шейхи Мифлех, Фахад и Адуб. Фахад еще не оправился от раны, но Мифлех вышел приветствовать нас медоточивыми словами. Его лицо выражало алчность, и он тяжело дышал, снедаемый ею.
Наш план благодаря львиной доле участия в нем Алленби, обещал легко осуществиться. Мы, закончив приготовления, пересекли железнодорожное полотно по пути к Темеду, главному месту водоснабжения племени бени-сахр. Оттуда под прикрытием их кавалерии мы должны были двинуться на Мадебу и основать в ней нашу штаб-квартиру, в то время как Алленби приводил в порядок дорогу Иерихон – Салт, нам следовало соединиться с британскими силами, не производя ни единого выстрела.
Наконец пришло известие, что англичане взяли Амман. Через полчаса мы выступили в Темед через покинутую линию.
Следующее сообщение гласило, что англичане отступают, и, хотя мы и раньше предупреждали арабов о возможности этого, они пришли в уныние.
Третий гонец донес, что англичане только что бежали из-под Салта. Это полностью противоречило намерениям Алленби, и я поклялся, что это неправда.
В эту минуту галопом подскакал какай-то всадник и рассказал, что англичане лишь взорвали небольшой участок железной дороги к югу от Аммана после двухдневного тщетного штурма. Эти слухи меня серьезно встревожили, и я послал Адуба в Салт с письмом к генералу Четвуду, прося у него сведений о действительном положении.
Очень поздно ночью в долине раздался стук копыт скачущего коня Адуба, и через несколько минут последний рассказал нам, что Джемаль-паша победоносно вступил в Салт, перевешав всех местных арабов, которые приветствовали англичан. Турки еще гонят Алленби вдоль Иорданской долины, теша себя надеждой вернуть Иерусалим. Дела обстояли очень плохо [77].
Эта превратность судьбы, неожиданно случившись, глубоко огорчила меня. План Алленби казался скромным, и тем более прискорбным являлось то, что мы так уронили себя в глазах арабов. Ведь они никогда не верили, что мы осуществим все то великое, что я обещал.
Я решил отдать приказ индусам вернуться из Азрака к Фейсалу [78]. Мы выступили в путь на рассвете и утром же вблизи вади Эль-Джинз встретили индусов, сделавших привал у одиноко растущего дерева. Лишь в сумерках мы пересекли железную дорогу.
Я покинул индусов, так как быстрое движение могло успокоить меня и рассеять охватившую тревогу. Мы неслись вперед в холодном мраке, направляясь к Одроху. Достигнув его вершины, мы заметили слева от себя огни. Яркие вспышки следовали одна за другой где-то в окрестностях Джердуна. Мы натянули поводья и услышали глухой гул взрывов. Появилось огромное зарево и, все разгораясь, разделилось надвое. Может быть, это горел вокзал. Мы поскакали, чтобы узнать у шерифа Мастура причину происходящего.
Однако его стоянка оказалась покинутой, и по ней лишь бродил одинокий шакал. Я решил поспешить к Фейсалу. Мы стремглав пустились рысью.
Приблизившись, мы услышали стрельбу впереди себя на Семне, постепенно поднимающемся валу, прикрывающем Маан. Отряды наших войск осторожно взбирались по его склону и останавливались у вершины. Очевидно, они уже взяли Семну. Мы продвинулись вперед, на новую позицию. На ее ровном склоне нам встретился верблюд с притороченными к нему носилками. Ведущий животное человек сказал:
– Мавлюд-паша, – и указал на свою ношу.
Я подбежал с криком:
– Неужели Мавлюд ранен?
Мавлюд-паша эль-Мухлюс являлся одним из лучших офицеров армии, а также преданнейшим нам человеком.
Он ответил слабым голосом из носилок:
– Да, Лоуренс-бей, действительно, я ранен, но, благодарение Богу, несерьезно. Мы взяли Семну.
Я сказал, что направляюсь туда. Мавлюд, почти лишившийся способности видеть и говорить (снаряд перебил ему берцовую кость выше колена), в лихорадке нагнулся над краем носилок, указывая на ряд пунктов для организации обороны горы.
Когда мы прибыли туда, турки начали засыпать местность снарядами. Вместо Мавлюда командовал Нури Сайд, спокойно стоявший на вершине горы.
Я спросил, где находится Джафар. Нури ответил, что в полночь он должен был атаковать Джердун. Я рассказал ему о ночных вспышках, которые, должно быть, обозначали успех Джафара. Пока мы радовались, прибыли гонцы с донесением о захвате пленных и пулеметов, а также об уничтожении вокзала и трех тысяч рельсов. Такая блестящая удача на многие недели укрепила Северный фронт.
Затем Нури рассказал мне, что накануне на рассвете он кинулся на станцию Гадир-эль-Хадж и разрушил ее, а также пять мостов и тысячу рельсов. Таким образом, и Южный фронт был укреплен.
Поздно днем наступило мертвое затишье. Обе стороны прекратили свою бесцельную бомбардировку. Говорили, что Фейсал двинулся на Ухейду.
Мы пересекли маленькую разлившуюся речку возле временного госпиталя, где лежал Мавлюд. Махмуд, рыжебородый смелый врач, считал, что обойдется без ампутации. Фейсал находился на вершине горы, на самом краю ее, чернея в лучах солнца. Я опустил перед ним своего верблюда на колени.
Фейсал протянул ко мне руки и воскликнул:
– Во имя Бога, хороши ли вести?
Я ответил:
– Хвала Богу, дающему нам победу.
Он затащил меня в свою палатку, чтобы мы могли обменяться информацией. Фейсал слышал от полковника Алана Доуни о британской неудаче под Амманом больше, чем я. Он рассказал мне о вызванном скверной погодой замешательстве и о том, как Алленби телефонировал генералу Ши, сопровождавшему Четвуда, и принял одно из своих молниеносных решений, чтобы положить конец потерям. Мудрое решение, хотя оно глубоко нас уязвило. Полковник Джойс находился в госпитале, но быстро поправлялся, а Доуни стоял в Гувейре, готовый выступить на Мудоввару со всеми бронированными автомобилями.
Фейсал спросил меня о Семне и Джафаре, и я рассказал ему все, что знал, сообщив мнение Нури о дальнейших перспективах. Нури жаловался мне, что люди абу-тайи в течение всего дня ничего для него не сделали. Ауда отрицал это, и я напомнил ему историю нашего первого захвата плоскогорья, а также то, как я едко высмеивал их за нападение на Аба-эль-Лиссан. Мой рассказ оказался для Фейсала новостью. То, что я помянул старое, глубоко оскорбило старого Ауду. Он запальчиво поклялся, что сегодня старался изо всех сил, но условия не благоприятствовали его племени. Видя, что я не верю его словам, он резко вышел из палатки.
Я провел следующие дни в наблюдении за операциями. Люди абу-тайи захватили два аванпоста к востоку от станции, а шейх Салех Ибн Шефиа взял бруствер с одним пулеметом и двадцатью пленными. Эти выигранные схватки позволили нам беспрепятственно окружить Маан, и на третий день Джафар собрал всю артиллерию на южном кряже, а Нури Сайд повел отряд на штурм железнодорожной станции. Но когда он добрался до нее, его прикрытие из французских орудий прекратило стрельбу. Мы блуждали на фордовском автомобиле, стараясь не отставать от движущегося вперед отряда,
