Ознакомительная версия.
На этот раз сделан окончательный выбор. Жизненный путь ясен, но это не значит, что он прям. Уже в эту раннюю пору Костомаров задумался над тем, что не цари, герои и полководцы делают историю, а простой народ. Эта, очевидная в наши дни, мысль в ту пору была воистину революционна. Русские историки держали в поле зрения правителей: князей, царей, императоров, известное внимание отдавали полководцам, министрам, архиереям. Народ являлся лишь фоном, на котором действовали герои. Смелые идеи молодого ученого привлекли к себе радостное внимание передовых мыслящих людей и неодобрительное — властей предержащих. Вот суть понимания Костомарова: "…отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик, земледелец-труженик, как будто не существует для истории; отчего история не говорит нам ничего о его быте, о его духовной жизни, о его чувствованиях, способе его радостей и печалей?"[2]. Понятно, что все охранители николаевского режима насторожились.
Первый удар пришелся по его диссертации "О причинах и характере унии в Западной России" (1842), выпущенной им книгой. Харьковский архиерей Иннокентий Борисов послал донос в Министерство народного просвещения, обвиняя автора в крамоле. Для рассмотрения костомаровского труда был приглашен профессор Н.Г.Устрялов. Он дал уничтожающую характеристику книге. В традициях средневековья книгу сожгли. Таким образом, первой же своей работой молодой ученый возжег высокий костер. И все же к нему отнеслись снисходительно, разрешив защитить другую диссертацию. Ведь Костомаров был уже фигурой приметной: он выпустил в свет драму и несколько сборников стихотворений, снискавших к нему симпатию в обществе.
Новая диссертация Костомарова называлась "Об историческом значении русской народной поэзии" (1843), ее отличали богатство наблюдений, аналитическая сила мысли и блестящее изложение. Это была первая на Украине историко-этнографическая диссертация, которая была защищена в 1844 г. Оставив (по причинам личного характера) место помощника инспектора студентов Харьковского университета, он с год учительствовал в Ровно. Это не было пропавшим временем в его жизни, он деятельно собирал материал о Богдане Хмельницком, чья живописная и неоднозначная фигура давно занимала его воображение.
В 1846 г. Совет Киевского университета избрал Костомарова преподавателем русской истории. Начался блестящий, но, увы, непродолжительный период деятельности Костомарова. Каждая его лекция являлась событием в культурной жизни Киева. Аудитория было полна: на скамейках теснились не только студенты разных факультетов, но и публика "со стороны", в том числе люди светские. Вокруг молодого ученого образовался кружок даровитых людей, разделявших его взгляды на народность. Среди них Н.Гулак, П.Кулиш и Т.Шевченко. Им зрилась "общеславянская взаимность", некая федерация всех славянских племен — от снежных просторов России до Балкан — с едиными законами и правами и единой центральной властью, "заведующей сношениями вне союза", но с полной автономией каждой части в вопросах внутреннего управления; без крепостного строя и какой-либо рабской зависимости одной части населения от другой, с изучением славянских языков и литератур как главнейшего дела образования. Это был панславизм в его самом крайнем выражении. Для разработки и реализации столь далеко идущих планов необходимо было тайное общество, и оно не замедлило появиться. В историю общественного движения в России оно вошло под названием Кирилло-Мефодиевского. Имена знаменитых славянских просветителей, создателей азбуки — кириллицы, должны были, видимо, замаскировать политические цели общества. Там, где есть тайное общество, обязательно находится и предатель. Некто Петров, подслушавший горячие споры неосторожных, как и все русские заговорщики, энтузиастов общеславянского дела, послал донос в III Отделение. В славянской идее усмотрели государственное преступление. Крамольников арестовали (1847) и присудили к разного рода наказаниям. Костомарова после годичного заключения в Петропавловской крепости выслали в Саратов под надзор полиции с запрещением преподавать и публиковать свои сочинения.
Отлучение от науки и литературы длилось до 1856 г. Но и в эти черные дни Костомаров не прекращал работу. Он закончил труд о Богдане Хмельницком (1857), написал сочинение ’Бунт Стеньки Разина" (1858). В Саратове он оставался до 1859 г. (безвыездно до 1852 г.), когда Петербургский университет пригласил его на кафедру русской истории. По странному совпадению, на которые так щедра жизнь, любящая грубую, лобовую драматургию, он занял место, освободившееся в связи с уходом в отставку Н.Г.Устрялова.
