Сосандр кашлянул, а потом сказал задумчиво:
— Я много раз видел, как умирали женщины, которым врач давал абортивный пессарий. И действительно, я согласен, что у повитух такие смерти случаются гораздо реже, хотя все же случаются. Да, пожалуй, ты здесь что-то нащупал. Большинство людей приписали бы все злым духам и не стали бы дальше ломать голову. Но я еще подумаю об этом. Спокойной ночи, Крат, тебе надо отдохнуть.
Гиппократ заснул прежде, чем его тело коснулось тюфяка, и разбудил его только голос одной из служанок его матери, раздавшийся за тяжелым занавесом на двери спальни. Вторая служанка уже уехала в Книд со своей госпожой.
— Пришел Подалирий, — кричала служанка. — Он спрашивает, будешь ли ты вести сегодня вечером беседу под платаном. Ему это надо знать сейчас.
Гиппократ сел на постели и потянулся.
— Ты спишь? — снова окликнула его служанка.
Докончив зевок, он ответил:
— Нет-нет. Скажи Подалирию, что мы соберемся, как обычно. Но почему ему понадобилось будить меня ни свет ни заря, чтобы узнать это?
— Что? — закричала служанка. — Что ты велел сказать Подалирию? Я не расслышала.
— Скажи ему, что будем.
— Чего?
— Скажи ему, что соберемся.
— Что мне сказать Подалирию?
Гиппократ выпрямился и рявкнул:
— Скажи Подалирию, чтобы он сбегал в Пелею на уступ, с которого спрыгнул Эмпедокл, и последовал его примеру.
— Что ты сказал насчет Эмпедокла?
— Да ничего, ничего!
Он сбросил покрывало и, соскочив на пол, отдернул занавес. Служанка, сгорбленная старуха, стояла там, приложив руку к уху. Увидев перед собой раздетого донага хозяина, она разразилась скрипучим смехом.
— Скажи Подалирию, что мы соберемся под платаном, как обычно.
С этими словами Гиппократ поспешно отпрыгнул вглубь комнаты, однако старуха сунула голову в дверь и снова закричала:
— Теперь-то я поняла, а то я немножко на ухо туга.
Она было заковыляла прочь, но остановилась и крикнула:
— Ты прости, что я тебя так рано разбудила. К лепешкам я припасла тебе свежего медку.
Может быть, жизнь и вправду бессмысленное и однообразное кружение, но что-то — может быть, просто свежий мед — вдруг изменило настроение Гиппократа, и он уже с интересом думал о деле, которым решил заняться в это утро. А если это был не мед, то, наверное, жаркое солнце или бодрящий ветер, шуршавший в листьях пальмы над его головой. Но вернее всего, это был, тот целительный бальзам, который человек обретает в любимой работе. Он ведь так давно размышлял над новой клятвой асклепиадов. Ее создание знаменует истинное начало его деятельности как учителя врачей и ученика природы. И, с радостью вернувшись к любимому занятию, он забыл свои несбывшиеся мечты о счастье.
Войдя в экус, он положил на стол несколько свитков, где были записаны первые наброски клятвы. Затем он достал чистый папирус, чернила и тростинку, которую срезал наискось, приготовив тростниковое перо — каламус. Начало было нетрудным, так как он собирался прибегнуть к формуле, которой его отец пользовался в своих договорах с учениками. Он писал:
«Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигией и Панакеей, и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно следующие письменные обязательства…»
— Нет, — сказал он вслух, — это не годится. Тут ведь не просто письменное обязательство. Надо добавить слово «присяга».
0н начал писать заново:
«..беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство…»
Он положил каламус, и взгляд его скользнул по ящикам с медицинскими сочинениями. Некоторые из них купил он сам. Однако большая часть была собрана его отцом, а кое-какие принадлежали еще его деду Гиппократу. Там же лежали два больших свитка, которые подарил ему Эврифон. Такова была косская медицинская библиотека. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с сокровищами книдского книгохранилища, где он провел вчерашний день, день, принесший ему столько горечи. Ведь Дафне было так просто ответить на его записку. Но он не должен позволять себе задумываться над этим.
На стол упала тень. В дверях, как всегда прямой и суровый, стоял Подалирий.
— Ты хотел знать, — без всякого предисловия начал Подалирий, — почему я разбудил тебя так рано. Дело в том, что, пока ты был в отъезде, врачи из других городов обращались ко мне, прося разрешения присутствовать на первой беседе после твоего возвращения.
— Почему? — спросил Гиппократ.
— Потому что они слышали о приглашении македонского царя, а некоторые слышали твою речь в Триопионе. Я сейчас послал им приглашение.
