Ознакомительная версия.
– Коней? И-и, што ты, осударь! Мы – пешие. Наше дело простое… Все на себе да своими руками робим, своим горбом тянем… А што трудно – твоя правда, осударь. С непривычки, гляди. Дома – все другим делом, торговлишкой займались… А тут вот… – начал было впадать в жалобливый тон десятник, но спохватился и замолк…
Иван огляделся, медленно повторяя:
– Торговлишкой займались? Што ж, дело хорошее. Конечно, трудно вам с непривычки. Так то помните: не для меня, не для кого стараетесь, муку принимаете, а для Господа Самого Распятого, за святую веру христианскую… Татар повоюем – Господь возрадуется. Полон наш, русский, у них отберем. Чай, и у вас есть кто близкий в полону у казанцев?
– У нас, осударь, – вступил в разговор молодой ратник, – есть родич один… И не ратник он был. Как напали на Каширу единова казанцы, тамо его и забрали… По торговому делу в Кашире жил…
– Вот видите! Так уж потерпите Бога для… А и то сказать еще надо: Казань возьмем, заставы снимем – Волга свободным, вольным путем русским потечет. Как по-вашему, по-купеческому, к худу это аль к добру для вас? А?
– К добру, осударь! – сразу ответили все ратники, хорошо понимавшие свою торговую пользу.
– То-то ж! Так для себя постарайтеся, Божьи воины. А покудова… Эй, Петь! – крикнул Иван одному из своих стрельцов, сидевшему на здоровой рыжей лошади. – Слезай, Петруха! Дай им коня, бревна довезти. Подожди тута с ними, а там и догонишь меня… Ну, Бог на помочь, люди Божьи!
И, провожаемый громкими, восторженными приветствиями осчастливленных, ободренных, словно воскресших ратников, царь тронул поводья коня и дальше поехал осматривать, как осадные работы кипят-подвигаются под Казанью… Спрашивал о вылазках дневных и ночных, которыми татары беспокоили русских; ободрял, утешал больных и раненых… И везде восторженные клики неслись вслед царю:
– Жив и здрав буди на многая лета, осударь наш милостивец! Батюшка, светлый наш царь!
И так за днями – дни, недели – за неделями тянутся.
С того дня, как первые осадчие стрелецкие головы Иван Черемисинов, Григорий Жолобов, Федор Дурасов и дьяк Ржевский со своими сотнями первые туры подкатили вечером от Булака к стене городской, не мало стычек и боев разыгралось вокруг осажденного города.
Особенно жестоки были первые вылазки. Не хотели допустить татары врагов с турами к самым стенам городским. Против князя Михайла Воротынского и Ивана Федоровича Мстиславского, которые вели первый приступ, сразу изо всех четырех ворот: Царских, Арских, Тюменских и Аталыковых – высыпали воины казанские.
Жестокая сеча началась. Чтобы помешать появлению новых сил из города, русские открыли пальбу по крепости из всех орудий, стоявших против ворот. Татары отвечали тем же, хотя и мало было у них пушек и пищалей. Стрелы тучей летели… Крики, вопли сражающихся, сливаясь с гулом орудийных выстрелов, оглушали всех вокруг. Кони метались в испуге… В остервенении враги, бросив оружие, бились врукопашную, давили, грызли друг друга и сваливались с откосов крепостных прямо в ров, переполненный мутной, грязной водой… Так прошла вся ночь… Но к утру русские одолели. Татары кинулись назад. Ворота закрылись. И лихорадочно принялись свежие, вновь подошедшие московские ратники за установку туров, за рытье рвов и траншей… А казаки-смельчаки, первые пошедшие на приступ посадов под стеной, заняли большую каменную баню, как ее называли: Даирову, под самой стеной крепостною, и расположились там безопасно и удобно, словно дома у себя.
И тянется осада недели и месяцы… Глубокая осень царит… Ливни, слякоть… Шесть недель уж прошло… Тоска стала одолевать русских. Тоска одолевает и царя. Сначала, пока еще опасности грозили при осаде, волновался Иван, но не тосковал, не чувствовал как-то всех лишений, которые даже ему пришлось испытывать среди этой лагерной, суровой жизни.
А татары сильно оборонялись сперва.
Оказалось, что в крепости городской, за стенами у них – только половина войска, тридцать тысяч всего отборных людей. Другая половина была сокрыта в лесах, которые темной стеной обошли Казань со всех сторон.
И вот, бывало, видят русские: на стене городской появляется большое мусульманское знамя… Веет его ветром, треплется оно… Вдруг появляются из лесов, все больше с арской стороны, отряды татарские, нападают в тыл христиан. А в то же время из ворот высыпают казанцы и с двух сторон, таким образом, ударяют на осаждающих.