Началась самая счастливая пора в жизни Костомарова. Петербургская публика знала его преимущественно как исторического беллетриста, сейчас она увидела большого ученого и вдохновенного лектора. Как и в Киеве, на его лекции ходили люди, вовсе чуждые университетской учености, но интересующиеся российской историей. Костомаров, желающий до конца быть понятым, так определил цели своего курса: "Вступая на кафедру, я задался мыслью в своих лекциях выдвинуть на первый план народную жизнь во всех ее частных видах. <..> Русское государство складывалось из частей, которые прежде жили собственной независимою жизнью, и долго после того жизнь частей высказывалась отличными стремлениями в общем государственном строе. Найти и уловить эти особенности народной жизни частей Русского государства составляло для меня задачу моих занятий историей"[3].
У Костомарова было теперь все: прочное положение, успех, литературная слава, признание в авторитетных научных кругах, лестная и вполне справедливая репутация смелого, оригинального исследователя. Но Костомарова все это почти не занимало — истинно важным для него было лишь одно: работа мысли, упрямо пробивающейся к истине. Чутко вслушиваясь в шумы далеких эпох, он по-новому увидел историю образования Московского государства. И тут он оказался равно далек и от славянофилов, и от Сергея Соловьева: от мистического преклонения перед народом и от одностороннего увлечения идеей государственности. Свои взгляды он излагал в печати, чем навлек на себя неудовольствие многих коллег и сильных мира сего. После каждой его лекции в университетской аудитории ему устраивали овацию… Но тучи над головой слишком независимого профессора сгущались.
Его официальное положение еще более ухудшилось, когда он принялся разрабатывать другую, любимую с юных лет тему: о самостоятельном значении малороссийской народности. Тут против Костомарова объединились польские и великорусские писатели; властям тем более не понравились идеи, развиваемые Костомаровым. Нужен был лишь повод, чтобы отстранить его от преподавательской деятельности. Воспользовались ситуацией, связанной с так называемым вольным университетом. В 1861 г. в связи со студенческими волнениями был закрыт С.-Петербургский университет, и Костомаров с другими учеными стал читать открытые лекции в помещении городской думы. Власти с неодобрительной настороженностью следили за этой новацией. И когда профессор П.В.Павлов в статье "Тысячелетие России", читанной им на литературном вечере, допустил вольномыслие, его выслали из столицы. В знак протеста студенты и распорядители лекций решили закрыть вольный университет. Костомаров, сам переживший некогда трагедию, подобную павловской, явил нежданную и странную душевную слепоту. Вместо того чтобы присоединиться к протесту коллег, он пришел на очередную лекцию и был освистан аудиторией. Ему казалось, что он явил стойкость посреди всеобщей растерянности, но общественное мнение расценило его поступок как соглашательство. Ему пришлось выйти из состава с. — петербургской профессуры.
Вернуться к преподавательской деятельности Костомарову не удалось. Министерство просвещения, и так едва терпевшее слишком самостоятельного и популярного профессора, воспользовалось охлаждением к Костомарову прогрессивной части общества и перекрыло ему все пути к преподаванию.
Со временем печальная история забудется, Костомарова станут приглашать Киевский и Харьковский университеты, но он должен будет отвечать отказом. "Министр… объявляет мне, — писал Костомаров, — что он не утвердит меня ни в один университет и что если я хожу по Петербургу и цел, и невредим, то за это следует благодарить Господа Бога"[4]. Конечно, Костомарову было горько, он обладал мощным даром непосредственного влияния на аудиторию и ценил в себе этот дар. Для самовыражения теперь осталось лишь письменное слово, которым Костомаров прекрасно владел. Этот период его жизни ознаменован глубокими научными исследованиями: в 1863 г. была опубликована монография "Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. Новгород — Псков — Вятка", в 1869 г. — "Последние годы Речи Посполитой", в 1870 г. — "Начало единодержавия в Древней Руси".
Ознакомительная версия.