— Это, конечно, большая честь, — сказал Гиппократ, — но только очень не вовремя. Я собираюсь прочесть сегодня новую клятву и предпочел бы обсудить ее в своем кругу. Жаль, что ты не поговорил со мной, прежде чем приглашать их. Но делать нечего.
Он посмотрел на Подалирия. Сколько раз он видел, как тот вот так же стоял перед его отцом, насупленный и упрямый.
— До заката я буду заниматься здесь, — продолжал он. — Завтра я должен побывать в Галасарне, чтобы осмотреть Фенарету. После этого я буду готов работать с тобой тут, Подалирий.
Подалирий нахмурился.
— По-моему, ты поступаешь неправильно. В первую очередь ты обязан отдавать свое время больным и всем тем, кто желает тебя видеть. Конечно, ты должен и учить, однако место наставника — в ятрейоне. Вот список больных, которых тебе следует принять сегодня, — длинный список. Нам всем будет легче, если ты, вместо того чтобы то и дело уезжать из Мерописа, возьмешься наконец как следует за лечение больных. Вот твой отец…
— Подалирий! — Тон Гиппократа заставил Подалирия вздрогнуть.
— Прости, пожалуйста, — сказал он. — Я не хотел…
Гиппократ вскочил и отшвырнул трехногий табурет, на котором сидел, в другой конец комнаты. Подалирий отступил в перистиль, но Гиппократ последовал за ним.
— Подалирий, ты зашел слишком далеко. Я собираюсь остаться на Косе, но как хозяин, а не как раб… — Стараясь справиться с собой, он несколько понизил голос и продолжал: — Я буду исполнять свой долг по отношению и к больным, и к ученикам так, как считаю правильным. Но мне необходимо свободное время, чтобы заниматься. Наставнику следует учиться больше, чем кому-либо другому. — Он помолчал. — В медицине, Подалирий, очень легко ошибиться, а потом вновь и вновь повторять все ту же ошибку. — Гнев его улегся, и он говорил совсем спокойно. — Сегодня в нашей помощи нуждается много больных, и то же будет и завтра, и послезавтра. Мы должны делать для них все, что в наших силах, но, кроме того, мы должны находить время, чтобы искать новые знания, новую мудрость. Неужели ты не понимаешь, Подалирий?
— Я понимаю. Правда, понимаю. Прости меня, я не подумал… Но не мог ли бы ты сейчас пойти помочь Дексиппу?
— Конечно.
Когда они шли по двору к ятрейону, Гиппократ посмотрел на своего собеседника и сказал:
— Подалирий, ты делаешь для меня очень много, и я тебе за это благодарен. Но помоги же мне освободить какое-то время и для моих занятий. Тот, кто учит других, не может обойтись без этого.
Из операционной вышел Дексипп и с радостной улыбкой на красивом лице пошел им навстречу.
— Учитель, я знаю, что ты занят, но, может быть, ты все-таки взглянешь?..
Гиппократ последовал за ним в операционную.
— Ты помнишь, ты поручил мне своего друга — рыбака с гнойной раной на голени? Я хотел бы, чтобы ты посмотрел со мной его ногу.
Гиппократ поздоровался с товарищем своих детских игр и наклонился над раной.
— Как видишь, — сказал Дексипп, — кость все еще источает много гноя. Его даже становится больше.
Он обмакнул палец в лужицу густого зеленовато-белого гноя и поднес его к лицу Гиппократа, чтобы тот мог посмотреть и понюхать.
— И пахнет он очень нехорошо, — добавил молодой асклепиад, вытирая палец о край стола.
— Дексипп, — заметил Гиппократ, — старайся, чтобы гной не попадал тебе на руки. А сейчас как следует их вымой. Больному полезно, когда его абсцесс вот так очищается, но… — он задумчиво пожевал губу, — быть может, то, что исходит из одной раны, принесет вред, попав в другую.
Он взял ложку и соскреб несколько омертвевших кусочков кости.
— Да, кое-что изменилось, но я думал, что рана в конце концов заживет. Продолжай делать перевязки в срок.
Гиппократ бросил ложку на стол, но тут же спохватился и, поглядев на инструмент, а потом на рану, сказал:
— Стол и инструменты нужно как следует вымыть водой с мылом. Как-нибудь я объясню тебе, почему, на мой взгляд, это делать необходимо.
До конца дня Гиппократ больше не выходил из экуса и никого не видел, кроме Сосандра, который зашел к нему обсудить клятву. Незадолго до заката он вышел из дому и направился к платану, где его уже нетерпеливо ждали. Кроме своих обычных собеседников, он увидел там других врачей из Мерописа, а также из самых отдаленных частей острова. Он заметил среди них старика Энея и, к своему величайшему удивлению, узнал врачей, которые явились сюда даже из самой Астипалеи, прежней столицы. Они столпились вокруг него.
