— Они подхватили болотную лихорадку, что бродит вокруг, — криво улыбнулся родич Аэлы Рудольф.
— Тебе не хватает славы от убийства Рагнара, Аэла? — удивился я.
— Достаточно убить своих сторонников, чтобы закрыть им рты и уберечь славу? — вмешался Алан. — Оге, хотя Аэла однажды пытался тебе объяснить, но ты не представляешь, что такое королевская власть. Невозможно удержаться от смеха, представив тебя на троне. Ведь ни один норманн понятия не имеет, что такое Зло. Он не достаточно цивилизован — он чтит лишь правду воина и то, что зовет Судьбой. Мы видели девушку, которая отдала прядь своих черных волос, передний зуб и палец, которые, как считал Аэла, должны были остановить твой поход на север. А до того… Но ты не поверишь мне без верного свидетеля.
Алан взял железный нож Куолы и приставил к горлу Рудольфа.
— Если скажешь правду, останешься жить, — сказал Алан, — если солжешь — зарежу тебя на месте. Когда Аэла впервые взял эту девушку, чувствуя, что она ему пригодится, был ли он добр с ней?
— Очень добр.
— Она была хорошенькой, юной и даже, наверное, девственной. Делил ли он с ней ложе?
— С большим удовольствием, если верить его словам.
— Но когда она стала ненужной и начала доставлять беспокойство — он отослал ее, чтобы спать одному. — Алан опустился на траву, затем вернул нож Куоле. — Короче, Оге, надо знать Аэлу и как человека, и как короля, чтобы понять, почему он так дорожит этой славой. Он больше никогда не одержит победы. Он добивался успеха вероломством. Я жил при его дворе больше года, не спев в его честь ни одной песни. А потом он вдруг стал самым знаменитым христианским королем, а все потому, что бросил в колодец со змеями Проклятие Христианских земель. Поскольку он самый тщеславный человек, из всех известных мне, эта слава для него слаще короны.
— Тайна может быть сохранена или рассказана, — невозмутимо сказал Аэла.
— Я согласен с тобой, Аэла, она может быть сохранена от времени и людей, — сказал Алан, — им нравится верить, что христианские короли берут верх над лучшими викингами, а другие короли и священники хотят, чтобы они в это верили, и барды поют об этом песни. Но неужели ты думаешь, что твою тайну не узнает Меера — ключница Рагнара? Хастингс уже поведал ей очень многое — и сколько он будет держать в тайне остальное? И вдобавок он — так ли это на самом деле, или нет — сын Рагнара. Как и Бьёрн. Как и Ивар с Хальвданом. Оге, ты ненормальный.
— Зачем ты пришел сюда, Оге? — спросил Аэла. Его лицо побледнело, а глаза загорелись еще ярче.
— Это смелый вопрос, Аэла, — сказал Алан, — он даже стоит песни. Оге рассказал тебе о своем сне, но это было лишь яркой фантазией, хотя его душа никогда не обманывалась. Оге, король спрашивает тебя, зачем ты пришел сюда? Почему же ты не отвечаешь?
— Разве ты этого уже не сделал, сказав, что я ненормальный?
— Я сказал это слово по-норманнски, и он не понял.
— Аэла, я пришел сюда встретить Судьбу.
Аэла взглянул мне в глаза.
— Меня не волнует твоя судьба, если она не касается меня.
— Она коснется тебя, не волнуйся.
— Она уже сделала это — железным крюком. Ты собираешься убить меня. Ты позволишь мне умереть со славой, чтобы Алан спел об этом, когда я уйду?
— Я думаю предоставить тебе выбор, вроде того, что дал мне ты. Я прикую твою правую руку к рашперу, разведу под ним медленный огонь, а рядом с тобой положу тесак. Ты можешь дать своей руке сгореть, а можешь отрубить ее, и избавиться от боли.
— Что ж, это неплохое предложение, но у меня есть получше, — сказал Аэла.
— Буду рад выслушать тебя.
— Твой меч не имеет ни великого имени, ни славы, но клинок у него добротный и прочный. У меня же знаменитый меч, который моя мать отдала тебе, но который я от тебя скрыл, меч, в чьей любви я сомневаюсь. Почему бы нам не сразиться, без щитов, за обладание им?
— Оге, он сошел с ума, предлагая такое! — закричал Алан, все спокойствие покинуло певца, и его лицо задрожало. — Зачем тебе рисковать своей жизнью, раз он и так в твоей власти?
Я засмеялся:
— А это достойно хорошей песни?
Он не ответил, и я заговорил со своей кормилицей.
— Китти, Аэла предложил мне драться с ним на поединке, а призом будет его меч. Принять ли мне вызов?
Китти всегда удивляла меня, но никогда она не поражала меня так сильно. Последние несколько минут ее лицо было бесстрастным, словно она о чем-то глубоко задумалась. Мой вопрос заставил ее вытаращить глаза, челюсть ее отвисла, загорелая кожа стала серой, — она была так испугана, что едва могла говорить.
