— Знаю. Когда я была в лагере Мериньяк, там только об этом и говорили. Где они теперь?..
Женщины грустно замолчали.
— Говорю вам, что не хочу туда идти.
— Леа, еще раз умоляю, я не могу отказаться от визита и в качестве услуги прошу вас составить мне компанию.
— Вновь смотреть на рожи этих сволочей, воров и убийц! Да меня стошнит. Я этого просто не вынесу.
— Ну ладно. Если вы не хотите сделать это для меня, то сделайте это для себя.
— Что вы имеете в виду?
— То, что деятельность вашего дяди и некоторых его друзей хорошо известна этим господам. Гестаповцам наверняка понравилось бы вас допрашивать…
— Но вы мне говорили…
— Это было несколько месяцев назад. Ситуация меняется каждый день, и я не удивлюсь тому, что однажды сам окажусь на допросе в качестве обвиняемого.
— Почему?
— Потому что они подозревают меня в не совсем корректном отношении к ним.
— Франсуа, вы хотите сказать, что вас арестуют?! — воскликнула, побледнев от тревоги, Леа.
— Дорогая, неужели вас это будет волновать?
— Прекратите надо мной издеваться! Вы же прекрасно знаете…
— Что я прекрасно знаю?
— Ничего! Вы несносны. Я пойду с вами.
Он привлек ее к себе. Она чувствовала его сильное мускулистое тело, силу его рук. Ей даже было немного больно от его объятий.
— Спасибо. Я надеюсь, что, увидев вас в гостях у месье Школьникофф, они подумают приблизительно следующее: если бы эта милая девушка имела хоть малейшую связь с Сопротивлением, она вряд ли стала бы лезть в «волчье логово».
— А если они подумают обратное?
— Тогда остается уповать на Бога и постараться быстренько исчезнуть.
— Как мне, по-вашему, стоит одеться?
— Очень скромно. Не хочу, чтобы вы походили на этих светских клуш. Наденьте то длинное простенькое платье, которое вы накануне перешивали. Оно, наверное, сейчас уже готово?
— Да, благодаря Камилле, которая помогла мне отделать горловину. Я не очень-то большая мастерица шить. Пойду переоденусь, я быстро.
— Вот, поставьте эти орхидеи в вазу.
— О! Они великолепны! Спасибо.
— Вы прекрасны! Просто прекрасны! Не правда ли, Элен?
— Мадемуазель очаровательна, несмотря на простоту и скромность туалета. Почему вы, дорогая, не носите украшений?
— Потому что у меня их нет, мадам.
— Как?! У такой прелестной девушки, как вы?.. О чем вы только думаете, Тавернье? По-моему, не в ваших правилах быть скрягой в отношениях с женщинами. Вам должно быть стыдно.
— Да, вы правы. Но мне нужен ваш совет. У вас отменный вкус.
— Это верно. Завтра ко мне придет ювелир с улицы де Ла Пэ, который должен принести несколько безделушек. Приходите, я буду рада… — ласково проворковала она. — Но что с вами?
— Пустяки, небольшая боль в руке. Ничего серьезного, память о старой ране.
Прибытие новых гостей вынудило хозяйку дома оставить их общество.
— О! Фриц, я всегда так рада видеть тебя в своем доме.
— Быть вашим гостем большая честь для меня, дорогая Элен! Я посмел привести с собой генерала Оберга, который сохранил трогательные воспоминания о замечательном обеде, устроенном тобой и Мишелем в честь моего приятеля, рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Оберг выступил вперед, щелкнув каблуками.
— Мое почтение, мадам.
— Добро пожаловать, генерал.
Леа оглядывалась, даже не пытаясь скрыть свое изумление.
— Зачем вы меня только что ущипнули? — спросил Франсуа.
— Удивительно! Я, должно быть, сплю… Что вы сказали? Ах, да… Затем, что в моем присутствии вам следовало бы избегать подобных любезностей с этой женщиной.
Франсуа Тавернье рассмеялся и взял два фужера с шампанским с подноса, протянутого слугой.
— Пью за ваше здоровье. Вы — неотразимы.
Леа задумчиво покрутила фужер, затем одним залпом опустошила его.
— Быстренько дайте мне еще один.
Он протянул ей еще фужер.
— Да, это местечко действительно пользуется успехом. Не хватает лишь Рафаэля Маля. Гляньте-ка, что здесь за публика.
