это представили, — рассудил Яго, чувствуя, что гора свалилась с его плеч. — А как она объяснила смерть брата Ламберто и заговор с целью убийства инфантов-бастардов?

— Да так, что ее роль ограничивалась общением с монахом ордена Милосердия, а сама интрига была задумана королевой-португалкой, которая мучилась, потеряв любовь своего венценосного супруга, а когда увидела, что трон ее сына Педро может ускользнуть, раскинула свои коварные тенета.

— Сложны дела брачного ложа. И таким образом вершится политика!

— Горе-монаху подсунули свечи с цианидом, которым он и надышался, а также подлили добрую дозу яда в графинчик с водой для освящения даров. Рано или поздно он коснулся бы пальцами рта и мгновенно бы погиб, что и произошло. Карлик пробрался по крышам обители Милосердия, чтобы доставить убийственное средство. Это настоящие убийцы, Яго, действующие наверняка, — горестно покрутил он головой.

— А с них не спросили за убийство троих иудеев и за другие не менее злодейские дела?

— На этот счет донья просто заявила, чтобы обращались к королю Педро, его матери и ее фавориту, которые имели виды на предоставленные еврейские кредиты, а также на виноградники и сады в Альхарафе, на которые, впрочем, хотели наложить лапу и некоторые городские богатеи. Здесь сплелись власть, деньги, амбиции и месть — смертоносный узел.

— Получается, что эта сумасшедшая действовала не ради собственного обогащения, а стала инструментом королевских амбиций. Какая глупость, помноженная на раболепство!

— Обычно бабочки, подлетая слишком близко к сильному огню, опаляют свои крылья, — рассудил советник, созерцая прибрежные пальмовые рощи.

Они дошли до зубчатых стен монастыря ордена святого Иоанна, и Церцер предложил Яго пообедать в одном приличном заведении в квартале Франкос, чтобы закончить день в его обширной библиотеке, где появилось кое-что новенькое наряду с приобретениями для нумизматической коллекции, которой он очень гордился. Там они по ходу дела обсудят, как лучше вплотную заняться Дар ас-Сурой, вожделенной тайной Субаиды, и таким образом он сможет выполнить данное ей обещание. К ней все неудержимее рвалось сердце.

У Яго ощутимо полегчало на душе, он с безмерным удовольствием последовал за Церцером, ему было интересно, кто из его друзей таковым и остался и кто уцелел из славного общества раввинов и эрудитов Севильи. Получается, никакое зло не выдерживает хода времени, и ведьма-монахиня в конце концов отведала собственного яду.

Опустился вечер. В доме у советника потрескивали свечи. Ближе к ночи звездный ковер покрыл небо. Яго уже собрался было идти, когда Церцер предложил подняться вместе с ним на крышу.

— Пока тебя не было в Севилье, ты кое-что подзабыл. Что, не помнишь? На Рождество капитул устраивает искусственные огни.

— А, китайские свечи! Это, конечно, занятно, пойдемте смотреть.

Ждать пришлось недолго, потому что с наступлением полной темноты одновременно со стен дворца Караколь, от ворот Биб-Рагель и из района монастыря Сан-Агустин вырвались и ушли вверх крутящиеся огни, словно души, влекомые дьяволом. Они затерялись в черноте ночи, рассыпавшись на мириады цветных искр, которые складывались в вычурные и впечатляющие узоры. Лекари даже не знали, в какую сторону смотреть и чем больше восхищаться, потому что, пока речная гладь и купола города наполнялись вспышками, взлетали новые снаряды и новые огни высвечивали паруса кораблей и пронизываемое лучами севильское небо, отчего маяк Сантипонсе приобрел на все время салюта опаловый оттенок.

— Очаровательно, магистр! — восхитился Яго. — Это похоже на природу, которую отразили наоборот, потому что теперь земные огни, соперники могущественных светил, освещают небо.

— Однако последние неизбежно побеждают в этой борьбе, друг мой, — ответил астроном.

С последним залпом, впечатавшимся в звездный полог, огни погасли и рукотворные вспышки иссякли. Из каких-то уголков взбудораженного города до них донеслись веселые звуки свирелей и бубнов, извещавшие о приближении празднества маленького епископа.

Женский монастырь Сан-Клементе напоминал растревоженный улей: не успевали оправиться от одной напасти, как наваливалась другая, — спокойствие обители осталось в прошлом.