— Вы считаете, что у штатгальтера Голландских штатов, принца Оранского, нет никакой власти?
— А-а, вот чей пример маячит у вас перед глазами. Нет, сказать вам по чести, удел моего зятя не кажется мне таким уж привлекательным.
Холлес вдруг засопел еще громче, потом как-то нелепо выгнулся вперед и рухнул перед королем на колени. Свет свечей впервые за весь вечер упал на его поднятое лицо, высветил страдальческую гримасу, оттянувшую книзу углы губ.
— Ваше величество, я пришел к вам, рискуя жизнью. Если о нашей встрече станет известно, меня обвинят в государственной измене. Неужели вы думаете, что человек может решиться на такое лишь для того, чтобы переливать из пустого в порожнее?
— Пока я не услышал ничего существенно нового.
— Отвечая на вопрос, что у вас останется кроме трона, короны и королевства, мне следовало упомянуть и еще одну, самую важную вещь. Ваша бесценная для честных подданных жизнь.
— Вы угрожаете мне?
— Не я, государь, не я. Но вспомните тех людей, от которых вы бежали год назад из Хэмптон-корта. Сейчас они снова победили на поле боя и полны такой мстительной злобы, что не остановятся ни перед чем. Думаю, для них не секрет, что вторжение шотландцев произошло не без вашего ведома и согласия. Придворные не решаются передавать вам те угрозы в ваш адрес, которыми они наполняют свои памфлеты, которые уже открыто выкрикивают в лондонских тавернах. Не обольщайтесь надеждами на рознь между вашими противниками, не ставьте себя в положение зерна, попадающего между жерновами.
— Иными словами — выкиньте белый флаг?
— Да, ваше величество, иного выхода нет. Каждый потерянный день может оказаться последним. На коленях заклинаю вас: уступите во всем. Примите Ковенант завтра же, в самом начале заседания. Пресвитериане — единственная сила в стране, на которую вы можете сейчас опереться. Вместе мы еще сможем остановить индепендентско-левеллеровскую чуму. Порознь мы погибли.
Король вдруг наклонился над ним, в выпуклых глазах его мелькнул злорадный огонек:
— А вы помните, с чего все началось, мистер Холлес? Как двадцать лет назад вы набросились на спикера палаты общин, точно кулачный боец, и силой удержали его в кресле, пока палата не проголосовала за Протестацию, направленную против меня?
— Мне не было тогда еще тридцати. Прозорливость и выдержка — удел более зрелых лет.
— Не могу сказать, чтобы с годами ваш характер и нрав делались мягче. Не вы ли в 1640 году доставили в палату лордов обвинения против несчастного архиепископа Лода? Не вас ли умолял я в 1641-м спасти графа Страффорда? Не вы ли с оружием в руках воевали все последующие годы против своего законного монарха? И что же мы видим теперь? Вы, победитель, на коленях умоляете меня, побежденного, спасти вас. О, какая ирония судьбы! О, перст божий!
Холлес набрал полную грудь воздуха, но, так и не найдя, что ответить, начал медленно подниматься с колен. Звездный свет за окном стал еще чище и голубей — видимо, к ночи похолодало. Несмотря на поздний час, улица городка все еще шумела, из располагавшейся за углом таверны доносилось пение и выкрики гуляк.
— Вижу, мои увещевания только разожгли надежды и упорство вашего величества. Боюсь, вы вспомните наш разговор, когда будет уже слишком поздно.
— Но мне казалось, — усмехнулся король, — что вы пророчили гибель нам обоим. Теперь вы передумали и оставляете меня в одиночестве?
— В отличие от вас, у меня всегда остается возможность в последний момент сесть на корабль и отплыть на континент.
Холлес поклонился, натянул капюшон плаща и, пятясь, вышел из комнаты.
Октябрь, 1648«Буду с вами откровенным — все важные уступки, сделанные мною в отношении церкви, армии и Ирландии, имеют своей целью лишь облегчить мой побег. Если раньше возвращение в тюрьму не слишком пугало меня, то теперь оно разобьет мое сердце; ибо я уступил так много, что это может быть оправдано только бегством. Короче говоря, я возлагаю все надежды на то, что теперь, когда они вообразили, будто я ни в чем уже не посмею отказать им, меня будут охранять с меньшей бдительностью».