В роскошном салоне с дорогой мебелью, с картинами известных мастеров на стенах, с великолепными старинными коврами на полу и потрясающими шелковыми обоями собралось довольно-таки пестрое общество: красивые солидные дамы, злоупотреблявшие косметикой и обвешанные тяжелыми дорогими украшениями; немецкие офицеры, весьма напыщенные и чопорные в своей черной или зеленой форме; два-три смазливых юноши, одетых, как стиляги, и с лицами шалопаев и жиголо; дельцы цветущего вида; типы с подозрительной наружностью, несмотря на смокинги, которые, впрочем, сидели на них мешком; подходивший то к одному, то к другому гостю и болтающий без остановки Мишель Школьникофф, который, казалось, не снимал смокинга с той встречи в ресторане, настолько он был помят. Сейчас Мишель разговаривал с низеньким темноволосым мужчиной с пижонской прической. Оба они курили толстые сигары. Коротышка обернулся и остановил взгляд своих серо-зеленых глаз на Леа, которая невольно отпрянула назад.
— Кто это? — спросил Тавернье.
— Мазуи, — едва выдохнула она.
Франсуа стиснул кулаки так, что побелели суставы, но спокойно произнес:
— А, это он? Я с ним не знаком, но его облик соответствует тому, каким я его себе представлял.
— Я боюсь. Он идет к нам.
— Спокойно, дорогая, и не показывайте, что вы взволнованы.
— О, любезная мадемуазель Дельмас! Вот это сюрприз! Рад вас видеть здесь. А я думал, что вы уехали из Парижа. Виделись ли вы с нашим приятелем Малем? Вам известно, что он сыграл со мной скверную шутку?
— Нет… Я тогда сразу уехала… и больше его не видела.
— Мне говорили, что он ошивался где-то в районе Бордо. Вы ведь оттуда, если не ошибаюсь?
— Да…
— Когда встретите его, передайте, что я его не забыл. Что касается вас, мадемуазель, то если могу быть вам чем-нибудь полезен, не стесняйтесь. Адрес мой вы знаете. К сожалению, если вам нужно что-то продать, сейчас сделать это будет очень трудно. Вы, несомненно, знаете, что пункты скупки закрыли, ну и к тому же…
— Мадам, стол накрыт.
Приглашение к обеду избавило Леа от необходимости знакомить Мазуи с Франсуа.
Стол сверкал от обилия хрусталя и серебра. Самые изысканные блюда сменяли друг друга, лучшие вина текли рекой. Большинство гостей не ели, а скорее жрали. Ко времени десерта они вошли в раж: появление корзин, доверху наполненных фруктами, серебряных блюд со всевозможными пирожными, мороженым, шербетом, сливками сопровождалось аплодисментами. Сидевшая на почетном месте, то есть рядом с Пегги, любимым пуделем четы Школьникофф; который с повязанной на шее салфеткой, смачно чавкая, пожирал все блюда, церемонно ставившиеся перед ним официантом, Леа была настолько раздосадована, что забыла о своих страхах. Ежедневно животное обедало за столом хозяина в компании гостей, каждый из которых старался приласкать его, чтобы угодить месье Школьникофф…
Вначале Леа была шокирована этим соседством, но очень скоро начала ему даже радоваться. С собакой, по крайней мере, не нужно поддерживать беседу, что, увы, приходилось делать с другим соседом по столу, молодым щеголем, который говорил лишь о покрое костюмов, модных брюках и трудностях в раздобывании английских сигарет.
Посаженный слева от хозяйки дома Франсуа Тавернье не спускал с Леа глаз и односложно отвечал Элен Школьникофф, которая в конце концов обратила на это внимание.
— Что это вы, дорогой, так рассеянны сегодня? Не эта ли крошка вскружила вам голову? Она недурна, но ей не хватает истинного изящества.
Последнее замечание вызвало скрытую усмешку на лице собеседника.
— Она еще так молода…
— О, не настолько, — процедила Элен с недовольной миной, повернувшись к соседу справа, генералу Обергу.
Сидевшие за столом говорили лишь о купле-продаже. Здесь предлагали крупные партии любых товаров: медь, свинец, зерно, коньяк, шелка, золото, картины, редкие книги… Так, промышленник из Рубе предлагал поставить хоть завтра пятьдесят тысяч метров высококачественной шерстяной ткани, «как до войны», один бельгиец — сотни метров брезентового полотна, дама из Эльзаса — духи, торговец трикотажными изделиями из Труайе — все виды своей чулочной продукции, «как обычно»; антилец — два вагона швейцарского сыра… Мишель Школьникофф перечислял отели на Лазурном берегу, владельцем которых он стал: «Савой», «Плацца» и «Рюль», «Мартинес», «Бристоль» и «Мажестик» — в Ницце, в Каннах, а уж купленную им прочую недвижимость — виллы, фирмы, заводы — даже не мог упомнить. Он рассказывал о своем замке Эзн-а-Азе в Саон-э-Луар, который недавно был тщательно отреставрирован. Разумеется, его друзья будут там всегда желанными гостями.
Леа, хоть и была большой гурманкой, практически ничего не ела. С возрастающим нетерпением она ждала окончания обеда, что не замедлил отметить ее сосед-пижон.