— Ты что, околдована?
— Нет, но ты явно проклят.
— Говори ясней!
— Отруби ему руку, Оге, и пусть он идет, куда хочет. Это будет уплатой долга, и вы квиты…
— Ты боишься, что я погибну? Ты же сама предрекала, что его смерть послужит Алану темой для песни. Мы замкнули круг, и твоя душа говорила в моей, что смерть моя примет облик дракона из Вьорда.
— Я опасаюсь того дракона, Оге. Я ясно вижу его.
— Должна ли ты показать мне его?
— Нет, не должна.
— Должен ли я сразиться с Аэлой за его меч?
— Как я могу знать, чему должно быть между королями и хёвдингами? — Она дико расхохоталась.
— Аэла, я хочу задать вопрос Моргане. Если она ответит так, как я думаю, я приму твой вызов.
У Китти было длинное платье из оленьей шкуры в сундуке на «Гримхильде», и она отдала ее Моргане. Теперь принцесса спала возле небольшого, тихого, алого огня, в полной безопасности, поскольку викинги считали ее моей. Я подошел и остановился в нескольких футах от нее, любуясь.
Черные волосы закрывали ее лицо. Я подумал о ее похожих на звезды глазах, укрытых ресницами, о ее бровях, нежной коже и прелестных формах всего тела, околдовывающих, как руны.
Нет, ни одна руна из тех, что принес Один из Хель, не могла бы выразить красоту, взошедшую из Источника Жизни. Отдай Один все руны всем царствам божеским и людским и поручи он всем станкам работать целую вечность, он не смог бы облечь ее в достойные одежды. Лишь Мать-Земля могла сделать это, но чьими руками?
Я знал, что не могу смотреть на Моргану без страсти и, боюсь, без слез. Слезы и желание раздирали меня, и из-за них то, с чем я пришел сюда, не тревожило меня больше, лишь дикая неутолимая страсть владела мной. Я не мог припомнить ничего, что не будило бы во мне этой страсти, которая, казалось, врывалась в меня из земли, с неба, отовсюду. Не было ни одной черты ее лица или изгиба тела, которые не приводили бы меня в исступление. Она была моей пленницей, и будь я истинным викингом, то уже наслаждался бы ею, но не будь я викингом вовсе, я бы откупился любой ценой, лишь бы исцелиться. Но вместо этого я должен отправиться с этой раной в душе в девятидневное путешествие, которое скоро начнется. И какой бы мучительной она не была, я не мог избавиться от нее.
Однажды Моргана уже была в моих руках, моей восхитительной забавой, и моя правая рука помнила все, к чему прикасалась, как если бы это происходило только что, и я подумал, что левая моя рука, спрятанная на груди у Китти, должна дрожать и гореть. Теперь я не мог прикоснуться к моей принцессе. Мне было это запрещено, когда Моргана отказалась принять мою руку у опрокинутой лодки. Она так решила, и лишь она могла изменить это.
Глаза Морганы медленно открылись. Она не удивилась, увидев меня рядом.
— Что тебе угодно? — спросила она спокойно, почти с жалостью.
— Только задать тебе два вопроса, и если ты пожелаешь ответить, я буду очень рад. Ты уже показала, какими могут быть ответы, когда цеплялась за лодку, но если я не услышу их еще раз четко и ясно, я никогда не смогу избавиться от тяжести сомнений. Я все время буду думать, что, возможно, не понял тебя.
— Что за вопросы?
— Ты говорила, что будешь ждать моего возвращения.
— Да, а ты говорил, что скоро вернешься.
— Ты говорила, что я должен не умереть для тебя, а жить для тебя и собираться с силами. Ты говорила, что я должен стать могущественнее короля, а ты будешь ждать.
Она огляделась, словно ожидая вновь увидеть стены дворца Аэлы.
— Мне не следовало этого говорить. Это было очень необдуманно. Ведь ты не мог получить меня, не убивая христиан.
— Как бы там ни было, я сделал то, что ты мне сказала. Если ты примешь мое предложение, я стану повелителем всей Нортумбрии и сделаю тебя моей королевой.
— С тех пор как ты ушел, у меня было время оценить то, что я совершила. Ты помог мне понять это, когда твои люди подожгли наш монастырь. Я не могу быть христианской королевой короля-язычника. Даже если бы ты был королем всей Англии, я бы и тогда не стала твоей королевой.
— Ты ответила на первый вопрос. Теперь я задам второй. Ты пойдешь со мной искать Авалон?
— Когда, Оге? Когда ты сожжешь все христианские аббатства, монастыри, храмы и перебьешь всех людей?
— Одно из аббатств укрыло тебя, и больше я не сжег и не разрушил ни одного, и мои люди смогли понять меня. Но я не стану удерживать других.