Ни попить, ни поесть не могли спокойно те полки, которые с этой стороны находились: Большой да Передовой полк.
И так – недели три шло.
Наконец, после долгих совещаний решено было покончить с таким порядком вещей.
Тридцать тысяч всадников и пятнадцать тысяч пехотинцев-стрельцов, под начальством князя Александра Горбатого-Суздальского, разбившись на три колонны, засели в ловушку, скрылись в засаде.
В первый же раз, когда татары повторили свою хитрость, напали на русских с двух сторон, передовые русские отряды, встретившие натиск татар, выехавших из лесу, сделали вид, что смутились и побежали в лагерь обратно. Татары кинулись за ними с гиком, с победными криками… Вот уж все отряды ихние вышли из-под прикрытий, из лесу… Вот лавой мчатся на беззащитный лагерь… Из города тоже доносятся крики радости.
Может быть, настал час победы и отмщения гяурам, настал час освобождения от проклятой осады… Но… что это такое? Из лесу, где все было тихо, резко прозвучал голос военной трубы… сигнал атаки… И с трех сторон, отрезая всякий обратный путь, лишая малейшей надежды на спасение, черной тучей, вздымая вихри по пути, несутся три полка русской конницы… А с других двух сторон, замыкая совсем полукруг, появились пешие тяжелые отряды, чтобы не проскользнули татарские всадники между городом и русскими шанцами, чтобы никто не ушел от гибели!
– Гибель! Гибель… Яман! Алла! Алла! – завопили со стен городских.
Окруженные враги тоже кричат… Но дико, вызывающе:
– Смерть гяурам! Смерть нечестивым!
И, видя невозможность спастись, отчаянно кидаются в битву, чтобы не дешево продать свою жизнь…
Каждый татарин, словно кабан, затравленный стаей ярых псов, умирая, старался только поразить кого-нибудь из ближайших к нему русских… Звон от скрещенного оружия, редкие пищальные выстрелы… Ржание коней… Кровь хлещет ручьями…
Сплотясь отдельными кучками, татары смело отстаивают если не жизнь, так месть свою. Однако перевес у русских стал очень велик.
И так же стихийно, как мчались раньше за врагом, повернули к лесу татары, пробиваясь сквозь густые ряды ратников. Но в лесу их тоже ждут русские. Ловят, режут, снимают с деревьев, куда многие взобрались, надеясь укрыться от врага… А тех, кто просит пощады, вяжут крепко и сводят в одно большое стадо…
Много в этом стаде собралось народу, больше тысячи человек. Окровавленные, израненные, в изорванной одежде, измученные, многие – полумертвые, они все дышат хрипло, тяжело, словно запаленные кони, и ждут: что с ними будет?
И с победными кликами погнали русские воины все это стадо прямо в свой стан.
С ликующей душой выслушал Иван донесение о победе.
– Спасибо, княже! – обняв и целуя Горбатого-Суздальского, сказал царь и тут же снял с себя дорогую цепь с золотой гривной и возложил на воеводу.
Велел наградить и всех бывших с князем воевод, сотников и воинов простых.
– А теперь еще задача есть для тебя. Ступай к Арскому городку, по горячим следам, где в засеке укрепились было эти окаянные… Добей остатки татарские, сотри главу змиеву!
Через три дня, передохнув немного, в сопровождении князя Тверского Семена Микулинского, Горбатый выступил в поход, а через неделю вернулся из Арска с огромной добычей, все с провиантом, дотла разгромив войско татарское, там засевшее…
Между тем пленников, взятых в последнем бою под самой Казанью, Иван велел на другой день привести к городской стене и привязать их к частоколу, укрывающему русские полки.
Из тысячи – всего пятьсот человек еще на ногах держались. Их и привязали к тыну. И приказал Иван:
– Молите ваших, чтобы сдались мне. Не то вам смерть сейчас будет! А сдадут мне город и царя Казанского – всех пощажу, ни волоса единого, крохи малой вашей не трону, Бог порукой!
Не сразу послушали, крепились сначала пленные… Но под страхом мук, под угрозой смерти, почуяв на голом теле острие казацких пик, стали звать своих.
Высыпали на стены казанцы…
Зачернели, запестрели верхи башен и просветов между «тарасами» от татар и татарок, которые приходят на стены, мужьям есть приносят, землю копать помогают…
А пленные, покоряясь нужде, повторяют, что им приказано:
– Сдавайтесь, братья! Ворота откройте городские, хана выдайте… Гяуры обещают за то, что ни крохи не возьмут из добра вашего… капли крови не прольют мусульманской… А иначе – муки и смерть ожидают всех нас, да и вас потом! Одумайтесь, братья!
Ознакомительная версия.