Из писем Карла I
Ноябрь, 1648«Армия обманула нас в прошлом году, нарушив все свои обещания и декларации, поэтому мы не могли вновь довериться ей, не приняв мер предосторожности. И хотя мы так же, как и она, считали короля тираном, а нынешний парламент — не многим лучше, нам представлялось правильным некоторое время поддерживать одних тиранов против других до тех пор пока не станет ясно, у кого из них легче будет вырвать нашу свободу. Нельзя было допустить, чтобы все управление королевством оказалось в полной зависимости от мечей, чтобы не осталось никакой власти, уравновешивающей власть военных. Иначе в будущем мы могли бы впасть в еще горшее рабство, чем то, которое нам приходилось терпеть во времена короля. Поэтому я крепко стоял на том, что в первую очередь надо принять „Народное соглашение“, а уже потом заниматься всем остальным».
Лилберн. «Основные законные вольности»
28 ноября, 1648
Виндзор, графство Беркшир
Видимо, малая столовая была гордостью хозяина гостиницы. Полированный стол, массивные ножки, покрытые виноградной резьбой, старинные стулья тюдоровских времен, с треугольными сиденьями, даже гнутые арки, поддерживавшие балки потолка, — все источало легкий запах воска и лака, сверкало чистотой. Вечерний свет, падая в три окна и отражаясь от пустой блестящей поверхности стола, слепил Лилберну глаза, превращал фигуры сидевших перед ним офицеров в неразличимые силуэты. Он даже не всегда с точностью мог сказать, кто из них говорит. Только голос полковника Гаррисона он уже узнавал безошибочно. Впрочем, генерал-комиссар Айртон почти никому не давал вставить слова.
— Поверьте, — говорил он, — армия весьма ценит поддержку, оказанную ей вашей партией в тяжелые месяцы этого лета. Генерал Кромвель писал мне, что он испытал огромное облегчение и был тронут до глубины души, получив ваше письмо. Тем более странной и несправедливой кажется нам ваша нынешняя враждебность к нам.
Лилберн хотел ответить, но сидевший справа от него Уайльдман быстро подался вперед и сказал:
— Если б отношение наше к армии можно было назвать враждебным, вряд ли бы мы тратили столько времени на совещания с вашими друзьями в Лондоне, вряд ли бы примчались сюда.
Он так же, как и Айртон, старался говорить подчеркнуто ровным, сдержанным тоном, но, может быть, именно оттого, что на поддержание этого тона обеими сторонами тратилось столько сил, напряженность в столовой зале только сгущалась. Конференция между ведущими левеллерами и Главным советом армии шла уже третий час. Возможно, если бы кто-нибудь раскричался, вскочил, стукнул стулом об пол, это как-то разрядило бы атмосферу, убрало каменно-вежливые гримасы с лиц.
— Смотрите, как во многом мы уже сошлись, — снова заговорил Айртон. — И вы и мы считаем, что король заслуживает суда и наказания. Что верховная власть в государстве должна перейти в руки выборного собрания. Что нынешняя система выборов в парламент нуждается в пересмотре и уравнении. Что закон должен судить невзирая на лица и титулы. Что занимать место на скамьях парламента и одновременно находиться на государственной службе недопустимо. Мы даже пошли вам навстречу и согласились предоставить избирательные права всем, кто платит налог и не работает за жалованье, получаемое от частных лиц. Вы, в свою очередь, многократно подчеркивали, что не покушаетесь на принцип частной собственности. Что же еще нас разделяет?
— Свобода совести. Мы стоим за более широкую веротерпимость, вы же упрямо протаскиваете идею преследования за некоторые виды религиозных убеждений.
— Нынешний парламент этим летом провел закон, карающий смертной казнью и пожизненным заключением за отклонения от пресвитерианской догмы. Вот это я могу назвать религиозным преследованием, с которым надо бороться, не жалея крови. Мы же всего-навсего хотим запретить публичное исповедование двух христианских культов. Заметьте, католичество и англиканство не просто религиозные убеждения. Католики признают своим верховным владыкой папу, англикане — короля. Это неизбежно приведет их к политической оппозиции, соберет вокруг них всех врагов будущей республики.
— Для меня, например, что католические попы, что наши прелаты — одна шайка. — Лилберн узнал голос полковника Гаррисона. — Но должен сознаться, в данном вопросе я склоняюсь на сторону джентльменов левеллеров. Религиозные преследования такая коварная штука. Стоит приоткрыть им хоть маленькую щелку, и, глядишь, через какое-то время они уже растеклись, как змеиный яд в крови.
— Хорошо, — кивнул Айртон. — Этот пункт можно будет пересмотреть и согласовать отдельно. Что еще?
